Праведники - Борн Сэм. Страница 36
— Расстанемся? Вы это серьезно? Вы хотите, чтобы я просто вот так взял и ушел? И жил дальше, как будто ничего не произошло?
— Именно так. На прощание я хотел бы дать вам нечто вроде напутствия. Причина всего случившегося серьезна настолько, что вам даже не дано это вообразить. На весах лежит все то, во что вы верите, во что мы все верим. Сама жизнь. Ставки высоки, как никогда. Это во-первых. Во-вторых, с вашей женой ничего не случится до тех пор, пока вы будете удерживаться от опрометчивых поступков. Я прошу, я умоляю вас набраться терпения. Не ради вас, а ради всех нас. Вы любите вашу жену, вы одержимы желанием защитить ее. Так знайте же, что лучший способ доказать вашу любовь и лучший способ защитить ее — потерпеть. Немного потерпеть и ничего не предпринимать. Скажу прямо: держитесь от всего этого подальше. В противном случае я ничего не гарантирую. И в-третьих… Вам кажется, что все это свалилось на вас нежданно и незаслуженно? Возможно. Но возможно и то, что это не случайность, а закономерность, которую мы с вами не в силах постичь. Я прошу вас верить мне, но ничего не объясняю. Не знаю, Уилл, верующий вы человек или нет, но это главный принцип веры — мы верим в Бога, хотя знаем, что пути его неисповедимы. Мы исполняем обряды, которые со стороны могут кому-то показаться лишенными смысла. Мы веруем. Вера требует сил. Вера требует жертв. Вера часто не предлагает объяснений. Я призываю вас верить.
— Во что?
— В то, что я и мои люди… все мы печемся только о благе.
— Творя добро, вы считаете себя вправе топить ни в чем не повинного человека в ледяной воде?
— Когда ставки столь высоки, да, мы считаем себя вправе. Наша миссия — спасение. Ради достижения этой цели все средства хороши. Пикуах нефеш. А теперь прощайте. Моше вернет ваши вещи. Удачи, Уилл. Молитесь о спасении и верьте в лучшее.
Уилл услышал за спиной шелест одежды. Ребе, очевидно, поднялся со своего стула и направился к двери. Но ему не дали выйти. В комнату кто-то вбежал и что-то громко зашептал — очевидно, его слова предназначались только ребе. Как ни вслушивался Уилл, единственное, что ему удалось понять, так это то, что вошедший говорил не по-английски. Язык чем-то напоминал немецкий, в нем было очень много шипящих звуков… Идиш?
Наконец приглушенный разговор закончился. За спиной Уилла возникла пустота. Очевидно, ребе вышел. Уилл поднял глаза и вдруг обнаружил перед собой рыжебородого Моше Менахема, который протягивал ему его рюкзачок и выглядел весьма смущенным.
— Прошу прощения за то, что было… там… — Он неопределенно кивнул.
Уилл забрал рюкзачок и устроил ему беглый осмотр. Блокнот на месте, телефон на месте, карманный компьютер на месте… Он наткнулся на бумажник и раскрыл его, пытаясь понять, что же его все-таки выдало. Несколько чеков, чья-то старая визитка, почтовые марки… Ага, теперь ясно. В одном из отделений лежала фотокарточка Бет.
Горькая улыбка тронула его губы. Его выдала собственная жена. Бет подарила ему эту фотографию через месяц после того, как они познакомились. Было лето… Все выходные они проводили в прогулочной лодке в Саг-Харборе. Увидев на пляже будку фотографа, Бет не смогла устоять.
Уилл перевернул снимок и прочитал на оборотной стороне: «Я люблю тебя, Уилл Монро!»
В глазах его блеснули предательские слезы, в носу защипало. Он торопливо оглянулся, и взгляд его упал на новое лицо. Очевидно, это был тот человек, который вбежал в комнату пару минуту назад, чтобы о чем-то предупредить ребе. Круглое свежее лицо, румяные щеки, небольшая аккуратная бородка. Этакий веселый толстячок из мультфильма… И совсем юный, немногим старше двадцати…
— Пойдемте, я покажу вам выход.
Уилл повернулся и наконец увидел стул, на котором сидел ребе. Самый обычный стул, никакой не трон… Рядом с ним — низенькая кафедра, как в школьном классе. А на ней Уилл вдруг увидел то, что заставило его вздрогнуть.
Это был номер «Нью-Йорк таймс», раскрытый как раз на той странице, где был размещен материал Уилла о жизни и смерти Пэта Бакстера. Очевидно, именно эту газету толстяк показал ребе. И, похоже, сказал ему что-то вроде: «Этот парень работает на „Нью-Йорк таймс“. Он не успокоится, пока не добьется своего. Его нельзя отпускать, это слишком рискованно!»
Уилл по-прежнему держал в руке чистую сухую рубашку, которую до сих пор не надел. Ему было противно переодеваться на глазах у тех, кто его едва не убил. Хватит с него на сегодня унижений.
Они вышли на улицу неподалеку от шуля. В синагогу по-прежнему входили хасиды. Уилл посмотрел на часы — двадцать минут одиннадцатого. А он думал, что прошли как минимум сутки.
— Приношу вам искренние извинения…
«Ах извинения? Лучше прибереги их для суда, куда вас всех потащат на веревке. Я буду не я, если не упеку вас за решетку за нападение и попытку убийства!»
— Я больше оценил бы объяснение, — сказал он вслух.
— Я не могу вам ничего объяснить. Впрочем… хочу дать один совет. — Он торопливо огляделся по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли их кто. — Меня зовут Юзеф Ицхак. Я несу учение ребе во внешний мир. Я могу понять ваше нынешнее состояние и хочу помочь.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Если вы хотите разобраться в том, что происходит, подумайте о своей работе.
— Не понимаю…
— Потом поймете. Думайте о своей работе. Прощайте.
ГЛАВА 20
Пятница, 23:35, Бруклин
Том снял трубку после первого же гудка и велел Уиллу, который плутал по переулкам Краун-Хайтса в поисках метро, поймать такси и ехать прямо к нему.
Через час Уилл уже лежал на кушетке Тома, одолеваемый одновременно мучительным желанием спать и тягостными раздумьями. На нем не было ничего, кроме махрового полотенца, обернутого вокруг талии. Едва он переступил порог жилища Тома и поднял на хозяина свое мертвенно-бледное лицо, как тот пинками затолкал его под горячий душ. Уилл был ему благодарен. Еще не хватало простудиться и слечь с воспалением легких.
После душа Уилл терпеливо и в подробностях пересказал другу все, что с ним случилось. В его изложении события последних нескольких часов казались на редкость неправдоподобными. Даже самому Уиллу. Он походил сейчас на человека, пересказывавшего содержание своего последнего горячечного бреда. Том то хмурился, то скептически хмыкал. Бородатые хасиды, попытка убийства в стоке с ледяной водой, юные девушки с колясками, допрос человека-невидимки, ребе-мессия, запрет на ношение даже ключей и мелочи во время Шаббата… В какой-то момент Том не выдержал и осторожно поинтересовался, точно ли Уилл помнит, что направился от него именно в Краун-Хайтс. Может, он завернул в Ист-Виллидж и отведал там какой-нибудь особенно забористой травки?
Но наконец он поверил. И едва сдержался, чтоб не сказать: «А разве я тебя не предупреждал, что так и будет, Шерлок Холмс недоделанный?! Это каким же надо быть идиотом, чтобы вот так сразу, без всякой подготовки, лезть в самое логово врага?»
Уилл читал все это во взгляде друга, но не обижался. У него не было на это времени. Он очень рассчитывал, что Том поможет ему во всем разобраться. Особенно в словах Ицхака о его работе и в ребе — об «очень древней истории», о «спасительной миссии» и четырех оставшихся в запасе днях.
— Уилл, — тихо произнес Том, прерывая затянувшееся повествование друга. Точнее, он хотел его прервать, но Уилл не расслышал. — Уилл! Да заткнись же ты хоть на секунду!
Уилл замолчал.
— Все это слишком серьезно и требует к себе столь же серьезного отношения.
— Ты это к чему? Полицию не предлагай.
— Почему?
— Думаешь, я сам не хотел сразу же отправиться в полицию? Ты даже не представляешь, как сильно мне хотелось сделать это в тот момент, когда меня топили! Но это риск, а я не могу себе позволить рисковать. Ты не видел этих людей, Том. Они действительно готовы были убить меня из-за одного только подозрения. А когда увидели, что на мне нет прослушки, и поняли, что я не еврей, захотели убить меня еще сильнее. Чудо, что я выжил, понимаешь, чудо! Этот их ребе совершенно спокойно, можно сказать научно, обосновал необходимость моего убийства! Эта его теория… пекуа… или как там… Это тебе она кажется смешной, а мне тогда было не до смеха! Она всерьез оправдывает убийство людей во имя спасения душ других людей. Бред! Нонсенс! Но он так сказал, и, знаешь, я ему поверил! Когда отдышался, когда меня вывернуло наизнанку той водой, я ему поверил! Поэтому полицию мне не предлагай. Это их самое строгое требование — никаких властей! Они четко дали понять: если я обращусь в полицию, за жизнь Бет нельзя будет дать ни цента! Это серьезные ребята, Том, они шутить не будут.