Вначале будет тьма // Финал - Веллер Михаил. Страница 15

– Мы еще услышим не об одном его романе, это наверняка. Завидуешь?

– О нет, надеюсь умереть раньше, чем буду бояться чихнуть и получить сотрясение мозга. Гала, пока ты моешь посуду, я пойду покурю, о’кей?

– Как угодно, мой милый. Одна просьба: если будешь курить марихуану, оставь и мне немного – я покупала для себя, а не для тебя.

– Постараюсь, но не обещаю. Мне же надо как-то расслабиться, понимаешь?

– Тогда с тебя половина цены.

– Продам бомбу, и сразу – какие у меня деньги, я же всего-навсего лишний философ в университете.

– Умоляю, умоляю, давай прекратим этот разговор! Пойду лучше разберу свой гардероб, это и то увлекательнее.

– Вот и иди… – Марк вышел на балкон и достал из тумбочки марихуану. – Все-таки удивительно, что даже у нас легализовали марихуану. Того и гляди станем продвинутой страной, как передовые государства. Спасибо Голландии с Канадой, этот мир за двадцать лет изменился к лучшему.

Хорошенько затянувшись, он поглядел сквозь балконное окно: Гала – которую на самом деле звали Галиной, но он придумал ей близкородственный псевдоним в честь любимого Дали – бродила по коридору: искала что-то в шкафу, на антресолях, прятала за дверь выбившийся рукав легкого пальто. Из всех его пассий она была самой любимой, и если бы не его закоренелая привязанность к холостяцкому образу жизни, он непременно бы женился на ней. Но нельзя же так просто отказаться от своих взглядов: свободная любовь, независимость, все дела.

Они познакомились семь лет назад, когда ему было около шестидесяти («Вот ведь была молодость! – пронеслось у Марка в голове. – До пенсии было пятнадцать лет, а теперь только половина осталась»): он тогда зачем-то взял дополнительные часы лекций по философии в медицинском университете, где рассказывал будущим врачам в том числе о пользе эвтаназии – базового человеческого права. «Не право на жизнь является важнейшим правом любого человека, но именно право на смерть – запомните это, дорогие мои». Марк вспоминал свое первое выступление и восхищался сам собой: как ловко он умеет все завернуть. Даже тезисы клятвы Гиппократа в его речи звучали как-то воодушевляющее: «Вы должны помогать всем: левым, центристам… даже правым надо помогать, пусть они будут хоть со свастикой на рукаве. Как говорила моя любимая Валерия Ильинична Новодворская, если бы настоящий диссидент увидел Горбачева тонущим в реке, он должен был бы его спасти. И только потом отдать под суд. Вот так и вам стоит поступать».

Своими речами он гипнотизировал публику. «Я считаю, что талант нисколько не оправдывает дурное или даже преступное поведение человека. Если убеждения какой-нибудь большой личности являются общественно вредными и наверняка сослужат человечеству дурную службу, надо сделать все, чтобы его имя было забыто. Вот, например, так надо поступить с Луи Фердинандом Селином, Хайдеггером и прочими приспешниками нацистов. Помните историю про Герострата, который сжег храм Артемиды, чтобы войти в историю? Отлично. Но наверняка вы не знаете, что на самом деле этого человека звали иначе – я не скажу как – и греки специально поменяли ему имя, в качестве предостережения всем остальным: если вы говно-человек, то смердеть вам в вечной пустоте, а не на Олимпе!» Кажется, в том числе и за речи его и отметила Гала – она стала ходить к нему на дополнительные занятия, хотя совсем в них не нуждалась: она была лучшей студенткой на своем курсе и после учебы попала в одну из ведущих московских глазных больниц.

Он сразу сказал ей, что не ищет жену, что в любовницах ограничивать себя не собирается, и, как ни странно, ее это устроило. Удивительно, но ему даже нравилось спорить с ней, чего он вообще делать не любил – хоть он и был феминистом, но в глубине души считал, что по-настоящему умных женщин в своей жизни почти не встречал – ну, может, кроме своей матери или каких-то университетских старых преподавательниц, на которых без скуки и глядеть было нельзя. Какая уж тут разница, умны они или глупы? Эта трагическая дихотомия любвеобильности и падкости на красоту, с одной стороны, и левых взглядов, с другой, – одна из многих противоречивых черт его характера, как он сам понял очень давно. Так, например, он терпеть не мог алкоголиков, кроме тех, с которыми пил, брезговал слишком ветреными женщинами и – самое страшное – не любил приезжих с юга с их грубым акцентом.

Гала отлично видела все его противоречия и любила тыкать Марка в них лицом: а вот видишь, а это что за нестыковка, а это и вот это? Она очаровательно смеялась, запрокидывая голову, после чего обыкновенно ласково целовала его в лоб, приговаривая: ну это ничего, в твоем возрасте, дорогой, это нормально – путаться в своих показаниях, убеждениях, носках…

– Ну и дура ты, Гала! – Эта фраза была самой частой, с которой Марк к ней обращался, но она не обижалась, а только махала на него рукой и отвечала что-то нецензурное, что вгоняло его в краску, ведь, помимо всего прочего, он считал, что девушке не положено изъясняться трехэтажно.

Вот и сегодня она снова напала на него после того, как он рассказал ей про эту бомбу.

– То есть как это ты собираешься сделать бомбу, которая сможет вырубить все электричество в радиусе десятков километров? И что, даже запасные энергонакопители перестанут работать?! – воскликнула Гала, замерев в ванной с мокрым полотенцем в руках.

– Ну да, даже они перестанут работать, – Марк равнодушно пожал плечами, про себя подумав, что все же еще умеет производить впечатление на девушек.

– Да ты совсем, что ли, разум потерял, да? Это возрастное, я не пойму, или что?

– Эй, эй, я еще молод.

– Молод? Но если ты спятил, как тогда быть, черт возьми?! – Ее голос звенел, и она уже даже замахнулась, чтобы ударить его полотенцем, но так и замерла. – Подожди, это значит, что откажут электромобили и все поврезаются друг в друга. И самолеты упадут. И, послушай, люди умрут прямо на операционных столах – в крови, с каким-нибудь скальпелем в ноге, разрезанные… Ты об этом подумал?

На лице Галы читался абсолютный ужас, и она часто заморгала.

– Все-таки правильно мне о тебе говорил отец, что ты совсем отмороженный какой-то.

– Не впутывай своего отца – пока он грел задницу в университетах и на каком-нибудь Бора-Бора, я таскался по судам и сидел в СИЗО, а это похуже сраного хостела в Африке – ну просто чтобы ты понимала, говорю.

– Я тебя умоляю, обещай мне подумать над тем, что я тебе сказала. Обещаешь?

Марк нехотя кивнул.

– Ну, это уже хоть что-то. Хотя больше я надеюсь на то, что ты просто ничего не сможешь сделать, ты ведь не работал инженером уже лет сто, если не больше, – Гала нервно засмеялась. – Это просто кошмар какой-то, – проговорила она тихо, собирая волосы в плотный пучок на макушке.

– Да я правда подумаю над твоими словами, ну чего ты, а? Прямо уж все так страшно и катастрофично как будто.

Она ничего ему не ответила.

После того как сигарета закончилась, Марк пошел в спальню, где Гала, лежа в кровати, прокручивала ленту новостей на своем совершенно прозрачном стеклышке-смартфоне, и завалился к ней.

– Ты представляешь, в Москву наконец привозят «Роботов мадам Тюссо», – сказала она.

– Роботов?

– Ну да, лет десять назад в Британии стали создавать музей роботов, как две капли воды похожих на знаменитых людей, исторических деятелей и так далее. И поставили в них очень даже неплохую оперативку, которая и мыслит быстро, и голос имитирует – в общем, с ними можно поговорить за отдельную плату, как с живыми людьми. Это тебе не доисторическая «Алиса».

– То есть теперь можно поболтать с Куртом Кобейном о его самоубийстве и спросить Джареда Лето, с какой радости он выглядит моложе меня?

– И не только – там есть даже образцы философов, ну там Фрейда, Маркса, Юнга… Последний, правда, говорят, кидается на людей, так что он не всегда доступен. Утомляется, видимо. Кстати, есть даже Гитлер со Сталиным.

– А можно за деньги устроить разговор между ними двумя?