Берега Ахерона (СИ) - Усенский Борис. Страница 33

— Уважаемый! Вы, как я понимаю, комендант этого заведения! — обратился Гросснер, — Александр Владимирович у себя?

— Скорее всего! Вас проводить?

— Не стоит беспокойства! — торопливо ответил Иван Леопольдович и бодро, не смотря на возраст, стал подниматься по лестнице, — Поторапливайтесь, молодые люди!

Кабинетом командующего оказался бывший курительный салон, памятный по прежним временам. Исчезла изысканность, можно сказать манерность и, стены лишенные украшений, казались проституткой, с которой зачем-то смыли грим, и выгнали на улицу.

— Любуетесь! — хитро прищурился инженер, — Варвары, дикари и жуткое скопище пьяниц! Да-с! Руины и пьяная матросня!

— Шутить изволите? — улыбнулся Дроздов, — Чека шуток не понимает.

— И кто тогда будет ремонтировать самотопы? Кроме старого идиота Гросснера некому! Где изволили учиться инженерному делу, извините за назойливость?

— В Харьковском технологическом. Потом сбежал в императорский университет, — ответил Морозов, — Я доказывал в штабе округа свою некомпетентность, но партия сказала: «Надо!»

— Это хоть что-то! А Вы сударь?

— Юнкерское училище, — смутился Дроздов.

— Вот видите! И куда вы без моего идиотизма? Господин Домбровский умный человек, но скоро одичает-с, как Тарзан в джунглях! Да-с, вот так!

Проникнуть в кабинет командующего оказалось совсем не просто. Традиция в виде цербероподобного адьютанта прижилась и в Красной Армии. Секретарь, ни дать, ни взять, ломовой извозчик, одним пальцем ударяя по клавишам, пытался что-то написать на листе бумаги, вставленном в каретку «Ундервуда». Тонкий механизм не выдержал надругательств и, жалобно ойкнув, затих если не навсегда, то надолго.

— Чертова эпидерция! Буржуйская рухлядь! — выругался служивый.

— Голубчик! Александр Васильевич у себя? — вежливо поинтересовался Гросснер, — У нас очень важное дело!

— Занят! — буркнул матрос и вырвал из пишущей машинки измятый лист бумаги, — У него комиссар!

— У нас предписание…, - начал Морозов, но был грубо оборван.

— Чихал я на все предписания! Низзя и баста!

— Я не окончил говорить хамс…, краснофлотец! — возмутился Морозов и его менторский тон заставил гориллу в бескозырке, хотя бы, встать, — Красноармеец или краснофлотец обязан, стоя, при появлении командира доложить о полученном приказе, а не заниматься черт знает чем! Вы обязаны сообщить командующему о нашем прибытии и четко, без искажений, передать его ответ!

— Там же сам товарищ Пятаков, — прошептал матрос и поднял палец вверх.

— Не слышу! — вскипел Дроздов и прищурился, — А почему отвечаем шепотом?

— Мы не при старом режиме, товарищи! У нас это, как его, швабода!

— Дожились го… граждане! — развел руки Дроздов, — Сам откроешь или показать, как это делается?

Отзвуки перепалки просочились из приемной сквозь толстые Стены. Массивная дверь, открывшись, едва не сбила с ног Гросснера.

— В чем дело, товарищи?! — раздраженно поинтересовался командующий, — Смир-рно!

— Так говорил…, - начал матрос, но запнулся, посмотрев начальству в глаза.

— Товарищ командующий! — начал Дроздов, — Разрешите обратиться! Мы прибыли из Одессы на судоремонтный завод по вопросу списания кораблей!

— Понятно! — кивнул Домбровский, — Становитесь на довольствие, определитесь в общежитие, а завтра после обеда подходите! Коменданту о вас, товарищи, сообщат!

Комфлота мрачно посмотрел на секретаря и хлопнул дверью. Простившись с Гросснером, друзья отправились на поиски коменданта. Дело оказалось не таким уж и легким. Присутствие этого призрака ощущалось везде, даже возле сортира, особенно возле сортира, но слишком уж незримо.

— Чернильная душа! — ворчал Дроздов, — Вот помню, году пятнадцатом, пришлось мне искать одного фрукта и представь, где я это тело откопал? В дальней траншее портки сушил, а немцы, при артналете, накрыли штаб, и этому засранцу повезло настолько, что он остался единственным батальонным офицером. И где это коменданта черти носят? Бордель-с и полное падение нравов!

— По-моему он во дворе! — улыбнулся Морозов, — Как разоряется, сущий фараон!

— … брандахлысты, прохиндеи, протобестии! Уроды вифлеемские, вашу бога душу мать! Зыркаете буркалами? Покажите мне ту булькающую жабу, которая проквакала, что полы красят корабельным суриком? Языком заставлю вылизать, пробоину вам в зад ниже ватерлинии! Ты куда, паскуда, папиросу бросил? Спасибо что не в бочку со скипидаром! Десять суток ареста, козломудни! Все гальюны на флагмане вычистить так, чтобы командующий мог, глядя в них увидеть свое мужское хозяйство, не поднимая живота! Я сказал что козломудни — значит так и есть!

— Какой полет! — хмыкнул Дроздов, — Это не лекции студиозусам читать! Я добавил бы что они…

— Саша! — покачал головой Морозов, — В заводском цехе я твои слова застенографирую, но здесь?

С комендантом, еще не отошедшим от высокоителлектуальной беседы, столкнулись на первом этаже. Их давешний благодетель теперь походил на акулу, которая, лениво помахивая плавниками, ищет очередную жертву.

— Пройдемте ко мне в кабинет, товарищи!

Кабинетом оказалась крохотная комнатушка в глубине коридора. Провозившись пару минут с замком, смотритель здания таки попал, и устало плюхнулся в кресло с прохудившейся кожаной обивкой и торчащими сквозь прорехи пружинами.

— Давайте мандаты: выпишу пропуска в общежитие и поставлю на довольствие. Будем знакомы: Николай Николаевич Вильчинский, в некотором роде, здешний цербер.

— Ну почему же в некотором? — зевнул Дроздов, — Вполне! Более чем вполне!

— По-другому не понимают! — безразлично махнул рукой Николай Николаевич, — Общежитие рядом, устраивайтесь! Вот документы на получение пайков в здешней столовой. Как Одесса?

— Срач и вонь! — ответил Морозов, — Грязно как в хлеву, а местная публика только не хрюкает! В окопах и то клопов меньше, чем в тамошних гостиницах.

— Вот как! — растерялся комендант, — Если что заходите. Иногда тянет поговорить по человечески, а не… Ну, вы поняли.

Из штаба удалось выйти не так скоро как хотелось бы из-за очереди за пайками. Для господ офицеров дикость все это, но для товарищей краскомов очень даже подходяще, так сказать «кесарям кесарево». Жарко. Общежитие действительно находилось рядом, но попасть в него оказалось сложнее, чем в штаб. На пороге, покуривая самокрутку стояла крепкая бабища в галифе и недобро смотрела по сторонам.

— Крокодил в боевой стойке, — фыркнул Дроздов, — Потрошитель грудастый!

— Гражданка! — обратился Морозов к этой, в высшей степени экстравагантной особе, — Как можно увидеть коменданта?

— Чего уж, смотри! — процедила эта, с позволения сказать, дама, — Местов все-равно нема.

— То есть как? — опешил Андрей, — У нас имеются документы, распоряжение товарища Вильчинского.

— Да плевала я на этого козла, — рыкнула комендантша, — Что я рожу комнату?

— Да уж постарайтесь, милочка! — посоветовал Дроздов, — Чека оно близко!

— Куды прешь, мудило! — возмутилась общежитеблюстительница, — Перекоп брала, беляки под Каховкой расстреливали, а он меня чекой тычет!

Морозов тоскливо посмотрел на друга, устроился на лавочке и достал папиросу. Такая красотка и в штыковую может, но не устраивать же полное непотребство в бывшем доходном доме Ранжиевского. Здесь и в лучшие времена не обходилось без мордобоя, а традиции — вещь упрямая и до безобразия прилипчивая. Саша у нас стратег и тактик в одном лице, вот пусть и усмиряет сию Мегеру Горгоновну. Эх, не Персеевы сейчас времена!

Документы героиню Перекопа совершенно не впечатлили, скорее наоборот, возбудили агрессивность сверх всякой меры. Подполковник выдал окопную серию эмоций способную бросить в краску даже георгиевского кавалера прошедшего огонь, воду и медные трубы. Скандал вызвал некоторый интерес, и со второго этажа долетели возмущения одного из постояльцев: «Товарищи! Прекратите! Если я начну подражать одесскому биндюжнику, то вы по то самое место в землю зароетесь! Шпана!»