Праведники - Борн Сэм. Страница 71
Мандельбаум вдруг перебил свою ученицу:
— Споры о точной цифре цадиков не прекращались в древности очень долго. Одни говорили, что их должно быть тридцать, другие — сорок пять. Наконец где-то в четвертом столетии нашей эры почти все согласились с числом «тридцать шесть». «Не менее трех дюжин праведников в каждом поколении держат на себе мир и несут в этот мир шехину».
— Прошу прощения?..
— Ах да, шехина — свет Божий.
— Итак, если я вас правильно понял, — кашлянув, решил подвести итог Уилл, — древняя иудейская традиция учит, что в каждый конкретный момент времени на земле проживают тридцать шесть человек, олицетворяющих собой справедливость и благочестие в самом высоком смысле. Дела их и сами они скрыты от глаз посторонних, многие из них носят личину, чтобы сохранить инкогнито. И подчас эта личина неприглядна. Однако предназначение свое они не забывают и время от времени творят святые дела. И до тех пор, пока они живы, с миром ничего не случится. — Уилл вдруг вспомнил Атласа. Теперь-то он понимал, что это была серьезная подсказка. — Другими словами, если их не станет, — продолжил свой финальный вывод Уилл, — у нас наступит конец света.
Мандельбаум, до этого лишь молча и размеренно кивавший в такт его словам, вдруг причмокнул губами и веско заметил:
— Боюсь, вы очень точно выразили то, что произойдет, если цадиков не станет.
ГЛАВА 45
Воскресенье, 20:46, Краун-Хайтс, Бруклин
Итак, что он хотел, то и получил. Ему было мучительно интересно узнать, почему погибают все эти люди. И теперь ему предложили убедительное объяснение — они погибают из-за того, что вольно или невольно оказались частью фантастической, бредовой, квазитеологической легенды.
Осознание этого поразило Уилла до глубины души, С каким зверством, с какой почти бесчеловечной жестокостью были убиты эти люди — особенно Говард Макрей, — и все во имя сумасшедшей идеи, которая привела бы в восторг любого профессора психиатрической клиники для буйнопомешанных.
Неужели кто-то действительно верил в весь этот бред? Неужели кто-то был абсолютно убежден в том, что именно тридцать шесть человек держат в своих руках судьбы всего мира?
Уилл получил образование в Оксфорде, где его научили здоровому скептицизму. Но чтобы высмеять теорию о цадиках, вовсе не нужно быть скептиком. Достаточно просто считать себя нормальным, разумным человеком, который живет в нормальном, разумном мире конца двадцатого столетия.
И все-таки факты говорили о том, что такие «верующие» существуют. И вера их была настолько сильна, что послала на поиски тех самых праведников и заставила убивать. И какая разница, сумасшедшие это люди или здравомыслящие, если дела их говорят сами за себя — Макрей убит, Бакстер убит, Самак убит, Кертис убит.
И все же… Вот этот седобородый старик, до потолка обложившийся учеными книгами… Тиша с ее неподдельным уважением к этому старику… Они-то не сумасшедшие. И при этом исповедуют религию, которая существовала еще со времен Содома и дожила до сегодняшних дней. Предания о тридцатишести цадиках передавались у иудеев из поколения в поколение, через века и страны. Иудеи верили этим преданиям и когда жили в Вавилоне, и когда жили в Европе… Даже перебравшись в Нью-Йорк, они не перестали в это верить. И кто — иудеи! Из многочисленных разговоров с Тишей и из книг Уилл отлично знал, что иудаизм — весьма прагматичная религия. Иудеи не верят в дождь из лягушек и в безногих калек, которые отбрасывают костыли и пускаются в пляс. Но раз предание о тридцати шести является частью их религии, значит, в этом что-то есть…
Макрей, Бакстер, Самак и Кертис идеально подходили под описание, которое дал истинным праведникам рабби Мандельбаум. Все четверо совершили деяния, исполненные высшего благородства. Никто из них не афишировал свою деятельность, а как минимум Бакстер и Кертис тщательно скрывали. Они не искали себе земной славы, как и гласила легенда. При этом Макрей, Бакстер, да и Кертис обзавелись, мягко говоря, не самой лучшей репутацией. Сутенер, боевик и продажный политик — куда уж хуже!
Что же оставалось Уиллу? Разве что и самому поверить в существование цадиков и их великое предназначение. До сих пор все свалившиеся на него загадки интересовали его не сами по себе, а исключительно в связи с похищением жены. Уилл хотел разобраться в них не из любопытства, а для того, чтобы вернуть Бет. Но последние слова рабби Мандельбаума поневоле заставили его всерьез задуматься: если на цадиках держится мир, а их планомерно отстреливают, это что же значит? Это даже не преступление, а нечто более страшное… Как ни крути, а это выглядит как действия, направленные на приближение конца света.
Ему вспомнились слова рабби Фрейлиха: «Я понимаю, как вы боитесь за вашу супругу, мистер Монро. Но на кону сейчас судьба всего этого мира. И я переживаю за него, возможно, даже сильнее, чем вы переживаете за Бет».
Тридцать шесть. Всего тридцать шесть праведников, раскиданных по огромной планете, население которой превышает семь миллиардов человек, и это только по официальным подсчетам. Четверых уже убили. Где остальные? Может быть, тоже мертвы? Может быть, их в это самое время убивают? А до кого-то, может быть, еще не добрались?..
Он снова вспомнил разговор с рабби Фрейлихом: «Это древняя история. Никто и предположить не мог, что она оживет теперь и примет такой оборот. Никто! Это не было записано ни в одном из наших священных текстов. Во всяком случае, в тех, которые есть в нашем распоряжении. Мы не знали, чем встретить это… как к этому подготовиться».
Теперь он понимал, что это была за древняя история и чего так боялись хасиды в Краун-Хайтсе.
И таинственный отправитель тоже был в курсе. Уилл, очнувшись от своих мыслей, скользнул взглядом по тихо переговаривающимся рабби и Тише, полез в карман за телефоном и вновь вызвал на экран последнее сообщение:
Две цифры… Так оно все выходит, что речь идет о тройке и шестерке. Поставишь их рядом — получаешь тридцать шесть, перемножаешь — восемнадцать. А ставка во всей этой нехитрой математике тоже угадывается легко: «Не станет нас — не станет никого».
Уилл чувствовал, как мозг у него буквально закипает. Ему до смерти хотелось вынуть свой блокнот, открыть его на чистой странице и начать скрупулезно и по порядку заносить туда всю новую информацию, чтобы проанализировать ее спокойно, на холодную голову. Но еще больше ему хотелось задать несколько дополнительных вопросов.
— А вот эти тридцать шесть праведников… Предполагается ведь, что все они иудеи?
— Среди хасидов действительно принято считать, что речь идет об иудеях. Ведь учение о цадиках зародилось именно у иудейских мудрецов. Они просто не знали тогда никаких других народов. Иудея была для них всем существующим миром. Впрочем, позже взгляды на цадиков претерпели серьезную эволюцию. И сейчас еще есть те, кто убеждён, что это иудеи. И все же больше тех, кто говорит, что лишь часть цадиков являются иудеями, а остальные вышли из других народов. Я же скажу вам честно — не знаю. Не исключено, что все цадики — иудеи. Не исключено также, что среди цадиков нет ни одного иудея.
— Но это всегда мужчины?
— О да! На сей счет разногласий нет. Все цадики — строго мужского пола.
Тиша сумела верно истолковать обращенный на нее беспомощный взгляд Уилла: «Тогда какого черта им понадобилась моя Бет?!»
Уилл был разочарован. Все, что говорил Мандельбаум, Уилл пытался примерить к конкретной ситуации с похищением жены. Да, еще до визита сюда он сам догадался о том, что между убиенными Макреем и Бакстером существовала какая-то тайная связь. Но он ума не мог приложить, с какого боку тут была замешана Бет! Теория о тридцати шести избранных праведниках выглядела сумасбродной, бредовой, высосанной из пальца, но по крайней мере она давала ответы на большинство вопросов. В какой-то момент Уилл даже подумал, что хасиды и его жену посчитали одной из тридцати шести и похитили, чтобы уберечь от убийц. А теперь вот выясняется, что она при всем желании не могла стать цадиком, ибо была женщиной. Осознание этого факта породило у Уилла два никак не связанных друг с другом чувства — разочарование и вернувшееся непонимание происходящего.