Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ) - Рауэр Регина. Страница 50
Живыми.
— Они два сукиных сына, — орал, кажется, тоже сходя с ума от радости невозмутимый Григ, — твою мать, почти невредимыми, твою мать, чудо!!! Сидели, твою мать, в хижине, твою мать, засыпанные снегом, твою мать, все пятеро моих и два шведа еще, твою мать, чудо…
Кажется, он кричал что-то еще, что такого не бывает, хотя нет в горах как раз только так и бывает, что он сам их уроет при встрече, что я молодец, что…
Я уже не слышала, что еще… я сползла по стене и заорала.
И, перепугав всех, долго не могла объяснить, что случилось, пока Ромка не надавал мне пощечин и не заставил либо кивать, либо мотать головой.
— Жив?
Спросил он нетерпеливо, и я кивнула и снова засмеялась.
И зарыдала.
17 августа
Когда Ромка сказал, что пить будем до белочек, то значения его словам я не предала. Все так говорят, но в худшем случае приходят только металкогольные психозы и люди в белых халатах.
В общем, все бывает в первый раз.
Глаза я закрыла, зажмурилась и снова открыла.
Белочка никуда не делась.
Жаль, интересно, вызывать скорую или сразу психиатров?
— Привет, — сказала, между тем, белочка и стала откручивать себе голову.
Ясно, сразу психиатров, обреченно констатировала я, закрыв глаза.
Тут без вариантов.
— Я — Алиса, — представилась вежливая белочка.
— Варя, — ошарашенно выдохнула, думая, что клуб дорогой, а алкоголь паленный.
И глаза открыть-таки решилась.
Из любопытсва, терять-то уже нечего.
Моргнула, потом еще раз и тихо выдохнула. Психиатр отменяется, обойдусь окулистом.
С головой белки в руках на меня смотрела девушка. Конечно, странноватая на вид, но девушка.
Не белка.
— Ник сказал, что тебя не кантовать, — приветливо и радостно объявила белк… Алиса, — но ты сама проснулась, я тебе не будила. О'кей?
Я кивнула и, придерживая голову, попыталась принять вертикальное положение и понять, где я, собственно, нахожусь.
Первое удалось с трудом, второе — легко. Кабинет Ника узнала по репродукциям Гримшоу[1], который притягивал своей мрачностью и печальной загадочностью.
— А ты и есть та самая клевая подружка Ника, что всем понравилась на озерах? — надувая огромный розовый пузырь из жевачки и смотря на меня огромными каре-зелеными глазами, с неприкрытым любопытством спросила она.
Я кивнула, потом сообразила, что подруга — в другом смысле, но объяснять что-то слишком сложно для моей головы.
Можно для начала водички, много водички, потом душ, а потом уже поговорить?
— Круто, — оценила Алиса, — а я швестер, ну или систер. Ты дойч знаешь?
Нет, сейчас я даже «русиш» не знаю и знать не хочу.
Пузырь жевачки все ж не выдержал и оглушительно лопнул, заставив вздрогнуть и поморщиться. Швестер-систер, впрочем, не заметила, она увлеченно объясняла степень родства:
— Нет, ты думаешь Ник утаил от тебя наличие любимой сестрёнки и хочешь устроить истерику, да? Ни нада, я не его сестра, точнее я его систр, ну то есть он меня всегда ею считал и все так считали. Он, представляешь, мне даже косички в садик заплетал, — Алиса хихикнула и за прядь себя дернула.
Ах, да, волосы этого чудо — сколько ей лет?! — отдельная тема. Попроси меня описать шедевр на ее голове в два слова, я бы, не задумываясь, ответила, что буйство красок.
Или вырви глаз.
Какой садист-приколист, по ошибке парикмахер, ее вообще согласился покрасить во все цвета радуги?! Нет, смотрелось даже красиво, но дико.
Очень дико.
— Дай воды, пожалуйста, — попросила хрипло.
А Алиса, на миг замолчав, закивала китайским болванчиком и за бутылкой минералки на столе подорвалась.
— Держи, — минералочка перекочевала в мои руки, а Алиса продолжила, — так вот, систр Ника я только так, а вообще мой брат — Фил. Ну ты ж его знаешь?
Последний вопрос был задан под мой кашель, поскольку минералка встала в горле.
— Эй, ты чего? — Алиса забеспокоилась и по спине от души постучала. — Подавилась? Бывает! Фил сказал, что вы знакомы. Вы знакомы?
— Знакомы, — кивнула ошалело.
И скажите, что у Фила есть еще одна сестра, пожалуйста, потому что вот в это чудо Ник не может быть влюблен.
— Ник, ты мне тогда про сестру Фила наврал или как? — не выдержала и все же спросила, когда меня вызвались довезти до дома, поскольку вид у меня был нетоварный.
— Не наврал, — он дернул недовольно уголком рта, — у Фила две сестры.
И спрашивать дальше не захотелось, но Ник продолжил сам.
— Ее зовут Марина, она близняшка Фила. Живет в Англии и счастливо замужем за лондонским денди, что трудиться то ли журналистом, то ли редактором в мелкой газетенке.
Ник скривился, и я пожалела, что начала этот разговор.
— А Алиса у них младшенькая, — скрипнул зубами он, — мое персональное исчадие ада.
— Ну…
— Вот, как думаешь, сколько ей лет? — не выдержав со злостью спросил Ник и по рулю врезал.
— Семнадцать? — предположила осторожно.
Нет, по состоянию души там явно не больше пяти годиков, и я в свои двадцать почувствовала себя рядом с ней старой, ворчливой и всем раздраженной теткой.
Ну правда, нельзя столько болтать, когда у человека похмелье!
— Девятнадцать, — выдохнул он, — через месяц двадцать будет.
— Что?!
Лицо у меня вытянулось, а нижняя челюсть отпала, и я жалобно пробормотала:
— Она не может быть почти моей ровесницей.
— Может и с психическим развитием у нее все нормально, — предупреждая мой не самый корректный вопрос ответил он и ухмыльнулся, — проверяли.
— А…
— Просто некоторые в упор отказываются взрослеть, — у Ника от злости заходили желваки на скулах, — и возмущаются, когда их не пускают на лошадку на детской карусели в парке. Еще Алиса ненавидит всех девушек рядом со мной, портит любой намек на личную жизнь. И заскок под дурочку перед ними — это уже клише. Ты, кстати, неплохо держалась, судя по ее недовольной роже.
— Под дурочку у нее вообще отлично получается косить, — Ник фыркнул, — она ведь у нас актриса… талантливая, чтоб ее… В театральный поступила. Видела ж ее костюм?
— Угу.
Я вздрогнула.
Видела.
И белочку теперь долго не забуду и пить столько никогда не буду.
— У меня поставщик, переговоры, а тут она, — Ник выругался, — заскочила после репетиции. Они в театре эстрады очередной спектакль для детей ставят.
— И она там белочка, — то ли с ужасом, то ли с восхищением пробормотала я.
Вчера вечером совместными усилиями мы написали Дарье Дмитриевне, что Дэн жив, почти цел и их сейчас эвакуируют в военный госпиталь Катманду, подробности будут только завтра.
Подумав, дописали, что мне придётся остаться ночевать у подруги, которая заболела. Ромка с уже пьяным смехом подтвердил, что он — моя самая близкая подруга и болен он просто ужасно.
И сейчас я медлила.
— Удачи, — Ник ободряюще улыбается, когда я, задрав голову, смотрю на окна седьмого этажа, наш балкон.
— Я все же дура, — вздыхаю и, кисло улыбнувшись на его подмигивание, выбираюсь из машины.
— Тогда не дрейф, детка, дуракам везет! — высовываясь из машины, кричит Ник.
Утешил.
Я отмахиваюсь, но квартиру отпираю уже почти без страха. Дарью Дмитриевну и Александра Владимировича нахожу на кухне, они обедают.
— Добрый день, — я улыбаюсь, чувствуя себя при этом подростком, который со школьной дискотеки вернулся не в девять, а в одиннадцать, и родители его ждут с ремнем и домашним арестом.
— Добрый, Варя, — Дарья Дмитриевна улыбается в ответ, подняв глаза поверх чайной чашки, — как твоя подруга?
Милка лучше всех нас, ибо, как истинная ведьма в энном поколении, она жрет, не толстея, и пьет без похмелья, поэтому уже позвонила и сообщила, что у нее все отлично, а Ромка лежит, требует яду, всех ненавидит и клянется больше не пить.
— Ей уже значительно лучше, — врать некрасиво, но полезно.
Иногда.
— А подругу зовут Ник, что лучший друг Дениса? — Александр Владимирович отрывается от планшета и презрительно усмехается.