Ледяное сердце (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 29

А что, если придёт и Дитамар?

От этой мысли делалось дурно, но ещё страшнее было видеть за этим столом Эйгера и его жуткую маску. Стул Хозяина стоял во главе стола, за ним располагался высокий камин с решёткой, украшенной танцующими журавлями. В простенках висели блюда из яшмы, малахита и порфира, на столе — хрустальные бокалы, чаши из оникса и змеевика, серебряные приборы с эмалевыми ручками, а с потолка на цепях свисали большие люстры из розового горного хрусталя. Камень был кругом: стены, потолок, пол, украшения, подставки, даже посуда. И все сделано очень красиво, изящно, с небывалым мастерством, таким, какого Кайе прежде видеть не приходилось.

Айяаррская магия.

Наннэ говорила, что айяарры могут делать из камня даже ткани и кружева, и тогда она, конечно, в это не поверила. Кайя рассматривала часы — белое поле в сетке тончайших алых жилок, похожих на тонкие вены под кожей, обрамлённое большим тёмно-красным кругом с высеченными цифрами и знаками прайдов, по которому двигалась длинная золотая стрелка. А внизу качался золотой маятник в виде полумесяца, на котором сидела девочка.

— Нравится? — раздался голос Эйгера почти над ухом.

Кайя вздрогнула от неожиданности, вскочила и замерла, не в силах обернуться и посмотреть. Но Хозяин уже удалялся к своему месту, и его гулкие шаги по каменному полу стали слышны только теперь.

Как он подкрался так тихо?!

Она посмотрела украдкой ему в спину, краем глаза и увидела, как он порывистым движением сдёрнул серый плащ и бросил на лавку у камина. Эйгер был весь в чёрном, белой была только тонкая льняная рубашка, надетая под странный жилет из потёртой кожи с большим воротником.

— Ну, здравствуй, Кайя! — произнёс он негромко, оборачиваясь. — Чего же ты стоишь? Садись.

Она присела на краешек стула, совсем как послушница в Обители в ожидании проповеди от Настоятельницы, вцепилась пальцами в сиденье, чтобы унять дрожь, и стараясь даже мельком не увидеть его лица.

— Ты специально села так далеко, чтобы мне приходилось кричать на всю комнату? — в его голосе появились недовольные нотки.

Специально? Нет, конечно! Хотя, конечно, специально, лишь бы подальше…

— Чего же ты мне не отвечаешь?

— Нет, милорд.

— Тогда иди сюда, я не хочу, чтобы даже конюхи внизу слышали, о чём мы говорим. Садись ближе к свету, в середине, я хочу видеть твоё лицо.

О, боги!.. Помни, надо быть покладистой…

Она пересела туда, куда он указал рукой, едва справившись с тяжёлым стулом.

— Хорошо ли ты устроилась, Кайя?

Хорошо ли? Не считая безумного Дитамара, верёвки и подвала с крысами…

— Да, милорд, — выдохнула тихо.

— Твоя лихорадка? Вижу, что прошла. Как ты себя чувствуешь?

— Да, милорд. Хорошо, милорд.

Она слышала, как звякнул графин, Эйгер налил себе вина.

— И как тебе наш город? — продолжил он спокойно, а потом рыкнул в сторону двери. — Гарза! Дуарх тебя раздери! Почему вино холодное?!

Своды зала дрогнули, повторяя его голос. Гарза появилась быстро, забрала кувшин со словами:

— Простите, эфе, перепутала кувшины.

— Ну, так как тебе наш город, Кайя? — спросил он снова, уже настойчивее.

Толпа озверевших горожан с криками: «…убить гадину!».

— Хороший город, милорд.

— И всё?

Ах, если бы она ещё успела его рассмотреть, пока Дитамар тащил её за лошадью!

— Очень красивый город, милорд.

— Правда? Хм. Я вижу, ты ничего не ешь. Не вкусно? Или жёсткая куропатка?

— Нет, милорд.

— Что «нет милорд»? Вкусно или не жёсткая?

— Нет, милорд, все хорошо приготовлено.

— У тебя кроме слова «нет», «хорошо» и «милорд» ещё есть слова в запасе? Или ты по-человечески только с кустами говорить умеешь? — голос его стал раздражённым.

— Нет, милорд…

Сейчас он взбесится, ну скажи же что-нибудь, Кайя!

— …то есть да, милорд, есть слова, — она чувствовала, что сейчас разрыдается, страх подполз к горлу и сжал его, и она почти не могла говорить.

А какие нужны слова? О чём ей с ним говорить?!

И слов не нашлось.

Она не могла взять в руки нож и вилку, так они дрожали. Смотрела на поверхность каменного стола, по которому между блюд и бокалов разбегалась паутина узоров-жилок: охряных и цвета старой меди, малахитовых и янтарных. Что это за камень? Она скользила взглядом по этим жилкам и считала в уме повороты, чтобы только не разрыдаться. А ледяные пальцы так впились в резной стул, пытаясь унять дрожь, что Кайя их почти не чувствовала.

Даже в Обители, когда её наказывали, она не плакала.

Так почему его голос приводит её в такой ужас, что она готова заплакать в любую минуту?!

Она почти ненавидела себя за этот страх.

— Посмотри на меня, маленькая веда, — негромко произнёс Эйгер.

«Раз, два, три, четыре, пять! Я иду искать!», — в сотый раз повторяла она мысленно считалку, чтобы удержать дыхание в высшей точке, а вместе с ним и слезы. Но взгляд поднять не могла.

— …Посмотри на меня! — его голос раскатился снова, как гром под сводами обеденного зала.

Лучше бы он убил её сразу. Сердце билось где-то в горле, предательские слезинки скользнули из уголков глаз.

Она посмотрела ему в лицо. Но лица не было. Была маска, обрамлённая чёрными космами спутанных волос, падавших на плечи. Такая же, как на той пустоши в Ирмелине, когда он обещал отцу, что вырвет у неё сердце. Тёмная ткань, прорези для глаз, для ноздрей, для рта. Застёгнутый на все пуговицы жилет, чёрный шёлковый платок завязан под горло так, что совсем скрывает шею. А позади — широкая спинка стула, за которой пляшут языки пламени в камине, оставляя лицо Хозяина в тени. И шторы на окнах напротив него задёрнуты. Чтобы не разглядеть.

Он покачивал вилку в пальцах правой руки — нормальной, человеческой, а левая пряталась в большой кожаной перчатке с шипами и лежала неподвижно на подлокотнике кресла. Почему-то вспомнились рассказы Наннэ.

…когти. А вместо пальцев у него звериные когти.

И быть может, именно этой рукой он вырывал людям сердца, и рвал их на части…

Он сидел, подавшись вперёд, чуть согнув шею, нависая над тарелкой, стоящей перед ним. И Кайя вспомнила почему — ему мешает горб, тот самый, который всегда скрывает большой воротник. Сквозь слезы она не могла рассмотреть цвет его глаз, да и были ли они? Но страшнее его маски она в жизни ничего не видела.

— Долго мне смотреть на вас, милорд? — спросила она, оглушённая своим страхом так сильно, что с трудом понимала, что именно хочет услышать в ответ.

— Пока я не разрешу не смотреть, — ответил он с досадой, — мы ведь ещё не поговорили о погоде, как принято в приличном обществе. Как тебе наша погода, не холодно ли?

…не считая подземелий…

— Нет, милорд.

Пришла Гарза с новым кувшином.

— Налей нашей гостье.

Та налила покорно, не глядя ни на Кайю, ни на своего хозяина. И как тень встала у двери.

— Выпьем, наконец, за наше знакомство. Помню в прошлый раз ты отказала мне в этом удовольствии, да ещё и облила вином, — сказал он с какой-то горечью в голосе и, с силой воткнув вилку в лежащую на блюде куропатку, поднял бокал и отсалютовал Кайе, — будешь ли ты теперь пить со мной, маленькая веда?

— Как прикажете, милорд.

— Ты подчиняешься только приказам? А если я прикажу тебе броситься со стены, ты тоже выполнишь?

Да чего он от неё хочет? Чтобы она бросилась со стены? Она и бросится, если пробудет здесь ещё какое-то время…

— Я пленница, милорд, у меня нет выбора.

— Ну тогда я приказываю тебе — пей! — произнёс он со злостью.

Она выпила и закашлялась. Вино было горячим, сильно сдобренным корицей, имбирём и перцем. Но оно согрело, и страх немного отступил.

— А чтобы ты ела, мне опять нужно будет приказать? — спросил он также раздражённо.

— Я… не голодна.

— Значит, и здесь придётся приказывать — ешь! Если не хочешь, чтобы я тебя заставил. Гарза! Не стой, как пень, положи нашей гостье на тарелку еды!