Огонь ради победы - Великолепов Николай Николаевич. Страница 44

В одном из дивизионов 38-й минометной бригады среди личного состава было 112 человек, которые пришли с оккупированной фашистами территории. В беседах с этими людьми выяснилось, что у 67 из них разрушены или сожжены дома, у 28 убиты родственники, у 32 близкие люди угнаны на фашистскую каторгу, у 58 человек забран скот и т. д. Партийные активисты дивизиона использовали эти данные в специальной витрине наглядной агитации. Зверства фашистов вызывали у бойцов ненависть к врагу, порождали стремление быстрее отомстить ему за страдания советских людей.

Памятным событием для нас стала встреча с главным маршалом артиллерии Н. Н. Вороновым. Командующего артиллерией Красной Армии знали все, но видеть его ранее доводилось немногим. Могучего сложения, в серой бекеше и папахе, он казался еще более высоким.

Проверяя выучку частей в поле, Николай Николаевич Воронов внимательно следил за действиями бойцов и командиров, беседовал с ними.

В 170-й бригаде маршал остановился у орудия 4-й батареи старшего сержанта Бачерина. Проверив знание номерами своих обязанностей, он дал артиллеристам несколько вводных. Расчет их выполнил быстро, четко. Маршал остался доволен и объявил орудийному расчету благодарность.

— Кто командир полка? — спросил Н. Н. Воронов.

— Майор Постный Алексей Владимирович, Герой Советского Союза, — доложил комбриг Кирилл Прокофьевич Чернов.

— Ну что ж, вижу геройскую хватку. — Маршал крепко пожал руку командиру полка.

Затем командующий артиллерией проверил еще три бригады. Во второй батарее 422-го минометного полка не все прошло гладко. Получив вводную для открытия огня в новом направлении, расчеты сплоховали: перекатывая минометы, попали в ямы, занесенные снегом. С большими трудностями они выбирались оттуда. Время на подготовку к стрельбе намного превысило положенный норматив.

Маршал, однако, не сделал разноса, спокойно расспросил, есть ли в расчетах фронтовики, а узнав, что в них только новички, заметил:

— Потренируйте их получше. В бою такие оплошности оплачиваются кровью.

В заключение главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов провел с офицерами обстоятельный разбор.

Так вот из месяца в месяц шли дни напряженной учебы, наполненные тревогами и заботами, связанными с боевым сколачиванием частей. 25 сентября 1944 года также прошло по обычному руслу. Только к вечеру следующего дня я узнал о значении этой даты, ставшей весьма памятной в моей жизни. В тот день И. В. Сталин подписал два документа, где встречалось и мое имя. В одном — Постановлении Совета Народных Комиссаров СССР — объявлялось о присвоении мне генеральского звания, а в другом — приказе Наркома обороны СССР — я утверждался командиром 19-й артиллерийской дивизии прорыва.

Генеральское звание. Что и говорить, это большое событие в жизни военного человека. Было о чем поразмыслить, было о чем вспомнить.

В древнем Ростове 1 мая 1924 года принял я военную присягу и вскоре после того был направлен в Ярославль в школу младших командиров артиллерии. Здесь еще не боевое, но памятное мне служебное крещение: рапорт самому Ворошилову! Я был дежурным по учебному подразделению, а в это время К. Е. Ворошилов, проверяя Ярославский гарнизон, заглянул к нам в казарму. Вот и пришлось рапортовать. Старался изо всех сил, помнил наставление взводного Макарова: «От того, каков рапорт, зависит настроение большого начальника и, стало быть, оценка, которую получим». Я вроде бы не испортил настроения Клименту Ефремовичу. Поздоровавшись со мной за руку, он тут же обратился с вопросами к бойцам, что стояли рядом, внимательно выслушивал ответы, добродушно шутил. Одного красноармейца он попросил присесть на табуретку и снять сапоги. Увидев новенькие портянки, товарищ Ворошилов с этакой хитрецой в голосе спросил:

— Что, всегда они у вас такие хорошие, чистые?

— Да нет, — с душевной простотой ответил боец, — эти только вчера вечером выдали…

Далее вспомнились давние хлопоты мои, связанные со страстным желанием попасть на Туркестанский фронт. В то время в Восточной Бухаре еще шла упорная борьба за Советскую власть. Там действовали крупные вооруженные шайки басмачей, именовавшие себя «войсками ислама». Их вдохновлял бежавший в Афганистан эмир Бухары, получавший изрядную помощь от английских империалистов. Опираясь на местную знать в лице баев и мулл, банды совершали налеты на поселки и города, грабили, убивали жителей, сжигали кишлаки, стараясь запугать людей и восстановить власть эмирата. Прибывшие части Красной Армии помогали трудовому народу бороться за свои права, за власть Советов.

Но не так-то просто было перевестись на другое место службы. Спасибо взводному Макарову: надоумил и помог написать просьбу в Москву. Очень скоро пришло распоряжение: откомандировать.

Неблизкая дорога до Ташкента, ожидание на пересыльном пункте штаба Туркестанского фронта, зачисление в отряд, который во главе с начальником артиллерии 13-го корпуса Курганским отправлялся в Душанбе.

Старый караванный путь шел через Дербент, Байсун, Регар. Выступив вечером из Ак-Рабата и преодолев горный перевал, мы вошли в узкое ущелье Бузган — гигантскую трещину, рассекавшую горный массив Байсунтау. Я ехал в группе всадников, непосредственно сопровождавших начарта Курганского.

Добрались до быстрого ручья и там остановились, чтобы подтянулась колонна. А она была большой, в ней следовали обоз в несколько десятков подвод, верблюды с тяжелым грузом: надо было доставить воинским частям, стоявшим в районе Душанбе, боеприпасы, продовольствие, фураж.

Обоз и караван сопровождала стрелковая рота, наша же конная группа, примерно в сорок сабель, несла службу разведки, охраняла штаб начальника артиллерии корпуса, использовалась для связи по колонне.

При выходе из Байсунского ущелья — первая стычка с басмачами. Они, укрывшись в лощинах по обе стороны дороги, подстерегали нас у «святой могилы», где был похоронен какой-то знатный мулла или бай. Помню, у большущего могильного камня торчали высокие древки, на которых развевались разноцветные лоскуты, конские хвосты. Кроме того, каждое древко «украшалось» черепом дикого козла.

Вот у этого места на рассвете захлопали частые выстрелы, засвистели пули, и тут же все пространство вокруг заполнилось дикими выкриками скачущих на нас всадников. Но отряд был готов к бою, мигом заговорили имевшиеся у нас четыре ручных пулемета Шоша, а наши конники поскакали в обход левой, большей группы басмачей. Но до сабельного боя дело не дошло. Басмачи, на скаку подбирая убитых и раненых, стали понемногу сдерживать своих разгоряченных коней, затем быстро повернули назад и, широко рассыпаясь небольшими группками, помчались в горы.

Командир нашей конной группы старшина сверхсрочной службы Фокин взмахами шашки подал нам сигнал остановиться, приказал спешиться и открыть по врагу огонь из карабинов. Став, как нас учили, на правое колено, я взял на мушку одного всадника в ярком халате, скакавшего с небольшой группой на гряду холмов, что высились за «святой могилой». Сделал три выстрела — показалось, падает басмач. Но тут его подхватил скачущий рядом, и они скрылись за холмами.

Проводив отряд почти до Душанбе, наша конная группа повернула на юг и прибыла к месту своего назначения — в городок, где стояли штаб, 2-я батарея и школа младших командиров конно-артиллерийского дивизиона 11-й кавдивизии.

Я был счастлив, что попал именно в эту дивизию, прославившуюся на многих фронтах гражданской войны в составе Первой Конной армии. Значительную часть ее бойцов и командиров составляли оренбуржцы, преимущественно казаки. Хорошие, крепкие конники. Им хотелось подражать. Учился я прилежно и вскоре получил под начало отделение.

Почти ежедневно мы выезжали на операции против басмаческих банд, которые появлялись то в одном, то в другом районе. На вооружении нашего дивизиона были горные пушки (их местные жители величали «шайтан-арба»). Но с орудиями выезжали редко, больше действовали как сабельники.

Суровые горы Баба-Тага. Растянувшись длинной лентой, мы движемся узкой тропой, а она порой идет у самого края пропасти. Захватывает дух, кружится голова. Как-то сразу появляется затерявшееся в горах селение. «Тохта, ашна! Басмач бар?» [6] — спрашивает наш командир попавшегося на дороге дехканина. «Ек, ек!» [7] — торопливо отвечает таджик, и отряд, осмотрев поселок, следует дальше…