Внук Донского - Раин Максимилиан. Страница 38

Последние слова направил отцу. На некоторое время воцарилась тишина, заполняемая истошными чириканьями невидимой птицы, тяжёлым взглядом князя Жеховского и пристальным новгородского вельможи.

— Ай, молодца! Сам Соломон не погнушался бы сим доводом, — громыхнул батя и гордо посмотрел на гостя.

— Вяще разумлив тей сын, княже, — мрачно согласился с ним новгородец.

— На том и порешим, — определился князь Юрий, пристукнув огромной ручищей по несчастным доскам стола и поднялся, показывая тем самым окончание тайного чаепития, плавно усилившего свой градус.

Вслед за ним, звуча сладкими отрыжками, поднялись и другие участники.

— Государь преславны, вели с тей единою сказывать, — вскричал заметно изменившимся голосом визитёр.

Князь задержался и отпустил от себя ближников. Мне было велено вновь остаться с ним. Боярин Василий отнёсся к такому решению моего родителя совершенно безразлично, занятый самой возможностью дальнейшего разговора. Он провёл нас в свои временные монастырские апартаменты. Слуга принёс добавку вина в кувшинах и медную тарелку со сдобными заедками.

— Сказывай, боярин, сею мнить, — потребовал немного раздражённый князь, присаживаясь за стол.

— Остави мя, государь, за кривословие, — начал говорить боярин Василий с покаянного глубокого поклона, — Снуждею сие есть. Новуград крепок суть торгом с немцами. Без сего пособа мы древле бы оскудеша и снедатишася. От зимы ушед ганзейски стареи возвеша нашим гостевым сотням пошлины новы за провоз товаров по понту Варяжску. Де разбойнички водны, рекомах витальеры, буяша зело. Отлог велий лодьям и гобине леща. Старосты сотенны плача, глаголяша, иже куповати без лихвы нелеть. В досюльно мое посадничество докончанья чиниша с ганзейны стареями о заедине. Орденцы спятиша нам, страшахуся сами в отлоге быти. Ныне ганзейцы паки нас к заедине зовут, абы купно пути торговы блюсти. Флот требно сотворити и кормити с людьми оружны, смаговницы и зельем огненны. Гобины мнозе исперва влещити требно. Сотни гостинны не могутят сии траты, Господе метатишася. На мнозе мы рядиша тую тугу и помыслиша гласным безотлынно полутора тысячи влещити, а прочим боярам по хотениям сеим. Всякоже годе сотворитися, нежели с сяко пошлиной соглашаться. Аще пособишь ми, княже преславный, гобиной требной, вящность и грядущность мою живёшь. Под залог ряда земли сеи на Важском устье готов приметати.

Боярин поднялся и снова склонился перед князем в глубоком поклоне.

— Василий Никитович, а суда военные, которые на деньги новгородские будут построены, кому станут принадлежать? — поинтересовался я очевидным.

— Аще ряд докончальны сладится, единаче станут владети Ганза и Новуград, — объяснил боярин.

— А управлять ими кто станет?

— Знамыя в понтских детелях мужи в иноземье обрящутеся, — как-то неопределённо промямлил новгородец.

Больше спрашивать у боярина чего-то не имело смысла. Или они там все такие простодушные, во что очень слабо верилось, или же они ждут от предстоящего договора чего-то более существенного, о чём не стоило говорить никакому князю с окраинных земель со своим въедливым сынком.

Возникла техническая пауза из-за заполненных ртов. Князь медленно тянул из кружки рейнское вино и явно ждал продолжения моих вопросов, боярин тоже попивал хмельной напиток, напряжённо глядя на отца. Вино действительно было приятно потреблять малыми глотками.

— Было бы неплохо помочь Новгороду великому в этом деле, и дай Бог боярину Василию вновь стать посадником, — вякнул я, откашлявшись после першения в горле.

— Рядцев к те пришлю, яко грамоту закладну чиниша. Дам те гобину прошену, — сразу же постановил князь, обращаясь к боярину.

Уходить отец не спешил. Вино в глиняных бутылях действительно поражало чудесным вкусом. Как обычно, если собираются два мужика, то начинаются разговоры о бабах, или о политике. Чем старше мужики, тем сильнее бабы вытесняются политикой. Естественно, Литва, порядком надоевшая, всплыла со всеми своими прикрасами. Боярин Никитович оказался довольно таки хорошо проинформированным деятелем. Видимо, близость к Западу играет свою роль.

— На Рождество Богородицы стар князь литовски Витовт обряще корону королевску, от императора Сигизмунда прилещах. Нов король силу яви, секраты ряды с государями овы и молодши соладити и настольника по сея воле нарещи, не озрях родши да бояр. Людие молвиша, иже дщерь его Софья може стати настольницей негли, ово ея отрод Василей Московский. Согласятся ли бискупы зрети православна монарха во главе Литвы? Мню я, иже митрополит Фотей не стане претися прозелитству Василея с матерью в латынянство. Аще князь Василей на московском столе изостане, то Русь православна исчезне ноли.

Приятно, когда случайный человек почти полностью подтверждает твой, высказанный ранее, аналитический прогноз, и что батя, понимая это, пучит глаза от удивления.

— Не гневи Господа, боярин Василей. Владыка Фотей не стане пособляти латинянам веру православну губити. Верю ему, — пьяно пробухтел батя, нахмурив брови.

— Митрополит Фотей из еллинов проистече. Сии мужи ныне торгуются с папистами об уроках единения церквей. Пособь они хотят пояти от королей заходны, дабы живити сея ромейска отчины. Лезут на них османы зельно. С Витовтом митрополит сошед до рачения братовой, поне десятилетиями преду прялися яро. Киевску кафедру ему князь литвински возвратил. Яко воздаст ответно Фотей, токмо мнити мочно, — постарался оправдаться новгородец.

— Мехмет Ордынски нам пособит, — неуверенно произнёс князь.

— Хан Улу-Мухаммед буде помнити пособь, кою ему деял Витовт в ратьбе с ханом Боратом за стол Золотой Орды. Мню, иже они древле промеж ся порядилися яко Русь поделити, — снова высказался новгородец.

— Камо не рыти, всюду клин. Одолевае нас латынянство да басурманство, — горестно вздохнул отец и строго добавил, — Ваську сытити серебром и мехами в тоем разе ненать. Сие яко клопа в лежаке сеим рудью питати с тем же толком.

— Новуград зело досажден Василеем Московски, понеже противу Литвы в недавней брани отступился. Архиепископ Евфимий вторый Господу древле склонял призвать тя на княжение Новугородское. Васильевы людишки уж больно заносчивы. Боярство наше не уважают.

Европейское лицо новгородца исказила гримаса ненависти.

— Передай мою великую благодарность его святейшеству, боярин. Мыслим мы с ним подобно. Растаскивается наша отчина между соседями хищными, князьками алчными предаваемая. Мы последни изосташа, токмо Новуград, да Галич. Аще мы падём, погибне русска земля.

Тяжелый кулак могучего князя с силой опустился на поверхность дубового стола, заставив подпрыгнуть посуду.

Затем пьяные, хоть и порядком вятшие мужи переключились на обсуждение моих достоинств. Было сказано, что я учён настолько, что пророки библейские мне даже в подмётки не годятся. В таврели всех обыгрываю за пару чихов. Сказки фряжские благолепные знаю во множестве. Про движение тел небесных всяческих ведаю… У меня вдруг что-то в животе похолодело и в нужник захотелось.

— Отец, — крякнул я заполошно, — Пора нам домой возвращаться.

Отмахнулся от меня ручищей как от мухи, отчего качнулся в сторону боярина и приналёг на него. Словесное глумление продолжилось.

— А ты ведаешь, друже Василий, кой сей стервец злосерд на передок, яко тетерев кружливый? — кругля в страхе глаза, поведал родитель.

Друже естественно изобразил живейший интерес.

— В порты скоромны наряждется и из терема в город стрекоче, токмо пяты блещут. Жёнки городские сигают от него во все стороны, стенают и плачут, пощаду вымаливах, а он, жестосерд, их хитит и по закуткам ятит.

— Отдай его нам в Новуград на княжение, государь, — неожиданно попросил боярин Василий, — Нам сякие нать.

— Да вы оба просто издеваетесь надо мной! — озлился я, вызвав громыхающий хохот отца.

— Любо зрети ми, яко ты алее вся до кончиков ушей, — заявил он, принявшись тискать меня до болей в разных местах, — Деву ему призрел, Марью Боровскую. Помале они мя унуками одарят.