Ледяное сердце (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 35
«Воспитайте её, как человека».
Вспомнились слова отца, обращённые к Настоятельнице на пороге Обители.
— Но я… человек!
— Ты только наполовину человек, помни об этом! — воскликнул он как-то раздосадовано, а потом продолжил уже мягче и со странной грустью в голосе. — Ты хочешь делать микстуры и копать коренья, как настоящая веда, ты хочешь лечить людей и мечтаешь об этом, но ты даже не понимаешь, что ни в одном городе, ни в одном селении среди людей ты никогда не будешь человеком. И до тех пор, пока твой дар будет полезен, люди будут ненавидеть тебя молча и платить серебром за твои микстуры. Но наступит день, любой день — корабль с юга принесёт болезнь или падёт стадо коров, вода уйдёт из колодца или случится неурожай — и твой дом запылает первым. Тебя поймают, обвинят в колдовстве и сожгут. К слову о лицемерии. Ты считаешь себя человеком и защищаешь людей напрасно. Им не нужна твоя защита, равно как и ты сама.
Она набрала воздуха в лёгкие и на выдохе так, чтобы её голос не дрожал, ответила:
— Вы спросили меня, о чём я мечтаю? Так вот — я мечтаю о том, чтобы однажды у меня был свой дом, любой, пусть маленький, пусть даже всего из одной комнаты. Но чтобы он был мой. И чтобы никто не указывал мне, кто я. Вот о чём я на самом деле мечтаю!
Резкий порыв ветра распахнул окно, заставив колебаться пламя свечей и, отбросив портьеру, щедро плеснул водой на пол.
Кайя вздрогнула.
— Вот видишь, что бывает, когда просто говоришь правду, — голос Эйгера зазвучал неожиданно мягко.
Он закрыл створку, и свечи, потанцевав трепетный танец, снова успокоились.
— Айяарры не врут своим. Потому мы ощущаем друг друга, как себя, иногда нам даже не нужно слов, чтобы что-то выразить, мы просто касаемся друг друга через свою связь с Источником. И ощущаем радость или боль, восторг, печаль, любовь, — он подошёл и опёрся на спинку её стула, стоя за спиной. — Поднеси руку к пламени свечи, и ты почувствуешь тепло, вот также мы чувствуем друг друга…
Он наклонился к её уху и произнёс тише:
— …жаль, что я не могу вот так же чувствовать тебя…
От страха и от его внезапной близости сердце у Кайи ушло в пятки. Эйгер отстранился и в этот момент вошла Гарза, сказала Хозяину что-то тихо, он кивнул и вышел за служанкой, бросив на ходу:
— Жду тебя завтра, маленькая веда. В это же время.
Глава 17. И кое-что о ведах
— Расскажи о своей матери, — велел Эйгер после сдержанного привествия.
В это утро он был непривычно молчалив. Когда Гарза привела Кайю в обеденный зал, Хозяина ещё не было. Он пришёл немного позже, отодвинул кресло и сел спиной к камину. Кроме приветствия больше ничего не произнёс. Стрелка часов медленно двигалась по кругу, и маятник покачивал девочку на полумесяце, а Кайя едва могла усидеть на месте. Сегодня она очень надеялась на то, что Эйгер, как и в прошлые разы, уйдёт раньше, оставив её одну. Потому что ей нужно было остаться одной. Ненадолго.
Этой ночью во сне она снова бродила по замку. Она снова была полосатой кошкой. И сегодня она даже придумала ей имя — Райда. Райда — это надежда.
Помоги мне выбраться отсюда! Как мне открыть дверь?
Она шла обычным путём, тем самым, каким ходила в обеденный зал, а затем, легко вспрыгнув на подоконник, обошла по карнизу комнату снаружи и забралась в маленькое слуховое окно, оказавшись за боковой дверью обеденного зала, той, в которую обычно уходила Гарза. А дальше по лестнице вниз спустилась на один пролёт и оказалась у развилки: один коридор налево, второй — направо, прямо в стене — ниша с деревянной дверью, внизу — щель, в которую она и пробралась.
В маленькой комнате было темно, но она всё видела прекрасно. На стенах висели ключи. Много ключей. Возможно, от всех дверей в замке…
Но эта дверь заперта? Как мне сюда попасть?
Райда вернулась обратно и вспрыгнула на каменный фриз, украшающий коридор на высоте человеческого плеча — там, в углублении, в камне Гарза и прятала ключ от этой двери.
— Что? — Кайя вздрогнула от его вопроса.
— Расскажи о своей матери.
— Мне нечего рассказать, я совсем её не помню, милорд, — поспешно ответила Кайя.
— Ну отец же тебе что-то о ней рассказывал? — спросил он настойчиво.
— Совсем мало. Только то, что она была доброй, и я на неё похожа. И ещё он очень сильно её любил.
— Ты сильно на неё похожа?
— Да, милорд.
— Ничего удивительного в том, что ты появилась на свет!
Кайя метнула короткий взгляд в его сторону.
Что это значит?
И тут же отвела глаза — как и всегда, тёмная маска, за которой не видно выражения лица, чёрные волосы спадают на плечи, перчатка…
Что за этой маской?
Почему-то сейчас ей впервые подумалось о том, каково оно — его настоящее лицо? Ей бы хотелось его увидеть. Но мысль эта была пугающей.
— Ты удивлена?
— Я не поняла, милорд, что вы хотели этим сказать.
— Я хотел сказать, — терпеливо объяснил он, — что если ты сильно похожа на свою мать, то она, видимо, была очень красива, и мне понятно, почему генерал Альба не смог устоять. И мне даже жаль его… в некотором смысле.
Кайя смутилась и покраснела. Ей нечасто приходилось слышать о том, что она красива. В Обители такое говорить было просто некому. Конечно, это говорил отец, но для отцов все дочери красивы. А комплименты на балу — всего лишь законы вежливости и хорошего тона, комплименты — часть светских ритуалов. Но вот то, как сейчас это произнёс Эйгер, было одновременно и приятно, и пугающе. Слишком прямо и слишком откровенно.
— Из какого прайда она была?
— Я не знаю, милорд. Знаю только, что она была ведой.
— И что с ней случилось?
— Она умерла, когда мне было два с половиной года.
— Как?
— Заболела.
— Заболела? Веда? Интересно, чем же? — она услышала явную насмешку.
— Я не знаю, милорд.
— А твой отец не рассказывал об этом?
— Нет, милорд.
— А ты не спрашивала?
— Нет, милорд.
— И он не рассказывал, как с ней познакомился?
— Сказал, что встретил её в лесу.
— В лесу? Хм, ну где же ещё встретить веду, если не в лесу! А что ещё?
— Больше ничего, милорд.
— Что, совсем ничего?
— Совсем ничего.
— Или тебе было не интересно об этом спрашивать? — он явно начинал злиться.
Не интересно?!
Конечно, ей было интересно! Но каждый раз она видела, как эти воспоминания причиняют отцу нестерпимую боль, и она боялась спрашивать.
Почему она вообще должна об этом кому-то рассказывать!
И на неё снова нахлынула злость. И ненависть. С каждым днём она все сильнее чувствовала, как в её душе к постоянному чувству страха добавляется ещё одно, совсем новое — ненависть. В своей жизни она почти не знала, что это такое. Да, в Обители к ней иногда относились несправедливо, её иногда наказывали ни за что, она дралась с другими послушницами из-за того, что её называли полукровкой или дразнили за высокий рост, но это были просто обиды. Настоящей ненависти не было. А вот теперь она начинала понимать, что это такое. Когда знаешь, что будет хуже, но не можешь остановиться и всё равно говоришь, и когда становится безразлично, какие будут последствия.
— Не интересно, милорд, — ответила она коротко, надеясь, что этот ответ отобьёт у Эйгера желание расспрашивать дальше.
Она не будет обсуждать с ним это. Он не будет копаться в самой глубокой ране в её сердце. Ни за что. Никогда!
— А вот это уже как раз очень интересно. Разве тебе не хотелось знать, кем была твоя мать?
— Нет, милорд. Я её не помню, так что нет, не хотелось.
— Вот и опять ты врёшь мне, маленькая веда, и хотелось бы знать — почему? — голос его стал громким. — Может, это связано с каким-нибудь грязным семейным секретом?
Грязный секрет?!
Она молчала. Ведь что бы она ни сказала, он взбесится и будет кричать. Потому что он всегда кричит, когда ему врут, а она соврала. И как, интересно, он это чувствует? Вот только если она будет молчать, он тоже взбесится. Выход был только один — сказать правду. И он тоже взбесится, но ответ его, скорее всего, удовлетворит.