Ледяное сердце (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 14

— Ну так ответь тогда — зачем она тебе? Корысти с неё никакой, — генерал сверлил его взглядом.

Дарри замялся так, будто не мог подобрать нужных слов или боялся их произнести.

— Я… люблю её, ваша милость. И ничего не могу с этим поделать. Но вряд ли вы это поймёте.

Они смотрели друг на друга, и Дарри чувствовал, что даже в глаза Зверю ему смотреть было бы проще, чем сейчас в глаза генералу.

— Думаешь, я не понимаю? Я понимаю, — грустно ответил тот, — поверь. Я очень хорошо тебя понимаю. И я был на твоём месте. В точности так же, почти двадцать лет назад, когда встретил её мать… — он выпил вино и налил себе ещё. — Лето было, самая середина. Мы ехали в гости к Лейне, будущей леди Альбе, мой отец хотел договориться о браке с её отцом. Всё было почти решено, наши дома должны были породниться, Лейна меня любила и мне она нравилась… Визит вежливости и обмен подарками, везли золотую посуду, дорогую саблю и хорошего скакуна. Я был молод, горяч и глуп, поскакал вперёд и заблудился, веришь ли, в том лесу, в котором охотился с детства! Лошадь попала ногой в кротовину и захромала. И тут на тропинку вышла она… С букетом ромашек, в светлом платье. Кайя на неё очень похожа…

Генерал отвернулся к окну, стал смотреть в темноту и, казалось, говорил он сам собой или с кем-то невидимым, кто скрывался в ветвях деревьев на другой стороне улице. Пламя свечей колебалось от сквозняка, на стенах плясали причудливые тени.

— Она улыбнулась и вывела меня к дороге. Её звали Рия. И я пропал. Отказался от помолвки, ушёл из дому и женился на ней против воли отца. Женился по законам вед, потому что ни в одном Храме нам не дали благословения — отец постарался. Но я был счастлив, до безумия счастлив. Два коротких года. В итоге, капитан, я потерял её. Осталась только Кайя. И иногда, глядя на неё, я всё ещё вижу Рию. А моя жизнь… моя настоящая жизнь, осталась там, с ней. И с той поры я живу, как будто во сне. За это леди Альба ненавидит меня, не может простить того моего предательства и того, что я всё ещё не могу забыть Рию. Так что я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, капитан. Она веда… И это притяжение, которому невозможно сопротивляться. Но я знаю, чем всё закончится…

Он повернулся, и Дарри показалось, что лицо генерала сильнее осунулось, две печальных складки протянулись от крыльев носа вниз, к уголкам губ.

— Твоя семья от тебя отвернётся, как отвернулась моя. Ты станешь изгоем с женой ведой. Вы будете скитаться, ища подходящий угол. Ты не продвинешься по службе дальше капитана. Тебя не примут ни в одном доме. Ни одна человеческая женщина в своём уме не пустит в дом молодую веду. Я обещал Рие, что сделаю Кайю счастливой… Поэтому я привёз её сюда — дать выбор. Потому что веды сами выбирают себе мужей. Если она решит — ничто её не остановит, и не один мужчина не может этому сопротивляться. Вот и Рия тогда в лесу просто приманила мою лошадь. И как бы я ни хотел, чтобы Ладдерис сделала из Кайи человека, она так и не смогла. Достаточно взглянуть в её глаза, чтобы это стало понятно.

— А если она захочет выбрать меня? — спросил Дарри твёрдо.

— А если мы все погибнем в битве за перевал, капитан? Я сам, вот как тебя, слышал этого треклятого лаарского шептуна: они умрут все там и заберут нас с собой — так он сказал. И знаешь, я ему верю. Что я уважаю в айяаррах, так это умение держать своё слово. А если мы погибнем, что станет с моей девочкой? Что стало бы с твоей женой-ведой, если бы ты не вернулся с войны? Хорошо, если её просто выгонят из дома с котомкой…

Он плеснул ещё вина и себе, и капитану.

— …Я тебя знаю, Дарри, и лучшего мужа едва ли мог желать моей девочке, но я также знаю, на что ты обрекаешь этим и себя, и её. Нет Дарри, я не отдам тебе её в жёны, и поверь, этим я спасаю тебя, а не проявляю самодурство. Так что, не нужно забирать расписки из банка, я сам заберу. А тебе лучше выехать отсюда ещё до рассвета.

Глава 6. Обещание

В Ирмелин приехали к вечеру.

Два дня Дарри гнал коней, как сумасшедший. Его люди едва поспевали. Под конец Бёртон не выдержал, подъехав поближе, спросил, да так, чтобы другие не слышали:

— Капитан, нечто мы убили кого в Рокне? Чегой-то ты сдёрнул нас посреди ночи и куда мы летим, будто тати какие? Вроде как за нами никто не гонится! Что стряслось-то? Может скажешь наконец?

— Ничего. Просто надо спешить.

— Ай, капитан, я тебя триста лет знаю! С той поры, как ты влетел ко мне ночью в Рокне, как нетопырь, на тебе лица нет. Так, что стряслось-то?

— Послушай Бёртон, ничего не стряслось, или ты забыл, что нам ещё к таврачьей бабке успеть надо? — огрызнулся капитан.

— Дык, месяц ещё только народился.

— Народился — не народился! Какая теперь разница? Или ты в борделях всю память пропил и не помнишь, что в последний раз было в Брохе? Полнолуния ждать не будем. Нам надо поскорее поймать эту тварь!

— А какого рожна мы в Ирмелин-то припёрлись? Нам, вроде как, в другую сторону. Чегой-то ты темнишь, капитан!

— Бёртон, ты бы это… не совал нос, куда не следует, а то, как ты там сам любишь повторять: «Кошка скребёт на свой хребет», — скупо ответил Дарри.

Бёртон посмотрел на его хмурое лицо и пробубнил себе под нос:

— Видать, много я болтаю лишнего. Но как скажешь, капитан, чужой балаган не наше дело, конечно.

А Дарри думал о словах генерала, как он на прощание, уже в дверях, остановил его, расстроенного отказом, и, положив руку на плечо, сказал:

— Ты бы заехал к родным на обратном пути, мало ли как дальше сложится всё…

Он замолчал, но Дарри понял.

Увидеться в последний раз. Попрощаться.

Потому и сделал крюк, заехал в родной дом.

Замок Абалейн стоял на холме, по склонам окружённый вишнёвыми садами. От моста вдоль дороги тянулась деревня, уходя вниз, к реке. Но Дарри не поехал по дороге, срезал напрямую через овраг, между сохнувшими возле овина снопами. Перемахнул покосившийся низенький плетень сыроварни и выехал прямо к воротам.

Его отряд отстал, и он был этому рад, хотелось побыть в одиночестве. Всю дорогу думал, ругая себя на все лады, и когда кто-то прерывал его мысли, был зол и огрызался.

Чем он только слушал? Веды сами выбирают себе мужей!

Почему он не признался ей? Видел же, как вспыхнули её глаза, когда он взял её за руку! Как она смущалась и краснела, теребя свои перчатки. Сказал бы! Она бы его и выбрала! Кого же ещё ей выбирать? И генерал согласился бы с её выбором. И ведь знал, что так и будет, потому и сослал его до рассвета из Рокны. А он тоже хорош, обиделся и поехал! Идиот! Болван! Дурень!

За всю дорогу он передумал много, но когда решился повернуть назад, понял, что уже опоздает. Осознание того, что он обидчивый тугодум, привело его в ярость и, взяв на привале саблю, Дарри пошёл и порубил в клочья заросли бузины. Но полегчать — не полегчало. Его люди делали вид, что не замечают, что с капитаном что-то происходит, и только Бёртон в очередной раз принялся его корить, пока никто не слышал.

Но после ужина в замке Абалейн, когда его люди, взяв по кружке, пошли на конюшню, чтобы нечаянным крепким словцом не оскорбить леди Абалейн и её дочерей, а сам Дарри сел с отцом у камина обсудить разное, он подумал: может, генерал был прав? Он смотрел на огонь и размышлял, слушая рассказ отца о том, сколько зерна собрали в этом году и как вырос долг перед казной, а что, если бы он сказал сейчас, что хочет жениться на веде? Отец стар, замок обветшал, ещё нужно выдать замуж двух сестёр, а, кроме него и старого отца, единственному мужчине в их семье всего-то восемь лет. Что будет, если Дарри погибнет на перевале? Привести сейчас жену-веду в этот дом и оставить её тут было бы глупостью. Но в груди саднило так, словно по сердцу прошлись когтями.

— Ты что-то задумчив, сынок, — отец смотрел на него и щурился — видел уже совсем плохо.

— Нет, просто устал с дороги, — ответил Дарри, пошевелив угли в камине.

От тепла и вина разморило совсем, три дня бешеной скачки и злости давали о себе знать. И вкусный ужин, семья, тишина и спокойствие понемногу расслабили капитана. Он вытянул ноги к огню и закрыл глаза…