Нам всем не хватает сказки (СИ) - Бриз Фреш. Страница 34

Она почти клевала носом и не смотрела по сторонам. Было любопытно, как же устроено жилище сихиртя, но не хотелось привлекать внимание нечаянным вздохом, испуганным взглядом, да и просто не было сил.

Света была очень гостеприимна, добра, заботлива, но всё так же немногословна. Влад вообще чернее ночи сидел. Пока Ябне ела, он смотрел то на неё, то на Светку — смотрел одинаково и тем сильнее Светлану ранил. Ей хотелось тут же вскочить и выставить его за дверь — так же, как недавно он выставил другого мужчину из её номера. Но вместо этого она, когда Ябне расправилась с ужином — нехитрое дело быстро всё проглотить в полной тишине — поднялась, потянула девушку в ванную.

Включила там горячую воду, не допуская никаких возражений, помогла раздеться своей гостье и почти насильно заставила погрузиться в горячую, покрытую высокой пеной жидкость. Света сама расплетала чёрные чужие косы, ласково и долго мыла волосы Ябне — всё готова была сделать, чтобы смягчить предстоящий удар и чтобы сейчас не выходить отсюда на кухню, где остался Влад в одиночестве. Потому что чувствовала себя сейчас такой же ему ненужной, какой была для него же и Ябне.

Когда остатки шампуня были смыты с длинных, густых, невообразимо красивых волос, Света присела на корточки рядом с ванной и с еле заметной грустной улыбкой посмотрела на обнажённую девушку. Та всё ещё была то ли напугана, то ли опечалена. Расстроена точно, это Света понимала. Она протянула руку и убрала со щеки Ябне кусочек белой воздушной пены, ласково огладив нежную влажную кожу.

И Ябне в ответ на ласку немного оттаяла, посмотрела на Свету прямо, уже без того противного страха, который окутал её там, на вокзале.

— Ты знаешь, что ты сихиртя?

Не понятно было Свете, то ли спрашивает девчонка, то ли утверждает. Оставалось лишь честно ответить:

— Я не сихиртя, Ябне. Мне тридцать два года, как и мои родители, я родилась и выросла в этом городе, и никогда не слышала ни одной из ваших легенд. Ты мне расскажешь, кто они такие, эти сихиртя? — голос женщины был тих и приятен, и подкупал своей нежностью, своим теплом.

— Древний народ, наше проклятие… — вода всколыхнулась от движения, Ябне закрыла лицо руками и заплакала. — Я знаю, знаю, что ты мне сказать хочешь что-то ужасное. Говори, — посмотрела девушка снова в глаза Светлане, и у той до боли сжалось сердце. — Говори, не бойся. Я знаю, что вы, сихиртя, не виноваты. Во всём виновата наша, человеческая жестокость, но…

Слёзы полились из глаз Ябне ещё сильнее, просто безудержным потоком — неуправляемым, горьким, солёным, когда Света поддалась порыву и, привстав, обняла мокрую девушку. Обняла крепко, наплевав на ставшую тут же противной мокрую ткань своего безупречного платья. Гладила её голую спину, убирала с лица прилипшие чёрные пряди и молча просила прощения.

— Пошли, я тебя сейчас спать уложу. А завтра расскажешь мне про них всё, что знаешь. А я расскажу тебе про Ника. — Произнесла и запнулась.

Влад слышал, как женщины вышли из ванной комнаты, прошли вглубь квартиры — во вторую спальню, ту самую, в которой он спал, когда Света дала ему свои ключи. Слышал их тихие голоса — это сюда они долетали тихими звуками, между собой общались женщины обычным тоном. И было паршиво, хуже некуда. Весь алкогольный дурман уже рассеялся, оставив мозги удивительно чистыми, словно призван был не притуплять их работу, а промывать от всего лишнего, больного, ненужного.

Мужчина понимал, что ему лучше уйти, чтобы вернуться завтра. Видел, какими глазами на него Светка смотрела — не простит. Сделает, он не сомневался, но не простит. Ему, сидящему в одиночестве на этой кухне, казалось, что пришёл конец. Их трио, их маленький коллектив, напоминавший всегда в рабочем процессе лебедя, рака и щуку, не выдержит, распадётся. Нет, это не завтра произойдёт — они дотерпят, отбудут Евровидение, сделают для него, для Влада всё, что ещё, как они думают, в их силах, а потом уйдут от него. И он не посмеет их останавливать. Потому что будет чувствовать, что просто не вправе это делать. Так же, как готов был терпеть Светкину замкнутость ещё вчера и продолжать ей беспрекословно платить зарплату, даже если был не согласен с тем, что она поставила условием не встречаться с ним. Будто не он ей платит, будто он ей подчиняется.

Но уйти прямо сейчас он тоже не мог, хоть понимал, что именно этого хотела бы Светка — выйти в коридор и просто закрыть на замок дверь, через которую он вышел ещё пять минут назад. Будь она проклята, эта кристально-чистая трезвость в голове! Будь проклята чёрная угрюмая ночь, ревниво напоминавшая, что ему здесь не рады, что ему предстоит одному добираться домой… К себе домой, куда уже не хочется даже тогда, когда Марины там нет.

— Она уже спит, — услышал Влад голос рядом.

Отвернулся от окна, Света стояла в дверном проёме. Не присела рядом, словно не хотела приглашать ещё немного задержаться. Стояла, намекая, что ему пора уходить.

Успела переодеться. Жаль, то платье было прекрасным. Хотя и в этом спортивном домашнем костюмчике она умудряется выглядеть так, что у Влада всё нутро сворачивается в тугой болезненный узел. Тем болезненнее, чем чаще он повторяет: не нужно.

— Ничего ей ещё не говорила? — а сам мечтает о том, чтобы Светке захотелось выговориться, и тогда у него был бы повод задержаться. Пусть и просидеть им до утра на твёрдых стульях, — зачем она такие купила! — зато не уйти.

— Сегодня не стала, — машет устало головой. Весь этот день, и особенно вечер и Светлану вымотал, выжал. Выпил её, будто вампир, и оставил после себя совсем бледное, ничего уже более не желающее, кроме сна, тело.

Десять секунд тишины. Много это или мало для того, чтобы понять, что никто не может решиться ничего изменить?

— Я пойду? — неужели не услышит в этом вопросе просьбы остаться?

— Конечно, иди, — она отпустила, разрешила уйти.

Снова десять секунд тишины.

Влад встал, прошёл мимо Светланы. Та не сдвинулась с места, так и стояла в нешироком проёме, потому мужчина нечаянно задел её, но это прикосновение оказалось таким же бессильным, как и двадцать секунд, разделённые на половинки по десять.

Света двинулась следом и, пока Влад обувался, открыла ему дверь. Мужчина шагнул за порог, но уже за пределами квартиры замер, обернулся. Он посмотрел на Свету и, не отдавая себе отчёта, следуя лишь тому зову сердца, который всё время в себе заглушал, а может, спасибо смывшему собою всё лишнее алкоголю, спросил:

— А если я разведусь?

И сразу увидел ответ — в глазах напротив. Там неверие ещё пыталось заглушить сияние радости, но уже оно проиграло. А ещё было подсказкой едва заметное движение навстречу, остановленное сразу же мыслью «не может этого быть!» Но всё-таки оно было, и было красноречивее любых оставшихся тайной слов.

Конечно, этой ночью Влад никуда не ушёл. Он больше никогда не сможет уйти. И никому эту женщину не отдаст — понимал это всё яснее с каждым новым обжигающим и тело, и душу поцелуем.

Как же он мог столько лет без неё обходиться?! Как вообще мог раньше думать, что кого-то любил? Путал влечение и быстротечную влюблённость с этим безмерно глубоким чувством — без дна и без края, только решись сделать шаг.

Тела всего лишь упали на кровать, но души тонули в разверзшейся бездне — не будет оттуда спасения, теперь им до самого последнего вздоха благодарить небеса и друг друга за то, что дано испытать нежное, благословенное чудо — любовь.

Пусть жаркие ночные минуты, наполненные стонами и вырвавшимися на волю признаниями не продлятся до утра — усталость возьмёт своё, смежив веки людей крепким сном, но жажду обладания друг другом уже никогда не утолить. Её им можно будет лишь приглушить ненадолго потоком объятий, дождём поцелуев, мучительно-сладким чередованием тихих и рьяных движений мужчины внутри его хрупкой второй половинки.

Рассвет ещё только-только начал раскрашивать небо оранжево-розовой пастелью, но спать уже не хотелось. Влад прижал к себе крепче сонную любимую, убрал с её лица тонкие снежные нити волос, улыбнулся просто потому, что впервые за долгое-долгое время был по-настоящему счастлив, и очень осторожно прикоснулся губами к её щеке.