День Гнева (СИ) - Кирнос Стефан. Страница 49

— Вот, посмотри, — обратился Гален к Маритону, вытянув руку в сторону здания по левую сторону, чей фасад представлен серой отделкой, украшенной геральдическими знаками из оранжевой меди. — Вон там наша коммуна.

— Так пошли.

Гален повернулся и встал лицом к лицу с Маритоном, уставив на того суровый взгляд янтарных глаз, пытаясь рассмотреть что-то в механическом оке мужчины, полыхающее ярко-красным заревом диодов.

— Сначала дай мне обещание, — дрожащим голоском Гален заговорил. — Ты должен дать слово, что никому не раскроешь положение нашей коммуны. Нас, истинных либеральных людей и равных коммунистов осталось так мало, что нужно беречь друг друга. Хорошо?

— Да. Обещаю. А теперь пошли.

Гален медленно зашагал к крыльцу и, преодолев тринадцать ступеней, оказывается рядом с массивной металлической дверью. Датчики реакции на движение тут же загораются, обливая пространство ярким светом, открывая все детали, сокрытые за тьмой. Дверь отпирается и двое входят в подъезд.

— А тут темно, — но тут же загорается свет ламп и Маритон переходит на иную фразу. — Как же всё серо.

Гален ничего не сказал. Он лишь поднялся на первый этаж и встал напротив деревянной резной двери, сделанной из тёмного дуба с номерным знаком «2». Три громких и сильных удара в дверь и откуда-то из-за стеной тут же послышались звуки топота и ощущения приближения кого-то с той стороны. Мгновение и с другой стороны доносится вопрос:

— Кто смеет прервать мой покой?

— Ранний свет свободного алого рассвета, товарищ мой.

— Добро пожаловать в коммуну.

Дверь распахивается, и Гален спешит скрыться за родными стенами. Маритон идёт за ним, но тут же останавливается — мужская ладонь упирается в грудь и глухой тяжёлый бас полился из-под алого капюшона:

— Ты кто? — широкий мужчина разворачивается к юноше и все складки и ткани на красном балахоне характерно зашуршали и бас наполнился недовольством. — Гален, ты кого привёл в нашу коммуну? Ты ополоумел?

— Нет, подожди, — оправдательной интонацией с жестикуляцией заговорил паренёк. — Это новенький. Я его привёл, потому что он решился стать членом культа. Он новый адепт.

— Да, — вмешался Маритон. — Когда парень сказал, чем вы тут занимаетесь, я понял, что к вам мне и нужно. Я разделяю ваши либеральные убеждения. И коммунистические тоже.

Капюшон не дают мужчине собрать об культисте всю информацию касательно эмоций, но ощутимо, что он волнуется и стоит на пути выбора — впустить нового адепта или нет. Рейх пришёл на эту землю, установив отсутствие идеологий, а посему каждый новичок может оказаться засланцем имперских властей.

— Я тебе не верю, — грубо молвит охранник дверей. — Докажи, что ты либеральный коммунист, иначе…

«А иначе что?» — стоя в дверях спросил себя Маритон и осознал, что просто так его теперь не отпустят, скорее, вынесут в мусорных мешках по частям, как и подобает, отпускать тех, кто узнал то, что не должен знать.

— И что я должен делать? Как я докажу свою коммунистичность и либеральность?

— Ответь на три вопроса мне и можешь пройти.

— Хорошо.

— Вот скажи мне, незнакомец, что важнее для нашего сообщества, коммунизм или либерализм?

— Ничего не важно, — сразу же отвечает Маритон. — Эти идеи, истины, обе важны для понимания построения мира.

— Неплохо, а как ты считаешь, почему не должно быть индивидуальных жён и мужей? Почему эти категории имеют… особый статус, что ли.

Вопрос заставил Маритона перетереть толику лёгкого бешенства, вызванного сутью того, что стремятся узнать, но эмоции негодования и злобы пересилены холодным разумом:

— Никто не может быть индивидуализирован в коммунистическом обществе, так как женщины и мужчины имеют своё либерально право на совокупление с кем угодно, так как в коммуне провозглашается свобода и равенство. А равенство здесь выражено в чём? Все должны быть равны в удовлетворении сексуального инстинкта.

— Сгодиться, ну и ответь нам, а зачем ты рвешься в коммуну? Что тебя сюда привело?

— Я? — переспросил Маритон, растягивая время. — Потому что у вас есть воля. Есть потерянная свобода, которой больше нигде нет. И думаю, что ваш учитель мне поможет решить проблему.

— Хорошо. Добро пожаловать в коммуну.

Маритон медленно проходит внутрь и слушается указаний Галена — поднимает и облачается в багровый стихарь с хорошим широким капюшоном. Надев красные одежды, он проходит из маленького, неосвещённого коридорчика дальше, углубляясь в недра простенькой квартирки. Его сапог чеканит стук по новому паркету, но это не заглушит странные песнопения, доносящие впереди. «Что это? Пение? Как в сектах древности?» — спрашивает себя мужчина.

Комната для ритуалов коммунистов оказывается довольно широка и просторна, хотя такое слово слабо применительно к ней. Маритон быстренько окидывает залу взглядом и подсчитывает, что пространства тут на сорок квадратных метров. Свет ярких ламп, исполненных под свечи, бьёт прямо в глаз, ослепляя диким сиянием, а стены занавешены алыми хоругвями с изображением профиля бородатого мужчины и красные знамёна, на которых красуется чёрная пятиконечная звезда, перевёрнутая с верха на голову. Помещение ничем не заставлено, но под ногами чувствуется мягкий матрац и разбросанные одеяла, а так же тут не протолкнуться из-за большого числа людей.

«Зараза, сколько же вас тут» — подумал Маритон, насчитав человек пятнадцать в комнатушке, так же разодетых в стихари и с капюшонами. Внезапно нос чует странные ароматы, токсичные и сладкие, будто кто-то разжёг наркотические благовония.

— Я смотрю, у нас новичок, — внезапно воскликнула мужским низким голосом высокая фигура в конце просторного помещения. — Так пусть она явит себя нам!

Маритон понял, что речь о нём, но всё же его пересиливает желание остаться незамеченным, однако тут же приходит понимание, что он зашёл уже далеко и это не исправит ситуацию.

— А как вы определили, что тут есть новенький? — спросил Маритон, сбрасывая капюшон. — Тут все так похожи.

— А я вас подсчитал и нашёл лишнего. И я не ошибся, ибо я Азариус и никогда не ошибаюсь, — отвечает ему мужчина, стоящий у импровизированной трибуны — стол с кафедрой, и гордо взирающий на толпу; его лик так же открыт и под ярким освещением открываются его черты — седой волос, морщинистое лицо, широкая и пушистая борода, отращённая до груди и едва прикрывающая звезду, блистающую оттенком золота. — Иди ко мне, перемолвимся.

Маритон двинулся к мужчине, как на плаху с опущенной головой и обречённым взглядом и спустя пару секунд занял почтенное место рядом с ним.

— Скажи, сын мой, зачем ты пришёл сюда? — сходу вопрошает Азариус, но заглянув голубыми очами в душу парню, сам решается ответить. — А-а-а, не говори, я вижу. Тебя, твою душу терзает нестерпимая боль. И ты пришёл утолить боль в нашем товариществе, где каждый, ведомый идеями просвещённого коммунизма, готов дать тебе утешение.

Маритон удивлён, что так легко главе культа удалось вычислить его источник плохого, депрессивного настроения, но всё же парень ощущает, что его будут использовать только в нуждах секты.

— Да, — выдавил из себя новопришедший.

— Это видно, как уголь на белой бумаге. И по истине, взгляни, — рука, окутанная багровым стихарём, устремляется на культистов, которые начинает творить непотребные действа — обжиматься, целоваться группой и явно готовиться к совокуплению. — Они готовятся к великому ритуалу «сведения-во-равенстве». Но это не всё, что мы можем тебе предложить.

«Так вот для чего нужны матрацы и лежанки» — догадался Маритон. — «Как же быстро ты меня взял в оборот».

— Ты можешь свершить месть тем, кто отнял у тебя всё. Только нужно заключить сделку с покровителем нашим, воплощением коммунизма и всего духа либерального.

— А как тут оказались все они? — неожиданно спросил Маритон. — Тоже пришли заключить сделку?

— Да, — смотря на мужчин и женщин, приготовившихся к совокуплению и начинающих сбрасывать одежды, с гордостью ответил Азариус. — Кто-то рад был принять наши идеи, кто-то хотел найти здесь утешение, а кто-то возжелал утолить жажду борьбы с системой.