Ледяное сердце (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 27

— Утром отбыл на Восточную заставу.

Эйгер что-то пробормотал глухо, и видимо это снова было ругательство, потому что Кайя не знала таких слов.

От него пахло дымом, пылью и лошадиным потом — это она почувствовала даже в своём состоянии, и почему-то подумалось, что она пахнет не лучше. Они вышли из подземелий во двор, в глаза ударил яркий солнечный свет, который, казалось, проникал даже сквозь веки. Кайя зажмурилась, вдохнула свежий воздух… и провалились в забытьё.

Очнулась от того, что чьи-то заботливые руки стягивали с неё платье. Над ней хлопотали две служанки: одна, полная круглолицая в белом чепце, быстро и умело раздевала её, а вторая раскладывала на скамье простыни и мыло. Над ними смыкался небольшой свод пещеры, украшенный висящими каменными сосульками, а внизу в большой гранитной чаше парила вода, вытекающая прямо из источника в горе. Пахло солью, железом и хвоей — одна из женщин бросала в воду еловые ветви и траву.

— Ох, Каменная Дева! Гарза, ты посмотри, какая же она тощая-то! — воскликнула круглолицая служанка.

Кайю подняли и опустили в воду. И, кажется, впервые с того момента, как покинула Рокну, она согрелась по-настоящему — вода была тёплой, почти горячей. Служанки принялись её мыть, переговаривались между собой, очевидно думая, что она не понимает их слов. А она понимала, но была настолько слаба, что временами просто теряла сознание. И тогда Гарза хлопала её по щекам и давала понюхать мерзко пахнущую соль.

— Айра! Ты её утопишь!

— Как такую утопишь, она же как полено, всплывёт поди! — засмеялась круглолицая Айра.

— Не пойму, с чего этого Хозяин так взбеленился? Слышала бы ты, как он кричал! Я давно такого крика не слышала, чуть было каминная полка не рухнула, все аж разбежались. И ведь грозился посадить Дитамара на цепь…

— На цепь? За что?

— Да вот за эту девчонку, за то, что тот её в подвале держал.

— На-а-а цепь? Ох-хо-хо! Из-за какой-то кахоле?

— И я подумала — что в ней проку? Да мало ли, может, глянулась… но скажи, разве такая может понравиться Хозяину? Он же любит черноглазых и шустрых, а эта видом — бледная моль, и глазищи, как у голодной кошки, — пожала плечами Гарза.

— А младшенький чего сказал?

— Дитамар-то уехал! Ещё до рассвета. На заставу, сказал, а завтра обещался быть, видно, уж к вечеру.

— То-то будет весело! Думаешь, и впрямь его на цепь посадит?

— Это вряд ли, но подерутся на славу!

И они снова расхохотались.

Внутри теплело. Таял ледяной комок и лихорадка отступала.

Айра достала банку и, зачерпнув ладонью, стала намазывать чем-то Кайю.

Слёзы гор.

Она вспомнила этот запах. Баночка с чёрной смолой стояла у Наннэ среди особенно ценных лекарств, и давали её не больше капли самым тяжёлым больным. А тут служанка намазывала её, не стесняясь, словно это было обычное мыло.

Захотелось спать. Кайя и заснула бы прямо в этой тёплой каменной ванне, если бы её не растормошили. Женщины вытащили её из воды, завернули в простыни и одеяла и увели наверх, в комнату с кроватью под балдахином. Напоили горьким отваром, в котором чувствовались золотой корень, лимонник и чабрец. В камине горели дрова, и кровать была такой чудесно мягкой и чистой, что едва голова Кайи коснулась подушки, она провалилась в очень глубокий сон.

А сон ей приснился странный.

Она сидела на пригорке на прогретых солнцем камнях, и ладони чувствовали их шершавую крупитчатую поверхность. Серый гранит в блестящих чешуйках слюды и розового кварца местами бугрился и был похож на спину большой ящерицы. От камней шло густое тепло, оно проникало в кровь, разливаясь по телу, наполняло его силой, и ей казалось, что от этой силы она может взлететь, вот только камни не пускали, держали за руки и казались живыми — она гладила их, и они отвечали ей волнами жара.

Когда она проснулась, было совсем темно. На мгновенье даже показалось, что она снова в подвале, но темно было и за окном, а значит, просто наступила ночь.

Ночь какого дня? И сколько она проспала?

Потянулась, ощупывая мягкое шерстяное одеяло, и вспомнила, что это комната где-то наверху. Сквозь неплотно прикрытую дверь пробивалась узкая полоска тусклого света, и вместе с ней доносились голоса.

Кайя встала. Голова не кружилась и не болела, слабость и лихорадка прошли, и ужасно хотелось есть. Прокралась к двери на цыпочках и остановилась, прислушиваясь.

Она узнала эти голоса, и сердце замерло.

Эйгер и Дитамар.

Два чудовища.

И страх, отступивший было, вернулся снова.

Они говорили громко, видимо, ссорились, ходили, то удаляясь, то приближаясь, и потому слова она могла разобрать не все.

— …и что ты теперь здесь делаешь? — гремел голос Эйгера. — Пришёл посмотреть на свою новую игрушку? Ты, видимо, совсем обезумел, брат! Ты чуть не убил её!

— Одной кахоле меньше, ну и что? И, кстати, разве ты забыл, что это именно я добыл её, можно сказать, ценой своей свободы — обещал жениться! И мы вроде как обручены, — ответил Дитамар насмешливо, — так что она моя по праву.

Голоса удалились и вернулись вновь, говорили уже тише.

— …но Альба сдержал слово, — произнёс Эйгер.

— Я рад за него. И что теперь? — голос Дитамара стал презрительным.

— Что теперь? Я поклялся на родовом камне, что она останется жива, а ты чуть было не сделал меня клятвопреступником! Из-за твоего самодурства я мог нарушить Уану!

— Нарушил бы и что? Да ты можешь поклясться хоть на ослиной моче, какая разница теперь, если мы все погибнем?

— Мы погибнем именно поэтому — потому что перестали чтить Уану! Именно с этого, если ты помнишь, всё и началось! С того, что мы предали клятву!

— От того, что я внезапно начну чтить Уану, всё равно ничего не исправится. И мы погибнем так или иначе. Так позволь я буду делать то, что посчитаю нужным. Я выиграл тебе полгода, брат, но это лишь отсрочка. Ты подумай — может, стоит провести отпущенное нам время в веселье и развлечениях?

— Таких, как это, Дитамар? — рыкнул Эйгер. — Таскать бедную девушку по городу на верёвке? И ты ещё осуждаешь кахоле за жестокость?

— А что предлагаешь ты, брат? Сидеть и терпеливо ждать, когда наступит весна, и псы Альбы придут сюда? В наш дом? Сожгут его? Меня убьют, а тебя посадят в клетку и повезут к королеве, как она тебе обещала? А может, ещё постелить генеральской дочурке лебяжьи перины? Хотя это ты уже и так сделал.

— Я снова поеду к королеве, — голос Эйгера стал глух и печален.

— Ты уже был у неё! — воскликнул Дитамар, и что-то с грохотом упало на пол. — Что ты предлагал ей? Себя? Родовой камень? Наш дом на золотом блюде? Лизать пальцы её ног? Лааре обречён, ты же понимаешь это. Так чего ты цепляешься за эти руины, как за соломинку? У нас есть полгода, давай проведём их так, чтобы было не жаль. Я развлекусь с генеральской дочкой, а ты можешь открыть погреба и оплакивать всласть былые времена, когда небо было голубее, и все чтили Уану.

— И что потом? Что будет, когда придёт весна, ты до смерти замучаешь генеральскую дочь, а у меня закончится вино в погребах? — насмешливо спросил Эйгер.

— Если хочешь — а я думаю, что ты выберешь именно этот путь — мы умрём с честью: обрушим горы на голову Альбе и сравняем Лааре с землёй. Достойно погибнем, держа на себе горы до последнего мгновенья. Барды сложат о нас легенды, прайды вознесут нам пышные речи, и проклятой королеве достанется только груда камней, — голос Дитамар зазвучал надменно и пафосно, а затем перешёл на полушёпот, — ну или мы… не умрём. Ты же знаешь, есть другой путь… Но горы мы обрушим в любом случае, я убью Альбу и его дочурку, Лааре падёт. А мы уедем куда-нибудь. И снова проклятой королеве достанется только груда камней, пусть ищет себе утешение в них.

— Ты предлагаешь бежать? Бросить всех погибать? Ты спятил? Предать свой народ? Ты предлагаешь это мне — верховному айяарру? — голос Эйгера загремел и отразился эхом.

— Я предлагаю это тебе как брату. Они и так обречены без Источника, ты же понимаешь? На сколько их хватит, когда Источник умрёт? На полгода, год? И то, если раньше королева не велит всех перевешать на берёзах по дороге на Олений Рог после того, как войска Альбы возьмут город. А так хотя бы барды на постоялых дворах будут горланить о лаарцах длинные героические баллады.