Пасынки (СИ) - Горелик Елена Валериевна. Страница 80

— Беда в том, Петруша, что не он один такой, — княжна снова потёрла виски, словно у неё болела голова. — Он хочет видеть здесь Польшу. Остерман — Австрию. Бестужев — Англию… Почему Россия никому не нужна? Страна не хуже других, мне есть с чем сравнить.

— Вот ты о чём, — хмыкнул Пётр Алексеевич. — Потому и не нужна, что за Россию им никто не заплатит.

— Даже ты?

— Они не дети малые, чтоб мать родную за сласти любить.

— Остерману Россия не мать, его, немца, хотя бы понять можно. Я бы ещё поняла альва, сетующего, что здесь хуже, чем у нас на родине. Мы — пасынки России. Но почему некоторые русские от матери своей отрекаются? И не просто отрекаются, а и убить хотят? Этого я постичь не в состоянии. Наверное, дура.

— Вот и не суди о том, чего не постигла, — менторским тоном ответил Пётр Алексеевич. — Поживёшь тут, освоишься, тогда и понимать начнёшь.

— Так помоги мне понять, любимый. Что их так привлекает? Только красивый фасад, за которым, если потрудиться заглянуть — грязь и кровь?

— Дуракам да ленивым того хватает, — вынужден был согласиться государь. — Однако же и доброго в Европе немало, что перенять не стыдно. Вот к чему я сам стремлюсь, и стремление то в других побуждаю.

— Может, и побуждаешь, — невесело усмехнулась княжна. — Да только просыпается не то, что следовало бы. Они видят, как ты строишь Амстердам на Неве, и думают, что это и есть главное. Фасад, которым можно торговать, навешивая на него то один герб, то другой. Это польский путь. Для России однозначно гибельный. Но будет ли хорошо России, если она пойдёт по голландскому пути?

— Не тебе о том судить, Анна.

Когда Пётр Алексеевич называл её просто Анной, это означало, что он раздражён. Что она, вольно или невольно, задела его за живое. Таких случаев Раннэиль припоминала всего два. Сегодня — третий.

— Голландцы свой шанс давно упустили, — тихо сказала она. — Ты рассказывал. Теперь они тень себя самих. Нужен ли нам путь, что ведёт к поражению?

— Не тебе о том судить! — гневно повторил Пётр Алексеевич, впервые за всё время повысив на неё голос. — Что будет делать Россия, как будет жить Россия, и каким путём пойдёт Россия — решать буду я, император всероссийский! А тебе бы лучше помолчать! Вы свою империю, видать, от великого ума прос…ли, и не тебе поучать меня, какой путь выбирать!

Не слова — удар наотмашь, да по больному месту. Потрясённая княжна не могла понять, что его так взбесило. Неужели она тоже ударила его по больному месту? Но где? Что она сказала обидного?.. Тем не менее, нельзя было позволить их размолвке скатиться до банального скандала. Тысячелетнее придворное воспитание взяло верх над эмоциями.

— Как будет угодно вашему императорскому величеству, — безупречным аристократическим тоном произнесла она, склонив голову.

Не такого ответа он ждал, явно не такого. Издав нечто, похожее на злой рык, Пётр Алексеевич швырнул полотняную салфетку в тарелку, порывисто поднялся и, опрокинув стул, ураганным ветром вынесся за дверь.

Март этого года, 1725 от Рождества Христова, выдался не то, чтобы особенно богатым на события, но скучать не приходилось никому.

Австрия, несмотря на утрату Габсбургами испанского трона, не утратила влияния на эту страну. Насколько было известно, давно шли переговоры о военно-политическом союзе, но никто, кроме нескольких человек в Вене и Мадриде, не мог точно сказать, насколько близки стороны к подписанию итогового договора. Зато одна лишь перспектива его заключения заставляла нервничать страны Северной Европы, и, конечно же, англичан. Впрочем, англичан нервировало буквально всё, что разыгрывалось не по их нотам. Дипломаты Георга активно обрабатывали датского короля Фредерика, то суля выгоды, то завуалировано угрожая. Они же не вылезали из Стокгольма и Потсдама, стремясь залучить в свой союз Швецию и Пруссию, а Август Саксонский сам тайно от всех слал письма в Лондон. В Версаль он, впрочем, тоже писал, равно как и в Вену, и в Петербург, всем жалуясь на разорение.

Словом, прорисовывались контуры большого европейского раскола, и всё зависело от позиции двух держав, располагавшихся по обоим флангам континента. Франция слыла не просто католической, а фанатично католической страной, но в войнах последних ста лет как правило примыкала к союзам, где большинство государств были протестантскими. К тому же, Версаль неизменно поддерживал турок и зависимых от Порты магрибских пиратов. Хотя от последних страдало средиземноморское побережье Франции, а политесы с османами постоянно осложняли отношения с Австрией — на Россию и её протесты Версаль традиционно смотрел сквозь пальцы — французы продолжали строить корабли для турецкого флота, поставлять пушки и военных консультантов в турецкую армию, и отсылать султану богатые подарки. В последнее время активность в этом направлении даже усилилась. Глядя на это безобразие, Россия вполне логично готовилась к войне, и эта же логика подталкивала её к союзу с Австрией — а в свете вышеописанных перспектив, и с Испанией. Самое смешное, что в Версале это знали, но опять же традиционно не уделяли должного внимания, искренне считая Россию чем-то вроде большого кочевого стойбища. Зато в других европейских столицах к возможному присоединению России к союзу двух католических держав относились намного серьёзнее. Настолько, что датского посла в Петербурге то и дело запрашивали на предмет, не выяснил ли он чего-нибудь нового об этих переговорах.

И вдруг как гром среди ясного неба — новость о заговоре, и повторяемое шёпотом имя австрийского посла в некоей связи с заговорщиками… Лучшего подарка инициаторы будущего Ганноверского союза получить не могли.

Кампредон примерно представлял себе реакцию своего непосредственного начальства: французскому послу в Англии будет поручено прозондировать почву на предмет присоединения к возможному союзу Севера. Он также догадывался, как поведут себя незначительные германские страны, едва станет известно, что могущественная Франция избрала северное направление в качестве приоритетного. Шведы устали от войны, и даже если подпишут соглашение, постараются обернуть дело так, чтобы вообще ничего не делать. Фредерик Датский до дрожи в коленях боится и шведов, и русских, ему предстоит нелёгкий выбор — кого же он всё-таки боится меньше. Но от желающих присоединиться к столь мощной организации германских княжеств не будет отбоя, а это значительно сузит австрийцам пространство для манёвра. Тогда союз Австрии с Россией станет из возможного неизбежным, невзирая на предосудительное поведение Гогенгольца, и в этом случае господин посол головой ручался, что сперва Пруссия, а за ней и ориентированная на Берлин германская мелюзга от будущего аккорда северных стран отложатся. Да и Август перестанет надоедать «брату Людовику» своей эпистолярией, беспокоясь за сохранность польских владений. А там и прочие начнут сомневаться, стоит ли держать руку Людовика и Георга, если это может испортить отношения с достаточно мощным в военном отношении союзом Юга и Востока. Увы, Кампредон точно так же был абсолютно уверен, что в Версале не услышат его призыв, и готовился, увы, в который раз с умным видом передавать в канцелярию его императорского величества надменные версальские благоглупости.

Как же он от всего этого устал…

А тут ещё Мардефельд со своими новостями. Нет, сведения он приносит отменные, но Кампредон был уверен, что этот шведо-пруссак делится с ним далеко не всем. Это было понятно с самого начала, да и господин посол Пруссии не уверял, что станет носить в клювике всё, что найдёт. Спасибо и на том, что его данные не расходились с теми, что Кампредон, рискуя засветить своих высокопоставленных друзей, добыл за последние два дня… Новостей было немного, и касались они в основном следствия над заговорщиками. Там неожиданностей не было, их и не предвиделось. Планируемый отъезд императора в Москву тоже не новость. Спешит государь. То ли и вправду намечается наследник, то ли с самим царём что-то не так, и он торопится узаконить права своей избранницы если не на престол, то на самое ближайшее место рядом с оным. Пообщавшись с этой дамой, Кампредон был уверен, что если ей поручат воспитание великого князя, внука государева, то она выполнит поручение со всем старанием, присущим альвам. Не пройдёт и года, как мальчишка будет смотреть на мир её глазами, тем более, что к альвам его уже приучили. Истинным сюрпризом стала новость, которую Мардефельд, по его словам, получил от своего короля. Его величество Фридрих-Вильгельм, ссылаясь на новости из Дрездена и свидетельство придворного живописца, сообщал посланнику, что княжна Таннарил и разбойница-альвийка по прозвищу Лесная Принцесса — одно лицо. И что, вероятнее всего, русскому императору это тоже известно, ибо его посланник, граф Алексей Бестужев, имел удовольствие лично с нею познакомиться по пути в Данию. Знать бы о том раньше… Сейчас тоже можно раздуть скандал, но нужно ли? Вылететь из Петербурга вслед за Гогенгольцем — не лучшая идея. Но факт интересный, его можно использовать в самое ближайшее время как инструмент давления на княжну. Первый и пока единственный.