Берега Ахерона (СИ) - Усенский Борис. Страница 27

— Давайте, мсье, Ваш кинжал. Посмотрим, — улыбнулся собеседник, допивая кофе.

Юсуф заинтересованно повертел оружие в руках, долго вчитывался в надпись, а затем тяжело откинулся на спинку лавки.

— О, Аллах…! — покачал головой суффий, разгладил бороду и почти шепотом сказал, — Это кинжал друзов, судя по надписи одного из мудрых, вот: «Клянусь Биамр-Аллахом, я то жало, которое упокоит недостойного навеки».

— Друзы? — удивился Андрей, — Что-то из Египта?

— Говорят разное, — проднял палец Юсуф, — У каждого правоверного волосы под чалмой встают дыбом при одном только упоминании о них. Эти порождения шакала и гиены поклоняются телячьей голове, лживы и похотливы. Вы уже мертвы, ибо, взяв кинжал, осквернили дух калифа Гакема.

— Бойся данайцев — дары приносящих, — процедил капитан, — И что мне теперь с этим делать?

— Да что же это, во имя бороды пророка! — схватился за голову Юсуф, увидев как луч света, отразившись от кофейника, заиграл на рукояти, словно отполировал ее и вычертил иной текст, на фарси.

Учитель достал бумагу, карандаш и быстро переписал тайные слова. Еще мгновение и персидские буквы исчезли, оставив после себя лишь тусклое серебро и арабскую чернь. Суффий пришел в состояние какой-то апатии и пригубил зелья, чтобы успокоиться, а пшеничную водку пророк пить не запрещал, по крайней мере, в Коране.

— Опять друзы? — поинтересовался Андрей и посмотрел на часы, — Мне пора.

— Подождите, мсье! — запротестовал Юсуф, — Хорасан очень стар и только Аллах помнит его череду времен. Кинжал не настолько древен, чтобы сверкать в руках гяуров-огнепоклонников, но… Это оружие против демонов ночи, посвященное Ормузду. Ваш друг вернулся.

Морозов помахал Александру рукой и подозвал хозяина заведения.

— Юсу…, мать! — выругался капитан, обнаруживший совершенно пустую лавку напротив.

Духанщик цокал языком, принял заказ и на жутком англо-французком койнэ, объяснил, что досточтимый эфенди изволили водку запивать кофе, а в заведении жарко.

— Я бегаю как гончий крокодил по Нилу, а он кофе трескает с водочкой! — наигранно рассердился Дроздов, — За нами никто и не следил вовсе. Бросился я за тем заморышем в халате, а он словно сквозь землю провалился! Жаль! Кулаки чесались как нос перед хорошей попойкой! Что случилось?

— Да так, померещилось! От жары, наверное.

Перекусив, друзья вышли на свежий воздух и несколько минут наслаждались прохладным ветерком с моря. Дыра этот Эрегли! Дыра, из которой торчала парочка минаретов, забутованных домишками из сырцового кирпича на рыбной тухлятине вместо цемента. И эта самая тухлятина ругалась с ослиным акцентом, призывая гнев Аллаха на чьи-то головы.

За Ахероном, ну и названьице прости Господи, тянулись торговые и армейские склады, казармы и портовые духаны для поддержания боевого духа братских франко-турецких войск. Морозов остановился возле серого здания, над которым развивался французский триколор, улыбнулся скучавшему часовому и придирчиво присмотрелся к цоколю, облицованному черным мрамором.

— Растащили древнюю Гераклею! — вздохнул Андрей, — Варвары, дикари и жуткое скопище пьяниц!

— И правильно, чего добру пропадать? — посочувствовал Дроздов и помахал рукой офицеру, — Пьер!

— Мсье Алекс? — удивился француз, — Из-за Вас утро было словно собачье дерьмо!

— Вы тоже хороши! Слушать надо, когда умные люди говорят о повышении крепости пития, а не давиться шампанским после коньяка! Проводите нас в порт! Люблю красивые места, смазливых девочек и крокодилов, — выдал Александр и похлопал Пьера по плечу, — Сегодняшний вечер начнем с шампанского!

— Нам по пути, — обреченно вздохнул Пьер от подобной перспективы, — Мсье Алекс, у Вас нет родственников в России?

— Не знаю, — растерянно ответил Дроздов, — В Америку приехал мой прадед и это все что знаю.

— Я восхищен! — развел руки француз, — Мой прадед, в отличие от Вашего, воевал в России в 1812 году и попал в плен к русским гусарам. Еле выжил! Семейное предание говорит, что прадеда заставили пить целую неделю с полковником.

— И как, понравилась пытка? — спросил Морозов, сдерживая смех.

— Отнюдь, мсье Фростер! Мой прадед до конца жизни не мог даже видеть шампанского, коньяка и водки. Разве что на Рождество и Пасху выпивал стаканчик слабого анжуйского, — рассмеялся Пьер.

КПП миновали без особых затруднений, разве что дежурный, отдал честь Пьеру, долго искал пропуска, да турецкий патруль придирчиво рассматривал паспорта. Покончив с формальностями, господа «американцы» бодро зашагали по дороге, пыльной лентой огибавшей гору, серую и такую же пыльную, с головным убором — фортом, над которым развевался флаг и изображением полумесяца. Дроздов оценивающе посмотрел на укрепления, что-то посчитал на пальцах и безнадежно махнул рукой.

— Хорошо закопались басурмане! — ухмыльнулся Александр, — Сам черт рога обломает! Пикантно, ядри его за ногу, черт с обломанными рогами.

— Военная гавань на прежнем месте, а дорога — бывшая главная улица, сиречь via prinsipalis, — бубнил Морозов, представив на мгновение ту роковую ночь 391 года от Рождества Христова.

— Ты что, заклинание бормочешь?

— Не мешай! — огрызнулся Морозов, — Что-то здесь не так!

— Мыслитель, — хихикнул Александр, — Как там няня рассказывала: на дереве сундук, в сундуке утка, в утке дюжина яиц; а в каждом яйце, натурально, рупь золотой!

— Твою…!

Андрей побледнел и попытался снять с пальца масонский перстень. Вскоре боль начала утихать, а потом и вовсе исчезла. Морозов вернулся обратно и прошелся по некоей линии, словно что-то потерял.

— Не могу больше! — прохрипел капитан, отбежал в сторону и снял перстень.

— Мазохист-теоретик! — констатировал Дроздов, затягиваясь папиросным дымом, — Может лучше плетью? Веди дальше, Сусанин!

Плато, нависшее над узкой полоской берега, было изрыто оспинами орудийных окопов, возле которых сновали фигурки людей.

— Обезьяны хреновы! — сплюнул Дроздов, — Знаешь, чем они занимаются? Готовятся поднимать лапки к верху! Чего остановился, опять что-то прищемило?

— Гениально, — размышлял вслух Морозов, — Перстень указал линию древних стен, границу действия Палладия. Ergo! Устье реки — граница торговой гавани… Бирема стояла у того мыса, где дымит турецкий крейсер, а пещеры где-то под равеллином.

— Равеллин-то взрывать будем или по старинке, тараном? — ехидствовал Дроздов, — Хрен мы там найдем собачий и три мышиных хвостика в придачу!

— Он здесь, совсем недалеко, — прошептал Морозов, — Я слышу его зов!

— Поднимите мне веки: не вижу! — с легким завыванием процитировал Александр «Вия».

— Зануда! — махнул рукой приват-доцент, — И, тем не менее, я ощущаю тепло и легкое покалывание в ладонях.

Дроздов безразлично махнул на всю мистику рукой и принялся рассматривать береговые сооружения, отремонтированные лет семь назад немцами. Там уже все перекопано, а вот маяк… Красив, но уж больно сливается с горами и выглядит старичком на фоне зрелого мужа, хотя внешность бывает обманчива.

— Эта штуковина возле маяка! — заявил Дроздов, прикуривая очередную папиросу, — Форт и укрепления недавно ремонтировали, причем капитально, а вот на маячок видно желания не хватило!

— Возможно, поток идет оттуда!

— В чутье тебе не откажешь. По крайней мере, редакцию газетенки в Себасто ты нашел лихо! Помнишь: я порол ремнем главного редактора, а ты душевно читал лекцию о свободе печати? — прыснул от смеха Дроздов, — Все равно сволочи продались большевикам! Я о том, что, почему бы двум американским зевакам не осмотреть сие архитектурное чудо? Дадим смотрителю несколько франков и все проблемы решим. Что смотришь на меня как павиан из сортира? Выиграл пари с одним капитаном и все тут!

По дороге к маяку остановились возле турецкого крейсера, на котором суетились матросы, слышались команды по-турецки и французки.

— Горе побежденным! — вздохнул Морозов, вспомнив о российских кораблях, приплывших год назад из Севастополя.