Авантюрист и любовник Сидней Рейли - Семенова Юлия Георгиевна. Страница 47
— Не думаю, — спокойно отозвался Эдуард. — Скорее всего, просто осторожничают.
— Но в таком случае у нас не будет зацепки, чтобы взять их с поличным!
— Спокойно, Георгий, — Берзинь перекладывал принесенные другом деньги в свой командирский планшет. — Доказательств уже больше чем достаточно. Дзержинскому и Петерсу ясно, что главный корень контрреволюции — вмешательство капиталистов в наши дела. И не только интервентов. Гораздо опасней враги, которые окопались в посольствах и миссиях… Их всех возьмут, как миленьких, и заставят заговорить…
— Но когда? Когда? Время идет, а ВЧК ничего не предпринимает…
— Подожди, придет тот час, когда нам уже не нужно будет притворяться…
«Однажды сотрудники ВЧК задержали гражданина, который пытался проникнуть в норвежское посольство. Задержанный предъявил паспорт на имя студента С. Н. Серповского. В действительности это был разыскиваемый американский агент Ксенофонт Кала-мантиано. Его доставили в ВЧК Петерс и Кингисепп во время допроса Каламантиано обратили внимание на его массивную трость и решили ее осмотреть. Внутри ее обнаружили массу записок, шифровок и расписок в получении денег. В трости Каламантиано оказалась тайная шпионская канцелярия. Необходимо было лишь выяснить, какие фамилии скрываются под номерами, которые находились на расписках… Таких номеров было до тридцати… Агенты адресовали свои донесения на имя «агента № 15», под которым значился их шпионский шеф — Каламантиано. Поддельный паспорт на имя студента Петроградского университета С. Н. Серповского, по которому скрывался Каламантиано, был изготовлен для него агентом А. К. Хвалынском по поручению А. Фриде.
После ареста Каламантиано на квартире, где он проживал под именем Серповского, чекисты устроили засаду. Вскоре сюда явился какой-то неизвестный. Дежуривший в квартире чекист «приветливо» встретил его. Тот спрашивал Каламантиано. Как оказалось, это был чех Йозеф Пшеничка, доставивший для Каламантиано письмо от командования Чехословацкого корпуса, содержавшее важную информацию».
(Из книги Д. Голинкова «Крушение антисоветского подполья в СССР».)
«День мятежа приближался. Рейли регулярно виделся с Берзинем и тщательно обсуждал последние подробности заговора. Тот, естественно, с Дзержинским. Потом заседание ЦК было, по словам Рейли, отложено на 6 сентября. Рейли выехал в Петроград, пользуясь отсрочкой для улаживания ряда дел».
(Из очерка Р. Пименова «Как я искал шпиона Рейли».)
«Он готов был единолично совершить переворот. Он в эти дни чувствовал себя последним наполеонидом. Пусть они уезжают все! Он один останется в России! Ион бросился в Петроград, надеясь там найти себе союзника в капитане Кроми».
(Из книги Н. Берберовой «Железная женщина».)
— Господи, как ты вовремя! — вид у бравого моряка был неважный. — Я тут с ума схожу потихоньку. Знаешь, никогда не верил в мистику, а тут что-то тоска замучила, какие-то предчувствия нехорошие. И сердце щемит…
— Тоска — чисто российская зараза, и ты ее подхватил, — желая подбодрить друга, пошутил Реллинский. И уже серьезней добавил: — Может быть, тебе стоит показаться хорошему доктору?
Кроми махнул рукой:
— Где сейчас найдешь стоящего врача? Поуезжали, поумирали… А в лапы какого-нибудь коновала я попадать не хочу! Вот приеду в Англию, тогда и сдамся медицине. Это будет совсем скоро…
Упомянув родину, он повеселел:
— Слушай, Джордж, давай закатимся к актрискам! Я тут с такими девочками познакомился…
— А почему бы нет? — усмехнулся Георгий Васильевич. — Лучшего средства от тоски я не знаю. Развеемся, и ты сразу почувствуешь себя здоровым…
По пути они заглянули в два-три злачных места и к дому в Шереметьевском переулке пришли, уже загруженные выпивкой и закусками.
«Актрисы» живо накрыли на стол. У «девочек» был измученный и голодный вид. В предчувствии еды они немного повеселели и принялись кокетничать. Оленька Старжевская — она служила секретаршей в ЦИК — села на колени к Фрэнку и начала рассказывать анекдоты про своего начальника. Дагмара, которая и в самом деле когда-то была актрисой Художественного театра, хлопнула подряд четыре рюмки водки и стала нараспев читать монолог Нины Заречной из чеховской «Чайки»: «Люди, звери… Я — чайка!» Опьянев, она с трудом взгромоздилась на стол и принялась отплясывать на нем канкан. Тарелки и стаканы посыпались во все стороны. Кроми хохотал, «актриски» вторили ему, а Реллинскому стало скучно.
Он вышел на кухню и закурил папиросу. Хозяйка квартиры, молодая женщина, которую Георгий Васильевич не успел толком разглядеть, выкидывала в помойное ведро осколки битой посуды. Заметив его взгляд, она сказала извиняющимся тоном:
— В наше время все вынуждены быть немного проститутками… Иначе не выжить.
В этом была некая пронзительная правда, и сам Реллинский не раз ловил себя на подобных мыслях, вынужденный постоянно носить личину английского шпиона.
Он угостил хозяйку папиросой, и некоторое время они молча курили, глядя через окно во двор — типичный питерский «колодец». Из комнаты доносилось хихиканье Оленьки Старжевской.
— Меня зовут Ирина, — сказала женщина, бросая окурок в ведро. — Если хотите, я буду сегодня с вами.
Эти слова почему-то глубоко растрогали Георгия Васильевича. Они звучали как проявление участия. В последние месяцы он остро чувствовал свое одиночество. Неожиданно для себя Реллинский сделал шаг к Ирине и обнял ее.
Глава 5
КОНЕЦ — ЗАГОВОРУ ВЕНЕЦ
«Я нахожусь в самом огне борьбы. Жизнь солдата, у которого нет отдыха, ибо нужно спасать свой дом. Некогда думать о своих и о себе. Работа и борьба адская… Я выдвинут на пост передовой линии огня, и моя воля: бороться и смотреть открытыми глазами на всю опасность грозного положения и самому быть беспощадным, чтобы, как верный сторожевой пес, растерзать врага… Вы знаете отлично, в чем заключается моя сила. Я не щажу себя, Каменев, никогда. И поэтому вы все здесь меня любите, потому что вы мне верите. Я никогда не кривлю душой…»
(Ф. Дзержинский.)
6 июля 1918 года в германском посольстве в Москве появились два человека. Один из них назвался членом ВЧК Блюмкиным, другой — членом революционного трибунала — Андреевым. Они предъявили удостоверения с печатью ВЧК, подписанные Ф. Дзержинским, и потребовали, чтобы посол Мирбах принял их по срочному делу. Получив согласие, Блюмкин и Андреев открыли стрельбу и бросили бомбу. Мирбах был убит, его сотрудники ранены. Брестский мир оказался под угрозой.
В тот же день Ленин и Свердлов приехали в германское посольство и, выразив от имени Советского правительства соболезнование, дали слово, что дело об убийстве будет немедленно расследовано и виновные наказаны. На место происшествия прибыл Дзержинский. Осмотрев брошенные убийцами документы, он заявил, что подписи на них подделаны, хотя печать ВЧК и бланки удостоверений были подлинными. Якова Блюмкина Дзержинский знал лично — тот работал в ВЧК начальником секретного отдела. Николай Андреев служил в ВЧК фотографом. Они были левыми эсерами, и официальная версия назвала убийство германского посла левоэсеровской провокацией.
Любопытно, что еще в феврале Дзержинский передал заявление в ЦК ПРОТИВ подписания Брестского мира. Еще в начале июля германское посольство предупреждало его и лично, и через нар-коминдел о готовящемся покушении на Мирбаха, но главный чекист страны отвечал, что это пустые слухи, и добивался разрешения арестовать тех, кто их распускает. Уже к вечеру 6 июля, не успев дать никаких показаний, был расстрелян зампред ВЧК Александрович, выдавший убийцам удостоверения на подлинных бланках с подлинными печатями. Вопреки желанию Ленина сразу же после убийства Мирбаха Дзержинский отправился в отряд ВЧК под командованием левого эсера Попова, где укрывались Блюмкин и Андреев, и там находился (официальная версия — был задержан) до окончания военного разгрома левых эсеров, после чего Попов благополучно сбежал. Ленин отдал распоряжение задерживать все автомобили ВЧК. Германское правительство настойчиво требовало наказать убийц и инициаторов убийства, но Яков Блюмкин вскоре снова боролся в рядах ВЧК с врагами Советской власти и был расстрелян только в 1929 году как троцкист.