Юстиниан - Лэйдлоу Росс. Страница 30

В обычное время подобное событие вызвало бы общий вопль ужаса и возбуждение на трибунах... Однако на этот раз все были заняты другим зрелищем — безмолвным поединком между демаршами и мандатором.

Закончился финальный, двадцать второй по счёту, заезд, но император так и не проронил ни слова. Тогда демарши внезапно разразились громкими воплями: «Да здравствуют Синие и Зелёные!» — и трибуны подхватили этот крик, что свидетельствовало о предварительном сговоре. Крик повторялся снова и снова, Ипподром ревел, а потом сквозь этот рёв прорезался новый клич...

— Ника! Ника! Ника!

Люди требовали от власти ответа.

Растерянный Юстиниан повернулся к Эвдемону.

— Что происходит?!

— Их терпение лопнуло, цезарь. Я пытался тебя предупредить. Кто знает, на что они способны сейчас! Ты должен немедленно вернуться во дворец. Я же отправлюсь в Преториум и постараюсь взять ситуацию под контроль. Что мне им сказать?

Встревоженный происходящим, Юстиниан колебался. Затем он вспомнил: разве он не получил подтверждений, что он — наместник божий? Раз все его действия одобрены Иеговой и свершаются по его воле — стоит ли бояться? Самообладание вернулось к нему, и он спокойно ответил Эвдемону:

— Им? Разумеется, ничего.

— Но, цезарь!..

— Будь мужественным, мой друг! Сейчас мы не должны колебаться. Если мы будем твёрдо стоять на своём, люди поймут, что ничего не добьются насилием или наглыми требованиями.

Император и префект спустились по винтовой лестнице, ведущей из кафизмы в короткий переход, соединявший Ипподром и дворец. Пока Юстиниан отдавал приказы придворным и дворцовой страже, префект отправился в Преториум, в отчаянии качая головой. На полпути он столкнулся с встревоженным и растрёпанным Фокой.

— Возвращайся! — закричал Эвдемону его заместитель. — Назад! Ты ничего не сможешь сделать! Толпа уже ворвалась в Преториум, заключённых освободили из камер. Они убивают охранников, солдат... всех, кто встаёт у них на пути. Я едва спасся. Взгляни — они подожгли префектуру!

Он указал на освещённое заревом вечернее небо.

Эвдемон и Фока едва успели вернуться во дворец. Не успели захлопнуться тяжёлые ворота, толпа, распалённая лёгким захватом префектуры, ворвалась на Августеум — площадь перед самым дворцом — выкрикивая имена императора и префекта. На их призыв вновь никто не ответил, и грозный клич «Ника!» понёсся над городом, а затем бунтовщики начали поджигать здания.

Караульная у ворот превратилась в огненный ад; бронзовые ворота плавились от жара; обезумевшая, опьянённая успехом толпа ревела «Ника! Ника!!» Вот уже и Айя-София охвачена пламенем, вот запылало здание Сената...

— Ника! Ника!! Ника!!!

Бунтовщики сожгли ещё несколько правительственных зданий на Месе, а потом толпа, устав от событий этого дня, рассеялась по городу.

Между тем гвардия — скорее декоративная, нежели боевая, — никак не противостояла злоумышленникам, предпочитая отсиживаться во дворце.

В своих личных покоях божий избранник, растерянный и испуганный, взывал к императрице:

— Бог отрёкся от меня, Феодора! Народ против меня, верность гвардии сомнительна... я чувствую, что не могу доверять придворным и сенаторам даже здесь, во дворце! Если я избранник божий, почему всё это происходит?!

— Бог не отказался от тебя, дорогой! — твёрдо сказала Феодора, взяв супруга за руки. — Он испытывает тебя, как испытывал он Иова, как испытывал собственного сына, когда сатана искушал его на горе. Завтра ты выйдешь к народу и выслушаешь, чего они хотят. Возможно, твои недостойные слуги были несправедливы к людям — ты пообещаешь всё исправить, и всё будет хорошо.

Успокоенный её словами, Неспящий ушёл в опочивальню, чтобы хотя бы на несколько часов забыться сном и отдохнуть от событий этого страшного дня.

В это же самое время в Первом районе, в доме главы Сената Мефодия, собрались сенаторы, консулы и крупные землевладельцы. Один из аристократов обратился к собравшимся:

— Друзья мои! Зелёные и Синие сослужили нам хорошую службу, подняв плебс против Юстиниана...

Это был Гай Аникий Юлиан, сенатор, который с момента своего избрания настаивал на подобном сборе. Юлиан происходил из знатной римской фамилии. Аникии бежали из Италии от остготов.

— Однако то, что они устроили, — это просто бунт, который не сегодня-завтра сам сойдёт на нет. Мы же, пока этого не случилось, должны взять всё под контроль и склонить общественное мнение к ...

— Революции?! — в ужасе прервал Юлиана испуганный Мефодий. — Аникий, здесь, на Востоке, так дела не делаются!

Юлиан кивнул.

— Узурпация власти амбициозными политиками и военными — проклятие Западной Империи. В результате нестабильности государство слабеет, открывая путь варварам. Но иногда, для общего блага, узурпация необходима, чтобы избавиться от дурного правителя. Вспомните Нерона, Калигулу или Коммода.

— Но они были тиранами, ужасными и безумными! — возразил один из канцлеров. — Юстиниана вряд ли можно сравнивать с этой поганью.

— Согласен и здесь. Отчасти. Он в какой-то степени хуже — он навязчив. Он строит грандиозные планы строительства и мечтает возродить Запад. Чего это стоит? Огромных денег. И пока он их получает, он не обращает внимания на то, каким образом эти деньги получены и как страдают от этого люди.

— У тебя есть план? — спросил Максентий, земельный магнат, пострадавший от рук головорезов Каппадокийца.

— Да, есть. Сейчас идеальный момент для переворота. Юстиниана ненавидят. Он же слаб. Армии в столице нет — лишь несколько сотен наёмников-германцев да дворцовая стража. Последних вообще можно не считать — игрушечные солдатики, которые к тому же сразу перейдут на нашу сторону, если мы победим. Присоединятся к нам и придворные, и дворцовые сенаторы — все они аристократы. На место Юстиниана есть три прекрасные кандидатуры: три племянника покойного Анастасия, все они сейчас в Константинополе... И все они — настоящие римляне, как и мы с вами. Ипатий, возможно, был бы наилучшим выбором, он популярен в армии, успешный и удачливый полководец. Но нам придётся учитывать лишь одно: сейчас он и его брат Помпей заперты во дворце и наверняка останутся там, пока не стихнут беспорядки. Таким образом, в нашем распоряжении только третий племянник — Проб.

— А сам Проб в курсе, что его ожидает порфира? — сухо спросил один из сенаторов.

— Нет — и не должен об этом знать. — Юлиан пристально оглядел собравшихся, подчёркивая важность момента. — Проб — осторожный человек, он никогда не пойдёт на захват власти. Его нужно возвести на трон, преподнеся это как свершившийся факт. Завтра на Ипподроме мы объявим его императором, и плебс поддержит нас — обязательно поддержит! — а тогда уже Проб не сможет отказаться.

— А ты готов взять на себя роль Нимфидия? [53] — спросил Мефодий.

Аникий скромно поклонился.

— При условии, что большинство из вас одобрит мой план, — да.

— В таком случае я назначаю Гая Аникия Юлиана нашим представителем! — торжественно сообщил Мефодий. — Кто против, поднимите руку.

Не поднялась ни одна рука...

ДВЕНАДЦАТЬ

В среду, в четырнадцатый день января, восход солнца осветил дымящиеся руины. Вскоре из дворца пришли известия, что гонки на колесницах состоятся и сегодня; император вновь будет на них присутствовать. Изрядно труся, но вместе с тем надеясь, что совет его супруги был верным, Юстиниан, сжимая в руках Евангелие, поднялся по винтовой лестнице в кафизму в сопровождении мандатора и префекта города. На этот раз он и сам чувствовал почти осязаемую враждебность, исходящую от молчаливой толпы. Чуть помедлив, он послал эдитору распоряжение отменить гонки — люди явно были не в том настроении, чтобы развлекаться.