Заключенный на воле (СИ) - Маккуин Дональд. Страница 10

— Кто — они? — Нэн отошла к откидной койке и присела на край. — Я боюсь. Прежде ты доверял им безоговорочно — императору, Стрелкам, Кейси. И до чего это тебя довело? А теперь эти «они». Я знаю, что тут кроется какая-то опасность, в противном случае ты уже сказал бы мне, в чем тут дело. На самом деле «их» вовсе не волнует, сможешь ли ты вернуть свое доброе имя. И ты знаешь, что я права!

Лэннет рассмеялся, но тут же оборвал свой смех, заметив, какое впечатление он произвел на Нэн. Он и сам испытал некоторое потрясение, осознав, как резко и неприятно звучит его смех, — и понял, что не может вспомнить, когда он последний раз смеялся вслух. И капитан тихо, пытаясь голосом передать извинения, которые ему никак не удавалось облечь в слова, произнес:

— Это мой единственный шанс. Я должен его использовать.

Лэннет неуклюже поерзал, оглядываясь по сторонам — как будто в поисках пути к бегству. Он чувствовал, что в нем кипит темная, мрачная ярость. Когда же наконец он встретился взглядом с Нэн, глаза его были полны боли и мольбы.

— Они ограбили меня, Нэн. Я потерял все, что знал и чего желал. Но теперь я почти постоянно вспоминаю нас — там, на Паро. Я должен вернуть свое доброе имя. Я не смогу жить в мире с собой — и уж тем более не смогу жить рядом с тобой, пока над моей головой висит вся эта ложь. Возможно, ты этого не понимаешь. Все, что мне остается, — это просить тебя разделить со мной эту ношу.

Лэннет умолк, глядя на дверь камеры, и лицо его сделалось таким свирепым, что Нэн невольно напряглась. Руки женщины, лежащие на коленях, сжались в кулаки. И все же она продолжала молча ждать, пока Лэннет не заговорил снова.

— Сначала я хотел дождаться какого-то особого момента, чтобы признаться тебе в любви. Я хотел, чтобы это признание было романтичным и чудесным, чтобы мы могли всю жизнь вспоминать этот миг и восхищаться им. Но они похитили у меня и это. И все потому, что я слишком долго ждал. Теперь мне приходится говорить тебе об этом здесь. Я очень надеюсь, что смогу повторить это еще раз, в каком-нибудь прекрасном уголке, где будем только мы с тобой.

Лэннет увидел, что Нэн плачет. И улыбается сквозь слезы.

— Все остальное неважно. Я люблю тебя.

И она бросилась в объятия Лэннета. Их долгий поцелуй был исполнен доверия. Полного и безграничного. Остановившись наконец, влюбленные подошли к койке, держась за руки, и уселись рядом. Голова Нэн покоилась на плече Лэннета, а его рука обнимала женщину за плечи. Нэн сказала:

— Я все думаю о Дилайт, о той девчушке, которую Солнцедарительница считала телепаткой. Ты знаешь, что император вернул ее родителям? Он хороший человек, Лэн. Я понимаю, почему ты им восхищаешься. — Нэн умолкла и нерешительно заерзала. Когда же она снова заговорила, звучащая в ее голосе грусть едва не сломила волю Лэннета. Нэн сказала:

— Я хочу, чтобы у нас тоже была девочка. Такая, как Дилайт. Я хочу смотреть, как ты ее балуешь. И чтобы это длилось всю жизнь.

Лэннет ничего не ответил.

Влюбленные долго сидели молча. В конце концов они поговорили еще немного. Они говорили о будущем так, словно оно и вправду ждало их впереди. И еще они пытались забыть, что кто-то смотрит сейчас на них снаружи и развлекается.

Лэннету не спалось, но он притворялся спящим. Это была своего рода игра. Охранники о ней не знали, но в данном случае это было несущественно. Значение имело лишь одно — выиграть! Все, что помогало Лэннету скрыть правду от их пытливого взгляда, от непрерывной слежки видеокамер и подслушивающих устройств, вело к выигрышу. Это был единственный доступный сейчас капитану способ борьбы.

Он повернулся на бок. На самом деле, конечно, это не имело никакого значения, что там считают часовые: спит он, бодрствует или притворяется спящим. Это была его единственная возможность сопротивляться, но в действительности это не имело значения. Что-либо значимое могло произойти лишь при физическом контакте. Если бы только ему удалось добраться до кого-нибудь из них! Хоть разок!

Сколько раз он спал после посещения Нэн?

Иногда Лэннету казалось, что тот час лишь пригрезился ему.

Десять раз? Двенадцать? Некоторое время он пытался вести подсчет, делая небольшие надрывы на внутреннем шве рубашки. Но вскоре Лэннет проснулся с ноющей головной болью, наводящей на мысль об наркотиках, и обнаружил, что на нем надета новая рубашка. Капитан был почти уверен, что на старой рубахе было шесть меток. Но их могло быть и пять. Или восемь. К тому моменту, как головная боль улеглась, он решил больше не заботиться об этом.

С каждым днем Лэннет все меньше думал о времени. Что бы собой ни представляли эти дни. По большей части он размышлял, остается ли в силе обещание освободить его и отправить на охоту за Этасалоу. То есть он размышлял об этом, когда не думал о Нэн. Хотя, конечно, его посещали и другие мысли. Например, о том, как однажды он обнаружит дверь камеры открытой и прокрадется по коридору. Он убьет первого же встреченного охранника, заберет его оружие, а потом…

Усевшись, Лэннет рывком соскочил с койки и прошел к раковине. Бородатый изможденный незнакомец, взглянувший на него из зеркала, произвел на капитана угнетающее впечатление. Лэннет умылся и пригладил волосы мокрой ладонью. Он чувствовал себя не просто неопрятным, а грязным до отвращения. Конечно, ему разрешали сколь угодно часто обтираться губкой и регулярно снабжали чистой одеждой. И тем не менее, он не мог ни принять душ, ни побриться, ни постричься. Отвратительно! Даже во время боев, во время долгой и тяжелой кампании на Дельфи Лэннет всегда умудрялся оставаться бритым и аккуратно подстриженным. Капитан еще никогда не видел себя в таком обличье.

Лэннет уселся на стул и погрузился в мечты о горячей ванне и массаже. И тут внезапно ожившие динамики заставили его подскочить от неожиданности.

— Встаньте в центре комнаты, спиной к двери.

Поскольку ничего подобного прежде не происходило, Лэннет заколебался. В голосе говорящего появилось раздражение.

— Выполняйте!

Чуть повернув голову, Лэннет получил возможность наблюдать за дверью при помощи зеркала, вмурованного в стену над раковиной. Еще одна победа — и, возможно, очень важная. Лэннет расставил ноги пошире — чтобы в случае чего легче было развернуться.

Из динамиков донеслось:

— Вас отпускают. Медленно повернитесь и возьмите у охранника маску. Наденьте ее. Выполняйте, или решение о вашем освобождении будет отменено, а вы будете наказаны.

Лэннет чуть не зашатался под напором нахлынувших на него противоречивых эмоций. Проклиная охватившее его чувство благодарности и стараясь не проявлять внешне своего облегчения, Лэннет выполнил приказание. Дверь медленно — мучительно медленно — отворилась. Когда она открылась полностью, в поле зрения Лэннета появился охранник в обтягивающей форме. Его лицо тоже было скрыто под маской, только его маска была с прорезями для глаз. Капитан отметил про себя материал, из которого была пошита форма: нипро обеспечивал неплохую защиту от холодного оружия, и он был скользким, так что человека в подобной одежде трудно было схватить. Охранник молча протянул заключенному знакомую черную маску. Лэннет надел ее. Воспользовавшись возможностью, он взглянул на обувь охранника. Действительно, это были матерчатые туфли.

Лэннет не улыбнулся, обнаружив подтверждение своей догадки. Хотя это потребовало от него значительного усилия воли.

На этот раз путь казался бесконечным. И повороты были совсем другими. А потом они вышли на свежий воздух. Чистый, напоенный запахами природы — скошенной травы, земли, воды. Капитан услышал размеренное журчание поливалки. Все это удивило Лэннета. Он предположил, что находится в городе. Взревевший двигатель машины заставил капитана подскочить. Следом послышался визг антиграва. Значит, его куда-то повезут на электромобиле или грузовике.

Стояла ночь. Ни малейшего лучика света не проникало через ткань и не пробивалось через складки на горле — там, где завязывалась маска. Точное знание о времени суток опьяняло. Впервые за… за сколько, кстати? — Лэннет знал, что на улице сейчас темно. Ему хотелось протянуть руки, набрать полные пригоршни ароматной тьмы и сжать их.