Сторожка у Буруканских перекатов (Повесть) - Грачев Александр Матвеевич. Страница 27

Как-то Колчанов предложил:

— Сейчас в подводном мире самое беспокойное время: идет нерест у большинства его обитателей. Хотите послушать об этом?

— С удовольствием!

— Пожалуйста, Алексей Петрович, — загудели вокруг костра.

— Что ж, тогда начнем, — заговорил Колчанов. — Способность амурских рыб к естественному воспроизводству колоссальна. Наибольшей плодовитостью среди них отличается калуга. Она выметывает за нерест до четырех миллионов икринок. Очень плодовиты: сазан — до шестисот тысяч икринок, толстолоб — пятьсот тысяч, карась — до трехсот восьмидесяти тысяч икринок. Все эти рыбы не заботятся о своем потомстве, поэтому у них гибнет очень большой процент икринок. Но так плодовиты не все рыбы Амура. Например, лососевые. Летняя кета мечет всего две тысячи четыреста икринок, осенняя — около трех тысяч пятисот, горбуша — около тысячи пятисот икринок, ленок — до тринадцати тысяч, таймень — около тридцати тысяч. Почти все они прячут свою икру, закапывая ее среди камней. Меньше всего — до трехсот икринок — мечут колюшки, горчаки и лжепескари. Все эти рыбы активно охраняют свою икру.

Весьма различны способы кладки икры у амурских рыб. Холодолюбивые (арктические и бореальные) — ленок, таймень, мальма, хариус, сиг, налим — мечут икру в притоках Амура на галечном грунте, обычно при низких температурах. Течением воды икринки забиваются меж камней, где и развиваются.

Калуга, осетр и некоторые формы пескарей откладывают икру на гальке и песке на середине реки. Многие рыбы приклеивают икринки к донной растительности: сазан, карась, щука, сом, озерный гольян. Эти рыбы, как вы знаете, называются фитофильными. Наконец, в Амуре живет большая группа так называемых пелагофильных рыб, которые откладывают икру прямо в толщу воды, на течении; верхняя оболочка такой икры разбухает, икра приобретает плавучесть и бывает плохо заметной, что и спасает ее от хищников. Но вот любопытный факт: в Европе пелагическую икру мечут только чехонь и проходная сельдь, в Сибири вовсе нет таких рыб, а в Амуре их насчитывается около двадцати видов: толстолоб, желтощек, белый и черный амур, белый и черный лещ, китайский окунь — ауха и другие.

Очень любопытно нерестятся горчаки — обыкновенный и колючий, которых на Амуре называют еще синявками. Они откладывают икру в жаберную полость двустворчатой ракушки перловицы — беззубки. У самки к моменту нереста вырастает длинный яйцеклад, при помощи которого она вводит икринки внутрь ракушки.

Чрезвычайно хитроумно откладывает икру косатка-скрипун. Она роет в прибрежном грунте, подобно ласточке, норку глубиной до пятнадцати сантиметров и шириной восемь — десять сантиметров. Норки располагаются колониями довольно густо — до двадцати на квадратном метре. Общая площадь таких нерестовых колоний достигает иногда нескольких сотен квадратных метров. Самец охраняет нору до выхода из нее мальков. Чтобы личинки, вылупившиеся из икры, не испытывали кислородного голодания, самец все время машет хвостом, загоняя в нору свежую воду. То же делают личинки, а потом и мальки, чтобы создать ток воды внутри норы. Охраняют свою икру лжепескари, амурский чебачок, амурский змееголов. Змееголов устраивает плавучее гнездо из растительности и пузырей воздуха, куда он откладывает икру. Биологически такой способ кладки икры объясняется тем, что у змееголова под жаберной полостью имеется специальная камера для дыхания атмосферным воздухом.

Активная защита потомства тоже связана с одной замечательной особенностью состава ихтиофауны амурских рыб: здесь хищные рыбы составляют значительно больший процент, чем в реках Европы и Сибири. В Европе и Сибири этот процент колеблется от двенадцати до двадцати двух, а в Амуре он превышает тридцать. При этом наибольшее количество хищников наблюдается среди рыб южного происхождения. С этим связано также и то, что почти все рыбы Амура имеют острый шип в спинном плавнике: он защищает их от нападения хищников.

Задача человека — создать благоприятные условия для размножения полезных рыб и сократить стада хищных и сорных. Если будут созданы такие условия, стадо промысловых рыб может быть увеличено во много раз; запасы питательных веществ в Амуре вполне позволяют это.

В эти дни с Колчановым происходило что-то непонятное. То он был трогательно внимателен к Прониной, то вдруг взгляд его делался холодным, он замыкался в себе и словно не замечал девушки.

Объяснялось это все теми же «приступами» подозрительности. Колчанов не переставал пристально наблюдать за Прониной. Иногда ему казалось, что она слишком капризна, иногда он замечал, что она по-барски пользуется помощью Верки Лобзяковой — гоняет ее по делу и без дела. Однажды об этом ему сказал Шурка Толпыга.

— Алексей Петрович, — смущаясь, говорил Шурка, — не нравится мне, как относится Надежда Михайловна к Верке. Она ее сделала своей горничной: заставляет стирать и гладить свое белье, носить обеды с камбуза в кубрик… Я считаю, это неправильно.

— Ладно, я выясню, — ответил Колчанов.

Он ничего не выяснил, но стал еще более придирчиво наблюдать за взаимоотношениями Прониной и Верки, и скоро убедился, что Шурка прав. Но ведь все это были мелочи.

Через две недели исследовательские работы на Болони были закончены, и «Кристалл» взял курс к устью Амгуни. Это было утром. После завтрака Колчанов и Пронина остались одни в кают-компании — все ушли на палубу смотреть Амур.

— Алеша, я хочу с тобой поговорить откровенно, — сказала Пронина. — Мне кажется, ты на меня за что-то обижаешься. В чем дело?

И Колчанов честно рассказал о своем разговоре с Хлудковым.

— Конечно, иного от него и ожидать нельзя, — раздумчиво заметила Пронина. — Хочешь знать правду? — Она гордо вскинула свою красивую голову, посмотрела прямо и открыто в лицо Колчанову.

— Не только хочу, Надя, но обязан знать ее.

— Он преследует меня уже два года, — он из-за меня поехал в эту экспедицию. Алеша, милый, он надоел мне так, что я смотреть на него не могу. Пойми меня правильно, Алеша. Да, возможно, когда-то я дала какой-то повод ему, что-то в нем привлекало меня. Теперь он бесконечно противен мне, этот жалкий себялюб, бездарный завистник. Ну скажи, Алеша, разве я виновата в этом?

Нет, никакой душевной ясности не принесло Колчанову это объяснение. «Возможно, когда-то я дала какой-то повод ему…» Разве тактично было бы допытываться сейчас, что это за повод? Уж лучше бы она вовсе не говорила этого! К подозрительности прибавилась еще и ревность. Он все больше любил Надю, мысль о ней не оставляла его все время.

Так прошла вся поездка экспедиции в низовья Амура.

18. Экспедиция отправляется на Бурукан

В первых числах августа экспедиция возвратилась на Чогор. Помимо общих сборов ихтиофауны, которые предстояло теперь делать на Среднем Амуре, в ее задачу входили поиски обской стерляди в районе Шаман-косы — излюбленном месте осетровых.

Обская стерлядь была выпущена в Амур пять лет назад в районе села Елабуги. О случаях вылова ее отдельными рыбаками поступали сведения не только из Елабуги, но и из сел, расположенных ниже Чогора. Колчанов решил: пока Хлудков будет заниматься поисками стерляди, он с небольшой группой совершит поездку на Сысоевский ключ, чтобы окончательно определить места для закладки аппарата Вальгаева.

К восьмому августа все неотложные дела были завершены и можно было отправляться на Бурукан. В экспедицию, кроме Колчанова, вошли еще пять человек: Пронина, Владик, Верка, Толпыга и Гоша Драпков. Тяжело нагруженный бригадный мотобот, провожаемый всеми обитателями стана, отчалил от берега. Солнце только что поднялось над грядой сопок, и долина Бурукана еще хранила ночную прохладу. Набирая скорость, мотобот ходко двинулся по Бурукану.

Чем дальше в глубь долины уносил мотобот путников, тем суровее становились картины природы. Все больше сужалась долина, круче и выше поднимались склоны гор, глубже и сумрачнее казались распадки, заросшие ельником. Куда ни глянь — повсюду глухомань непролазных лесных дебрей. Бурукан весело, с перезвоном бежал здесь, светлоструйный и прохладный, то прихотливо петляя между галечниками и песчаными наносами с замытыми в них корягами, среди дремучих тальников, то вдруг выпрямляя свое русло у каменистой осыпи. У подножия какой-нибудь громадной сопки он вдруг начинал шуметь и пениться на перекатах и среди прибрежных каменных глыб. В ином месте река расходилась по лесистой пойме на множество рукавов, и тогда бывало нелегко найти главное русло реки. Но Колчанову места были знакомы, и он уверенно вел мотобот. За Изюбриным утесом, могучей отвесной скалой поднявшимся над речкой, начались перекаты. Их пенистая лента протянулась почти на километр вдоль подножия правобережного обрыва. Левый берег в этом месте был приподнят метра на три над уровнем реки и весь порос старой черемухой, рябинником и дикими яблоньками. Деревья росли негусто, напоминая фруктовый сад, странно выглядевший в этом диком живописном уголке. Подлеска под ним почти не было, а только высокий буйный пырей.