Данница (СИ) - Лаевская Елена. Страница 2

— Я постараюсь… нежно.

Вздыхаю судорожно, со всхлипом.

Не по-людски все в вашем городе. Не по-людски…

За обед садимся вчетвером. Ма Оница, Ма Уллика, Верика и я. Па сегодня понес чеканки заказчику. По дороге домой в этом случае он, обычно, заглядывает в корчму. И домой приходит поздно, и не всегда своими ногами.

Рядом с тарелкой Зорики лежит старая тряпичная кукла в юбке из тончайшего кружева на вес золота. Ма Уллика принесла из мастерской испорченный кусок. Хотя и ворчала при этом.

— Вон, дылда какая вымахала, а все в игрушки играет.

Ма Оница, строго поджав губы, разливает картофельную похлебку. Руки у нее немного дрожат. Раньше в горшке раз в неделю плавали куски мяса. Теперь же — только по праздникам. Ма Уллика отрезает каждому по скобке серого ноздреватого хлеба. Хлеб еще теплый, Ма недавно достала его из печи.

Фаянсовая миска с голубой каймой налита до краев. Картошка и лук, свекла и морковка. То, что хорошо сохраняется в буртовых ямах всю зиму.

Очень хочется яблока. Хоть самого мелкого, самого червивого, самого сморщенного. Прямо чувствую в воздухе легкий фруктовый запах. Рот наполняется слюной.

— Ешьте, — разрешает Ма Оница.

Рядом со мной Верика жадно впивается зубами в горбушку.

Зачерпываю похлебку, с трудом делаю несколько глотков. Большой кусок лука встает поперек горла.

Выскакиваю на крыльцо, прямо под дождь. Отбежать уже не успеваю, меня выворачивает бурой жижей. Потом желчью. Потом желудок выкручивает просто так, впустую. Потом все заканчивается. Облегченно вздыхаю, подставляю под частые холодные капли вспотевший лоб.

В двери стоит Ма Уллика, вперив в меня удивленный взгляд. Чего уж тут непонятного!

Полновесная пощечина обжигает щеку, отбрасывает назад голову. Пальцы у Ма тонкие, а рука тяжелая. Под нее лучше не попадаться.

Ма резко поворачивается, уходит обратно в дом и сильно хлопает дверью.

Все ясно, меня домой не звали.

Тру горящую щеку. А чего я, собственно говоря, ожидала? Путешествие только начинается, первый шаг сделан, отступать поздно.

Забираюсь под навес на заднем дворе. Опускаю руку в бочку с дождевой водой, прикладываю к начинающему опухать лицу. Надо немного подождать. Дать Ма выпустить пар, а то достанется еще покруче.

Сижу на дворе, пока окончательно не промокаю и не замерзаю.

Ежась от ветра, осторожно приоткрываю дверь и заглядываю в дом.

Ма Уллика, растрепанная и взволнованная, с красными пятнами на щеках, расхаживает из угла в угол. А вот Ма Оница спокойна, как ложка в котелке. Она старая, много повидала на своем веку, чтобы вывести ее из невозмутимого состояния, нужно гораздо больше, чем брюхатая дочка.

На скрип двери обе Ма поворачивают головы в мою сторону.

— Посмотрите на нее! Явилась, негодяйка! Испоганила себе жизнь и радуется. Ты хоть понимаешь, лихорадка болотная, что сделала? Понимаешь, да? Учили ведь. Говорили ведь. Предупреждали ведь.

— Ведь-ведь, медведь, — прерывает причитания Ма Оница, — какой у тебя срок?

— С неделю уже знаю.

— Собираешься уходить?

— Угу.

— Страшно?

— Угу. Только я все равно уйду. Так решила!

Ма Уллика делает драконий скачок через всю комнату и прижимает меня к груди.

— Не пущу! Не пущу-у-у! Она там одна пропадет! Разбойники там, лиходеи, дикие звери, дикие люди. Или просто выкинет раньше времени. Не дойдет. Не пущу-у-у!

Ма Оница терпеливо ждет, пока иссякнет поток слов и слез Ма Уллики.

— Дело серьезное. Но ни она первая, ни она последняя. Придет Па, обсудим все. Подготовиться надо. Чтобы и самой не пропасть, и на жизнь заработать. Байстрюка-то одна поднимать будешь, — обращается Ма уже ко мне.

— Иди, доешь ужин! — вступает Ма Уллика. — А то все уже остыло.

Сажусь за стол, рядом с моей тарелкой лежит сильно обгрызенная горбушка. Так Велика выражает мне свое сочувствие.

— Ма, — спрашиваю Ма Уллику, — у нас с лета ни одного яблока не осталось? Хочется, мочи нет.

Ма всплескивает руками, бежит в кладовку и возвращается с пусть и маленьким, но восхитительно-красным плодом.

Запускаю зубы в хрусткую мякоть. Ма Уллика почему-то сморкается в передник.

Сижу на скользком кожаном диване, зажатая с обеих сторон. Справа — Ма Оница, слева — напряженно застывший Па. Они здорово продавили потертое сидение. Чувствую себя упавшей в мягкую неглубокую яму, из которой мне самостоятельно не выбраться.

Вокруг сапог натекла грязная лужа. Служанка будет очень недовольна нашим визитом.

Окна закрыты, плотно задернуты толстые шторы. От множества зажженных свечей идет тяжелый запах благовоний. Комната большая, но в ней все равно душно и жарко. Платье облепило мокрую спину. Хочется за дверь, на воздух, пусть даже и под дождик.

Напротив нас, за полированным рабочим столом с рахитично-кривыми, но резными ножками, сидит маг-чеканник, господин Зарев.

Маг носат и важен, как королевский чайник. Из-под красно-коричневой бархатной мантии выглядывает кружевная сорочка. Сколько я с ней промаялась, разглаживая каждую складочку.

Пухлые ухоженные руки перебирают серебряные чеканки. Хрупкие на вид, причудливо изрезанные по краям, с выжженными едкой кислотой древними письменами сгинувшего народа, которые понятны только избранным.

Отец отливает чеканки. Господин маг рисует для отца письмена, которые надо выжечь, а затем накладывает на чеканки заклинания. На каждую свое. А господа купцы скупают их по дешевке, пользуясь тем, что из города его жителям путь заказан. Но самые ценные чеканки несут в кожаных или холщовых мешках на поясе Данницы. Между ними и чеканками в пути устанавливается таинственная связь, отчего чеканки становятся много сильнее.

Я умею считать десятками, но сейчас этого не требуется. Ма и Па договариваются на девять штук. Торговаться бессмысленно, ни один маг в городе все равно не даст больше. Изготовлять более семидесяти чеканок в год запрещено. Гильдия ревностно следит за этим. В случае чего можно и мантии лишиться. А тут риск такой…

— Двадцать талленов с каждой чеканки, плюс еще пятьдесят сверху за королевскую. Соглашайся, Лебих, тебе и за пять лет столько не заработать.

Па ерзает на диване, в тяжелой задумчивости скребет подбородок, ерошит волосы.

— Повстречался мне сегодня господин маг Кони. Спрашивал, правда ли это, что про Ивку говорят… У него новая партия чеканок готова почти… Добавить бы еще, господин маг. Хотя бы по пять талленов на чеканку. И сверху двадцать за королевскую.

Господин Зарев досадливо морщится, наклоняется над столом, нависая над столешницей как ученый кабан.

— Ты пойми, Лебих, я ведь рискую. Если твоя дочь не вернется, я потеряю деньги за десять чеканок.

— Я тоже рискую, господин маг. Своей дочерью и рискую.

Господин Зарев натужно крякает и опускается на обитое шелком кресло.

— Так уж и быть. Только из-за моего хорошего к тебе отношения. Накину два талленa на чеканку. И десять на королевскую. За день до отбытия пусть твоя дочь приходит за инструкциями. Буду все ей объяснять. Надеюсь, она не полная дура.

Я не знаю, что такое инструкции, но сам ты дурак, кабан надутый!

Открываю рот, чтобы ответить Зареву на замечание о моих умственных способностях. Ма Оница больно щиплет меня за ляжку.

Господин маг достает из ящика кривоногого стола сверток Договора из плотной серой бумаги.

Аккуратно обмакнув перо в чернильницу, вписывает обговоренную цену. Протягивает Договор в нашу сторону.

Па с трудом вырывается из диванных объятий, подходит к столу. Близоруко щурясь, подносит свиток к глазам и начинает молча читать, шевеля губами.

Господин маг нетерпеливо барабанит пальцами по столешнице, крутит ногой в до блеска начищенном ботинке с пряжкой. Па упорно продолжает водить пальцем по строкам.

Наконец Па заканчивает чтение и возвращает Договор Зареву.

Маг расправляет свиток на столе, прикладывает ладонь к правой части договора, а Па — к левой.