Гордый кадетский корпус (СИ) - "Майский День". Страница 9

Глава 5

Белик поднялся раньше света и успел потрудиться на кухне ещё до того, как открылась харчевня. Зал уже с утра был полон, будущие маги жадно поглощали пищу материальную, чтобы не отвлекаться затем от принятия пищи духовной. Так говорил учитель, и Белик запомнил его слова.

Марилев забежал один, задерживаться не стал и взял еду с собой. Он выглядел озабоченным, и Белик рискнул осведомиться о благополучии его товарища. Вдруг паренёк ранен серьёзнее, сем предполагали вчера? Выглядел-то неважно.

Дворянин спешил, но задержался, чтобы учтиво ответить:

— С моим братом всё хорошо. Рана заживает, да и была невелика. Думаю, воспаления удалось избежать. У меня всегда при себе нужные снадобья.

Он поспешно ушёл, наверняка торопился накормить родича и идти на занятия. В гордом кадетском корпусе сегодня тоже был большой день. Белик обслужил ещё нескольких посетителей, а когда поток их поредел, бросился в свою комнату, чтобы облачиться в почищенное новое платье.

В класс он пришёл одним из последних, но Тайталь освободился раньше и занял место на длинной лавке. Застенчиво спрятав под стол крупные крестьянские руки, Белик сел рядом. Для начала он с любопытством огляделся. Студентов набралось немало. Многие, как и Белик, могли похвалиться натруженными ладонями и обветренными, загорелыми лицами. Зажиточные крестьяне считали честью посылать младших сыновей в магические школы, да и выгода в том заключалась изрядная. Старшие наследовали земли, но и младшие оказывались при деле и почтенном занятии.

Юноши с бледными, незагорелыми лицами, скорее всего, вышли из городских сословий. В цехах, где тоже требовалось много рабочих рук, пригождались почти все, но не каждому здоровье позволяло заниматься ремеслом.

Преподавал в классе уже знакомый человек — магистр Фагор. За прошедшие дни Белик не раз сталкивался с ним, когда спешил куда-нибудь, выполняя свои многочисленные обязанности. Маг каждый раз приветливо отвечал на поклон, иной раз внимательно поглядывал на расторопного студента. Сомневался, что тот осилит науку? Белика и самого мучила тревога. Что если он окажется неспособным к учению? В деревне давали так мало знаний, что, наверное, усвоить их мог любой дурак, а здесь город, школа волшебства, а чудеса творить, должно быть, неимоверно трудно.

Тайталь за партой выглядел гораздо увереннее, чем с метлой во дворе. Он успел разложить письменные принадлежности, глаза блестели азартно. Белик порадовался за товарища.

Магистр Фагор зорко оглядел класс, и ученики притихли. Белик подумал, что каких-то особых мер для поддержания порядка здесь не потребуется, юноши, что собрались в школе натуральной магии, привыкли, что он есть. Их сызмалу воспитывали в строгости. Наверное, у кадетов всё иначе. Там ведь, как правило, учатся гордые дворяне, сыновья титулованных особ. Каждый хочет быть главным. У Марилева тоже сегодня первый день занятий, но он-то с его спокойной уверенностью не растеряется. Белик мысленно пожелал юноше удачи, а потом стало некогда думать о постороннем.

Казалось, магистр Фагор начнёт с чего-то неимоверно сложного, чтобы основательно запугать премудростью будущего ремесла бедных наивных школяров, но преподаватель поставил на стол простую деревянную чашку с зерном. Толстенькие семена пшеницы золотисто поблёскивали на свету. Юноши вытянули шеи, гадая, что же такого волшебного в столь обыденной вещи.

— Это хлеб! — сказал магистр Фагор. — Империи падают и возрождаются из пепла, короли обретают и теряют власть, доблестные армии шагают по дорогам и кажется, что люди вершат судьбу свою и всего мира, но вы должны знать, что главнее всех самых высших монархов, могущественнее любого оружия вот эти невзрачные семена. Именно хлеб управляет нами, потому что голод способен разрушить любые планы и сделать бессмысленными отвагу и доблесть.

Магистр благоговейно, взяв в ладони, поднял и показал всем чашу. Ученики притихли, Белик вспомнил беспощадную усталость, накрывавшую во время уборки урожая, когда плечи ноют от бесконечных взмахов косой, а вязальщики снопов устают настолько, что нет сил даже поправить шапку на голове. Никогда он не думал о пшенице такими высоким словами. Тяжкий труд она знаменовала и зимнюю сытость, а оказалось, что даже армия не победит врага, если нет у неё самого нужного — хлеба. Он всему голова, а тот кто, не жалея сил, выращивает его — человек на земле не последний.

— Первым делом мы будем учиться пробуждать зерно для его главного дела — созидания колоса.

Белик загорелся детским восторгом. Ведь семя начинает свой путь наверх под землёй, и никто не видит самого таинства, а он сейчас узреет. Вот оно, волшебство. Магия.

Преподаватель разложил зёрна на блюде, смочил водой и начал читать заклинания, мягко касаясь пшеницы пальцами. Юноши затаили дыхание. Сначала ничего не происходило, а потом из набухших влагой семян вылезли белые беззащитные корешки. В первую очередь следует крепко уцепиться за землю, а потом устремляться вверх — вот главное, что понял Белик. Пробились наружу бледные ростки. Зёрна, недавно ещё округло-совершенные неопрятно разлохматились, но в них проснулась жизнь, а значит, новый хлеб, значит и красота.

Магистр Фагор обошёл всех юношей и каждому подал проросшее зерно. Белик принял своё в ладонь. Корешки щекотали кожу.

— Конечно, то что вы видели сейчас, это фокус, вам придётся не пробуждать отдельные зёрна, а наливать силой поля, но сохраните в душе это ощущение чуда. Оно поможет поверить в свои силы.

Потом начался собственно урок. Белик старательно записывал нужные слова, твердил их вновь и вновь, чтобы не только запечатлеть смысл, но и проникнуться каждой интонацией. Первое занятие показалось ему прекрасным и лёгким.

Когда выяснилось, что положенное время вышло, и Фагор отпустил их, Белик не сразу это сообразил. Мечтами он унёсся в бесконечную даль будущих свершений. Мрачно помещение с кое-как побеленным потолком казалось дворцом знаний.

Тайталь поспешно собирался, он хотел поработать немного в харчевне. Оголодавшие студенты нахлынут разом, и Доре будет не справиться одной. Белик тоже намеревался помочь разносить еду, но магистр задержал его.

— Зайди к Шариту, для тебя есть работа.

Белик забежал в свою комнатку, чтобы оставить драгоценные записи и спустился вниз во владения эконома.

— Вот тебе мел и мочало, — распорядился Шарит. — Только теперь удалось купить. Побели потолок и стены в классе, где занимался, а потом и до остальных дело дойдёт.

Белик взялся за работу охотно. В пустом помещении для занятий было прохладно и тихо, да и трудиться можно так, как самому удобно, а не как кликнут.

Дома потолки полы и стены мыли горячим щёлоком, отчего они делались блестящими, шелковистыми, но там жильё из дерева ладили, а здесь клали камень. Его натирай не натирай — душа изнутри не откликалась. Холодным он был, таким и оставался.

Надев старую одежду, Белик забрался на один из столов и принялся прилежно водить скрученной из мочала кистью. Угол сразу посветлел, засиял белым, влажным, запахло и то иначе. Представив, как замечательно будет завтра сидеть в чистом классе, Белик удвоил усилия.

Он почти закончил, когда прибежал Тайталь.

— А я тебя везде ищу! — воскликнул он возбуждённо. — Хорошо эконом указал, где ты. В харчевню артисты пожаловали, те самые, что представляли спектакль. Ты хотел поближе посмотреть на девушку…

Не дослушав, Белик бросил кисть и кинулся вниз по ступеням. Тайталь, посмеиваясь, бежал сзади. Харчевня находилась здесь же за углом, так что достичь её труда великого не составило. Белик зашёл со двора и остановился в узком коридорчике, который вёл из кухни. Оттуда тянуло съестным, и сразу подвело живот, но все грубые низменные мысли вылетели из головы, когда в проёме Белик увидел ту, о которой грезил ночами, если только усталость не валила его в сон без сновидений.

Столь чуждая этому месту тоненькая фигурка за грубым простым столом смотрелась ещё более хрупкой и воздушной, чем на подмостках. Белику казалось, что увидев Лину здесь, он приблизится к ней, но мечты рассыпались в прах. В простом платье, какие носят горожанки, она почему-то сделалась ещё более недоступной, чем в театре. Там он хотя бы мог созерцать её без боязни, а здесь от мучительно смущения закружилась голова, и взор убегал в сторону, словно боялся обжечься.