Берега Ахерона (СИ) - Усенский Борис. Страница 44

— Покорности! — поклонился Сириск, — Предлагает свою руку и сердце! Он жаждет встречи со своей избранницей в пограничной крепости!

— Хорошо! Передай ему, что я подумаю! — улыбнулась царица, — Исчезни!

Сириск молча поднялся и исчез, словно его вовсе не было. Дева мрачно взглянула на Гикию и взяла с поставца кратер с вином. Нельзя сказать, что предложение Люцифуга особенно разочаровало, скорее наоборот, но ипостась Артемиды явно протестовала против такого покушения на свободу. Богиня знала, что некогда Люцифуг был красив словно Аполлон и даже более того, но признать чью-либо волю?

— Каков наглец! — ударила по воде ладонью богиня, — Гикия! Желаю видеть моего нового слугу, Варвара!

— Но он, царственная, еще не насладился ароматом асфодела настолько…

— Вздумала мне перечить, девчонка! — возмутилась Дева, — Навеки останешься собакой, а для твоего героя найду кого-нибудь лучше!

— Я, скоро, Божественная! — поклонилась Гикия, уже теряя очертания, и растворилась в воздухе.

Оставшись одна, богиня улеглась на ложе и погрузилась в мрачные размышления. Люцифуг! Она знала его давно, когда совсем юной богиней появилась из предначального Айдоса и с упоением набиралась сил во время кровавых гекатомб. Архонт Тьмы был всегда и всегда издевался над олимпийцами. О! Как по этому поводу бушевала ревнивая стерва Гера и тогда доставалось всем, особенно названому братцу Аполлону с его музами. И вот теперь Ойкумена Олимпа разрушена и только… Какой ужас!

Дева попыталась принять облик Гекаты и не смогла, хотела стать Лунной Охотницей, и не получилось! Остается быть дряхлеющей царицей с расплывшимися чертами былого величия. Vae victis! Проигрывать тоже надо уметь или извлекать из любого выгоду, подобно финикийским купцам. И так: Люцифуг вернет ей молодость, красоту и мнимое могущество. Как не хотелось уподобляться Клеопатре Египетской. Поверила наследница Птолемееев ромеям, стала сначала шлюхой на троне, потом потеряла царство и только аспид избавил от позорного шествия за колесницей триумфатора. Дева не Клеопатра, а вот Люцифуг могущественнее Цезаря, Антония и Октавиана вместе взятых! Потерять власть и стать простой демоницей? Ну, уж нет! Вот вечно холеная Афродита стала верховной суккубой. Казалось бы, при власти, а так просто верховная шлюха в лупанарии! Братец названый, небесный сердцеед, служит вместе со своими разлюбимыми фавнами тривиальным инкубусом. Тьфу, срамотища! И так! Для нее несравненной, Архонт наверняка придумал что-нибудь в духе…

— Могущественная! — прервала размышления базилиссы Гикия, — Варвара терзают мысли о прошлом, ибо пыльца асфодела потеряла силу!

— Ты его привела? — поинтересовалась Дева.

— Да, хозяйка! — поклонилась Гикия и, едва заметным движением, заставила материализоваться белесый шар под потолком.

— Хорошо! Гикия, приготовь все для церемонии Гекаты! — приказала лунная чародейка, посмотрела в зеркальный источник и загадочно улыбнулась.

Глава 9

Тихим вечером господа офицеры тешились хорошим красным вином и радовались жизни, бившей по благородной физиономии декретами на пожелтевшей бумаге. Революционные марши оглушительно ревели на митингах, и толпа пролетариев танцевала неповторимую пляску скелетов. Зомби наполнили матушку Россию и повиновались, продавшим дьяволу душу скелетам. Скелеты чуяли теплую кровь, шли по следу за теми, кто имел наглость ее иметь, и били наверняка, потому как в Преисподней нет места живым. Omnia orta cadunt! И потому следует сначала умереть, чтобы не жить нежитью под сенью марксова призрака.

— Пируем, а бедные пролетарии в Поволжье пухнут с голода! И в тоже время мы, за тайной вечерей строим планы о реванше! Крокодилы, питающиеся тухлятиной ожирели, лениво щелкают зубами и мечтательно плачут о вожделенной тушке жидомасона Бланка.

— Саша! — улыбнулся Морозов, — Тайная вечеря не имеет к этому застолью никакого отношения, скорее пир во время Чумы и наши жалкие попытки заглушить благородным напитком трупный запах, тщетны! И волки будут выть на развалинах Третьего Рима!

— Философ хренов! Пей, чревовещатель! — вздохнул Дроздов и достал из-под кровати бутылку водки, — Скоро контрольная встреча на кладбище?

— Через два дня! — ответил Морозов и посмотрел на почти исчезнувшую Луну, — А некоторые, между прочим, так и не побывали на месте!

— Это тебе, друг мой алхимик, не над справочниками камлать! Словно кто крутит! Ни черта не помню! Надо хорошо выпить, а потом и на кладбище можно. Знаешь, арестовали жену Гросснера!

— Однако! — покачал головой Морозов и, услышав осторожный стук в дверь, ответил, — Открыто!

Ответом было молчание и Дроздов, отставив стакан, вооружился револьвером. Андрей осторожно подошел к двери, стал возле нее и прислушался. Тихо. Хотел выйти в коридор, но створка не поддавалась. Капитан озадаченно посмотрел на друга и недоуменно пожал плечами.

— Силенок не хватает? — нервно хихикнул Дроздов, — Колдани! Я разрешаю! Ядри его за ногу! Что это?

Из-под кровати Морозова послышался мелодичный звон и «чернокнижник» понял, что без гераклейского идола здесь не обошлось. Святыня ожила, а вот к добру ли? Или может быть это предупреждение таинственной и законной императрицы?

— И что здесь за хрень? Мне ближе колдовство свинцовой пули и рисунки штыком на пузяке жидомасона, — хлебнул водки и брезгливо выплюнул зелье, — Мать твою за ногу! Опять пытка водой! Ваше величество, верните усладу моей души!

— Спятил? Перестань богохульствовать, а то рванет, и поминай, как звали! — огрызнулся Морозов, увидев сияние, сочившееся из мешка.

— Матушка, смилуйся! — упал подполковник на колени и опять хлебнул из бутылки, — Не смилостивилась, значит! Тьху, ведьма! Андрей! Давай принесем кого-нибудь ей в жертву, может, попустит? Я даже с бубном попрыгаю.

А за окном стояла непривычная темень. Небо заволокло тучами, и даже ближайшие деревья растворились в какой-то запредельной черноте. Перестали петь цикады, стих ветер, а из открытого окна потянуло болотной сыростью. Морозов от страха перекрестился, увидев за окном огромную треугольную голову древнего гада, может не того Эдемского, но вполне пифоноподобного. Рептилия перехватила взгляд Андрея, и он не мог даже пошевелиться, загипнотизированный магом древним уже в библейские времена. Демон звал к себе, подавлял волю и просил, требовал, приказывал повиноваться воле Хранительницы Городов.

Издалека донесся едва слышный колокольный звон, и подземный гад растворился в лунном сиянии. Ночь ожила. Снова зашелестел ветерок, запели цикады и яркие звезды осветили деревья за окном.

— Тьфу, зараза! — выдавил из себя Морозов, хлебнул водки и протянул бутылку другу, — И привидится же такое!

— А кто-то издевался над ближним! Поделом! — зевнул Дроздов и поклонился серебристому серпику Луны, — Может, сделаем разведку на кладбище?

— Ну, тебя!

— А почему нет? Покойники они народ смирный, разве что изредка на гробах вапленых летают, а так ничего страшного. На этом погосте нас в обиду не дадут и гадов мерзопакостных отгонят. Была одна история под Харьковом. Отдыхал я у любимой тещи в ее имении… Что ты смотришь на меня как фельдфебель на лапотника? Да, отдыхал у тещи! Замечательная женщина, когда молчала! Целыми днями пилила мою драгоценную, и я мог отдохнуть, побродить с ружьишком или половить рыбку в ближайшем пруду. Ходил я не один, а с местным беркутом страусовой породы, дедом Прохором. Вот как-то пошли с ним в лес пострелять уток, к ночи не успевали вернуться, и заночевали в одной развалюхе на окраине леса. Сижу возле костра, водочку трескаю, и слушаю прелюбопытную бывальщину. Говорили люди, что недалеко от тех мест, где я охотился лет сто назад жила ведьма. Продала по сходной цене душу Дьяволу и умерла, когда пришло время. Похоронили ее на неосвященной земле и, с тех пор житья никому не стало. Летала себе треклятая старуха на метле по ночам, пакостила, а под утро обратно в могилу возвращалась. Хряпнул, я тогда с четверть штофика и решил поглядеть на эту могилу. Интересно, черт возьми! И, потом, хутора окрест все брошенные, а земля любо дорого посмотреть. Пошли, значит. Смотрю, а недалеко церквушка раздолбанная. При ней погост с покосившимися крестами, а дальше холм, ни тебе травинки, ни деревца, ни кустика, а по нему огоньки бегают, фиолетовые.