Прогулки по Аду (СИ) - Клепаков Андрей. Страница 24

А ведь всего одна инъекция трансбодина, и мог стать любым красавчиком. Только где же его возьмешь? Не продается, а обращаться по своим каналам и времени нет, и опасно, поставщики и стукануть могут.

Вместо трансбодина я купил в аптечном киоске флакон альмагеля и упаковку мотилиума. Сказался завтрак в «МакАвто» после полугодовой комы на искусственном питании. Меня тошнило, и болел живот. Не утонуть бы по-настоящему.

Запив мотилиум альмагелем, пошел в бассейн. Воображение увязалось со мной. Сказало, что хочет посмотреть на процесс. Справка ему была не нужна. Оно просто вообразило ее. Да и плавки тоже.

Кукла решила ждать меня на диване в фойе, занявшись перелистыванием глянцевых журналов. А сколопендра осталась в тачке, слушая музыку и загорая на приборной панели под лобовым стеклом.

Я плюхнулся в воду. Удивился, что 28 градусов — это, оказывается, холодно. В самой глубокой части ушел на дно. Задержав дыхание, я смотрел на плавающих надо мной посетителей бассейна.

Текли секунды, кровь стучала в висках, горло сжимал спазм, глаза медленно вылезали из орбит, вода потихоньку заливалась в нос, очень хотелось вынырнуть и вдохнуть, и ничего не происходило. Никакой Японии, блин.

Надо мной проплыла толстая баба в сером купальнике. Я конвульсивно пошевелил руками.

— Вообрази акулу, — шепнуло мне на ухо воображение.

Я прижался к камню, совсем близко надо мною медленно прошло серое брюхо большой акулы. Я замер, не шевелясь. Акула проплыла дальше. Перед глазами плавали красные круги. Вытащив нож и почти теряя сознание от нехватки воздуха, я рванул вверх. Теперь я видел над собой дно лодки. Вынырнув и толком не вдохнув, перевалился через борт. С хрипом втянул в себя воздух и упал на деревянную скамью.

Когда я откашлялся и поднял голову, треугольный плавник резал воду совсем рядом.

Отдышавшись и сделав пару глотков из выдолбленной тыквы, я вытащил веревку с привязанным к ней камнем и распустил парус. Лодка заскользила к видневшемуся на горизонте берегу, акуле я показал средний палец.

Получилось!

8

Я был голым. На мне был только кожаный пояс с пустыми ножнами и привязанной к нему сеткой с несколькими крупными раковинами. Подобрав оброненный на дно лодки нож, я ловко вскрыл раковины. Три оказались пустыми, в четвертой была небольшая жемчужина. Я взял тыкву вроде той, в которой была вода, вынул деревянную затычку и опустил туда жемчужину. Встряхнул тыкву. Внутри что-то перекатывалось. Я осторожно высыпал на ладонь содержимое. Мой сегодняшний улов составил шесть жемчужин: четыре мелких, одна средняя и одна крупная, розовая, сложной грушевидной формы.

— Сёгун будет доволен, — подумал я, убрал жемчуг и взялся за рулевое весло.

Лодка ходко шла к берегу. Ветер был попутным. Лодка была как лодка. Наверное, во всем мире лодки похожие. Мачта, треугольный парус, вдоль борта сложены весла. Камень вместо якоря.

Я понятия не имел, как с ней управляться. Но руки все делали сами. Дергали какие-то веревки, подправляли рулевое весло. Я старался не думать и не мешать.

— А интересно, как у меня с японским языком? — пришла тревожная мысль. Пока я не мог вспомнить ни единого слова.

Вскоре берег стал заметно ближе. Уже можно было различить домики рыбацкой деревни. Я закрепил рулевое весло и снял пояс. Надел короткие штаны из какой-то дерюги и повязал голову широкой лентой. Штаны хитро завязывались веревочками, ленту тоже надо было уметь повязывать. Пальцы стравились с этим без участия головного мозга. Видимо, все навыки сохранились.

Я вскочил на скамью и истошно заорал во все горло: «Ки-ийя!» И махнул ногой. Растяжки не было никакой, йоко получилась очень кривой, а я чуть не свалился за борт. Но это было мое родное, из Москвы, все-таки сколько лет карате занимался.

Когда до берега оставалось всего ничего, я покидал весь свой скарб в холщовый мешок.

На пирсе меня дожидалась невысокая фигурка в блеклом, выцветшем халатике и традиционной круглой соломенной шляпе. Сердце у меня екнуло. Это должна быть она.

Я быстро свернул парус и по инерции пристал к причалу. Мелькнула мысль: «И как на этих лодках без тормозов плавают?» Пока лодка причаливала, я рассматривал девчонку. Полноватая, ножки — не особо, личико под шляпой не разберешь, но тоже — не фарфоровый профиль. Крестьянская девочка. Первое воплощение, что ли?

Я кинул ей конец веревки. Она поймала и ловко закрутила вокруг столба.

Вытащив из-под скамейки деревянные гэта и подхватив мешок, спрыгнул на пристань.

— Я ждала вас, Ясуши-сан, — поклонилась мне девочка. — Я уже приготовила для вас рис.

Первая моя мысль: «Лучше бы ты приготовила суши, не люблю рис». Вторая: «С японским все в порядке. Я понимаю. Не по-русски же она говорит». Третья: «Меня зовут Ясуши, что означает тихий, мирный, честный, как-то так». Четвертая: «Как же от девчонки воняет рыбой!»

— Спасибо, Асука-тян, ты всегда была милой девочкой, — ответил я, тоже поклонившись и чуть не заржав.

«Помню, одну девушку звали Ахули, мою — Асука! Но имя подлинное и значит аромат. Да, блин, аромат налицо. Как тут у них с сауной? Вроде используется какая-то бочка с горячей водой», — все это промелькнуло в моем мозгу за секунду.

А потом она улыбнулась. Я вздрогнул.

«Все! Пипец!» — понял я. У девчонки были черные зубы! Я машинально оглянулся на лодку. Я никогда с ней не поцелуюсь, пока у нее эта срань во рту.

«Уж лучше бы курила!» — печально подумал я.

— Я чем-то рассердила вас, Ясуши-сан? Накажите меня скорей, — Асука низко поклонилась.

— Почему ты так подумала? — удивился я.

— У вас вдруг сделалось такое лицо! Я испугалась, что чем-то прогневала вас, — девчонка продолжала кланяться.

— Все нормально. Не обращай внимания.

— Как же я могу не обращать внимание, если мой господин гневается? — удивилась она и даже перестала кланяться. Но тут же спохватилась, поклонилась и так и осталась стоять с согнутой спиной.

— А я твой господин? — спросил я.

— Господин шутит, — сказала она не выпрямляясь. — Моя мать — ваша сестра — послала меня к вам в услужение.

— Хорошо, — сказал я, — пошли есть твой рис.

Девчонка протянула руку:

— Ясуши-сан, позвольте, я возьму ваш мешок.

Я молча протянул ей мешок. «Не буду сразу нарушать слишком много обычаев», — решил я.

— Ну? — спросил я. — Чего ты стоишь?

Асука сразу поклонилась.

— Я жду, когда господин пройдет вперед.

— А если я попрошу тебя идти первой? Ты пойдешь? — с интересом спросил я.

— Да, господин, — поклонилась она, — как господин велит, — но было видно, что девчонка в замешательстве.

— Иди, — велел я.

Асука быстро глянула по сторонам. Не видит ли кто нарушение субординации. И она неуверенно пошла по пирсу. Я последовал за ней.

«Она или не она? — думал я. — Судя по всему, она. По крайней мере, ее попка, шевелящаяся под халатиком, явно вызывала мой интерес. Чуть толстовата. Но может, похудеет?»

— Асука-тян, — окликнул я ее. Она сразу остановилась и замерла. — Скажи, если я тебя попрошу, ты исполнишь мою просьбу?

— Все, что господин прикажет, — поклон. — Господин ведь не прикажет ничего недостойного? — еще поклон.

«А ты не дура, — подумал я. — Молодец».

Я догнал ее и обнял за плечи. Она вздрогнула. Я сделал вид, что не заметил, но из-за запаха дыхание задержал.

— Если я попрошу тебя не делать больше охагуро? — я вспомнил, как называется этот идиотский обычай чернения зубов. — В этом ведь нет ничего недостойного?

— Конечно, Ясуши-сан, я больше не стану. Просто я прошла моги, и мне разрешили. Я сделала охагуро для господина. Еще вчера господину нравилось.

— Больше не нравится, — улыбнулся я. — Ведь наши пристрастия могут меняться?

— Конечно, — Асука поклонилась. — Но частая изменчивость не может считаться высокой добродетелью.

«Однако, — я поднял бровь. — Нет. Не первое воплощение».

— А когда ты прошла моги? — спросил я, соображая на ходу, что моги — это вроде обряд совершеннолетия.