Берега Ахерона (СИ) - Усенский Борис. Страница 34

— Не пущу! — взвизгнула комендантша так, словно к ней ломились в комнату с целью украсть любимый примус, — Сказала, местей нема! Пшел вон, козел!

Вдруг бабища вытянулась по стойке «смирно», глаза округлились, словно рубль серебряный, а изо рта вывалилась погасшая самокрутка. Дроздов оглянулся и, никого не обнаружив, покрутил пальцем у виска.

— Разрешите представиться, товарищ Троцкий! Командир пулеметного взвода Василиса Гивнова! — хрипло сообщила комендантша, — Не узнала сразу! Это же надо, сам нарком! Сейчас ключи принесу Вам и Вашей супруге!

Дроздов от неожиданности чуть не свалился с крыльца и растерянно посмотрел на друга.

— Она, по-моему, того! Причем совсем того, — пролепетал подполковник, — Это не ты часом наколдовал Троцкого?

— С чего ты взял? — усмехнулся Морозов, — Задумался немного. Вспомнил кое-что из Аполлония Тианского! Тут одна штука получается…

Пулеметчица Гивнова появилась в полной военной форме, сверкая орденом «Боевого Красного Знамени» на груди. Одернула гимнастерку и строевым шагом подошла к удивленному Дроздову.

— Товарищ нарком! Вот!

Александр механически взял ключи и, кивнув другу, отправился в местный «люкс» на двоих.

— Это не «Метрополь» и не «Хилтон», — вздохнул Дроздов, окинув взглядом обвалившийся потолок, грязные стены и, опасливо, поставил чемодан на грубый табурет, — Андрэ! Я что действительно похож на Троцкого?

— И на его супругу одновременно! — отмахнулся Морозов, — Если эта кикимора попадала в лапы к незабвенному Андрюшке Шкуро и его шкуродерам то… Контузия, опять-же! Какой шарман! Следующий акт пьесы! Право, экий фарс!

— Тимофеич! А Тимофеич! — слышалось откуда-то со двора, — Чего булькотишь, образина? Переоденься и бегом к товарищу Домбровскому в штаб! Скажи, приехал нарком Троцкий со своей супружницей, и остановился у нас в общежитии! Тихо! Я тебе говорю! Не за то воевала, чтобы ты всякое дерьмо трескал! Бегом!

Видно Тимофеевич отправился по указанному адресу, ибо пулеметчица Василиса запела марш красных кавалеристов, да так вдохновенно, что Дроздов стал лихорадочно рыскать взглядом, надеясь найти что-нибудь увесистое. Поиски не увенчались успехом, и потому обошлось без смертоубийства.

Глава 3

В предрассветных сумерках кони испуганно топтались на месте, не решаясь ступить на шаткий мост, под которым недовольно урчал быстрый горный поток. Фишман остановил хрипевшего скакуна, скользнул взглядом по окраине села и подозвал ротного командира. Пришлось подождать, ибо товарищ Гаманенко явно не ко времени решил устроить митинг, на котором совершенно непостижимо пытался связать ледяную воду с политической сознательностью рабоче-крестьянских масс.

— Что-то случилось, товарищ Фишман? — поинтересовался ротный, появившись размытой тенью со стороны Сюйрени, — Народ у меня сознательный, да вот текущего момента не понимают во всей широте, казав бы!

— Воспитатель! — пробурчал Иосиф и закурил, — Я ни хрена этих мест не знаю, а контра знает! К началу мировой революции эта сволочь, Ахмед Кривой, должен быть поставлен к стенке, как и другие сволочи! Дальше куда?

— Налево, через кизильник! Подъем трудный и я дал команду спешиться! Тропа узкая, справа и слева обрыв!

— Смотри, чтобы ни одна зараза не пискнула, — процедил Фишман и первым шагнул на мостик.

Конь фыркал, упирался, не желая ступать по скользким доскам, но сознательность все-таки победила. Разве может комиссарский жеребец быть несознательным? То-то же! Дорогу сквозь кустарник, обильно смоченный росой, показывал красноармеец, из местных. Не нравился такой проводник Фишману: мало того, что татарин; так еще и беспартийный. Заведет в лапы к бандитам и поминай, как звали.

— Долго еще? — нетерпеливо сказал Иосиф, — Уже сереет.

— Совсем скоро, — ответил проводник, — По тропе наверх и влево! Сюйрень-кермен там!

Идти стало легче. Кизиловые заросли поредели, а потом и вовсе рассыпались на редкие зеленые островки. Оперуполномоченный нервно закурил, укрывшись за массивным каменным выступом и мрачно посматривал на сверкавшие красными бликами рассвета известковые бока башни. Каменный язык чуть загнутый на конце, покрытый зеленой плесенью растительности, дразнился в сторону Бельбекской долины. Высоко поднялся язык, настолько высоко, что в окрестные пропасти даже взглянуть страшно. Только одна тропа сюда ведет и отсюда выводит обратно к скользкому мостику. Окружить плевое дело! Перекрыл дорогу и мышка в западне, если мышка только не летучая, а вполне себе норушка. Отступать некуда, кроме как вниз или за стены проклятой крепости.

— Ну, чего там? — поинтересовался ротный, — Зовсим тихо?

— Затаилась, контра! — ответил Фишман, — Падаль!

— Если там мають пару «гочкисов», то нам дрова, — вздохнул Гаманенко, — Може схопым цых харцизяк в долине, на спуске до деревни?

— Партия сказала, порешить бандитов, и порешим! Сегодня же и рапортуем в Севастополь, еще до полудня! Прикажи примкнуть штыки!

— Да пошел ты, мурло сраное! — вскипел Гаманенко доставая именной

«маузер», - Много сам ходил в штыковую? Думаешь, не помню, как ты удирал под Мелитополем от конников Барбовича? Сайгак сраный! Нас же перещелкают как зябликов!

— У меня был тогда приказ! — вспыхнул Фишман и отвернулся к башне.

Идти на приступ расхотелось, однако и ждать неизвестно чего удовольствие не из приятных, особенно когда нервы на пределе.

— Товарищ командир! — обратился проводник появившийся из-за кизилового укрытия, словно чертик из табакерки.

— Что случилось, Дамир? — не поворачивая головы, ответил ротный, — Только короче!

— Алим вернулся, последний джигит! — прошептал татарин, подняв палец, — Уходить надо! К сердцу у него кинжал идет, шашка — «голова с плеч», а пуля и за скалой достанет!

— Таким не место в рабоче-крестьянской армии! Мы должны бороться с пред…, - поучительно вставил свое слово Фишман, но осекся, когда целый сноп каменных брызг полетел в лицо, — Твою мать!

— Алим пугает, — усмехнулся Дамир, — Пока пугает, а потом и головы полетят! Кисмет!

— Какой там Алим! Ахмеда еще три дня назад видели в Карасубазаре! Вчера укрылся за башней вместе со своими головорезами! — отмахнулся Фишман, — Развели тут бабские посиделки!

— Ахмедка совсем плохой стал, — хмыкнул татарин, — Шайтану душу продал, тогда как Алим — воин Аллаха!

— Маркса читать надо! — поучительно сказал Фишман, пнул ногой ни в чем не повинный камень и сделал пару глотков из фляги.

— Смотрите! Там! — затравленно показал Дамир на вершину башни и плюхнулся на колени.

Фишман опасливо выглянул из укрытия, долго смотрел на провал сводчатых ворот, в разрушенной арке которых некто, в чалме и старомодных одеждах, поигрывал длинным ружьем.

— Контра! — вскипел Фишман и дважды выстрелил.

Пули щелкнули по камням, не причинив никакого вреда странному джигиту. Ответом был только смех и ветер, гудевший над Куле-буруном.

— Дамир! Что это за каменный гадючник? Только по существу.

Татарин посмотрел на ротного и поежился, бросив косой взгляд на башню. Уж и красного блеска нет на стенах, а страшно, будто смотрит кто-то.

— Кисмет, товарищ командир! — полушепотом начал Дамир, присаживаясь на камни, — Мой дед совсем молодой был, когда Алима схватил карасубазарский начальник и отправил в Сибирь. Не прошло и года, как в канун Рамазана видели джигита в Бахчисарае на пороге мечети. Сказал Алим, что будет новым ханом, когда не станет русского царя, и совсем растаял. Алим родом из Отуз, что возле Кизиль-таша. Один крымчак мне говорил, что Мститель знатного рода, потомок гяурского бея, который владел всем в здешней округе еще до Гиреев.

— И крепость — его бывшее поместье? — улыбнулся Гаманенко, — Голубая кровь — белая кость, туда его в качель! С живыми панами разделались, так еще и с дохляками разбирайся!