Юстиниан - Лэйдлоу Росс. Страница 59

Ситуация грозила хаосом благодаря некомпетентности императора. Нарсес ясно понимал, что нужно было бы сделать: получи Велизарий необходимое подкрепление, он смог бы перехватить инициативу и даже нанести сильный удар, возможно и смертельный, по противнику. Вместо этого он даже не поехал в Лацику, ради которой и был отозван, он — невероятно! — сидел в Константинополе в качестве начальника дворцовой стражи!

В Италии творились вещи ещё более странные. Германус был женат на Матасунте, вдове Витигиса и дочери Амаласунты, отцом которой был Теодорих. Этот брак должен был подкрепить авторитет Германуса в качестве возможного императора Западной Римской Империи — среди жителей Италии он пользовался популярностью. Кроме того, это могло помочь сторговаться насчёт некоего разделения власти на полуострове — готы в первый раз вошли в состав Сената и могли предоставить армию, которая защитила бы Италию от вторжения лангобардов, франков и алеманов. Сын Германуса и Матасунты автоматически становился наследником западного престола, будучи наполовину римлянином, наполовину готом, продолжая по линии матери королевскую линию Амалей. Если всё это получится — а у Нарсеса не было оснований в этом сомневаться, — то вся эта война, о чём Нарсес подумал с внезапным отвращением, была попросту не нужна. Колоссальная трата сил, людей, средств, а в результате разорение страны и её народа. В Италии, где давно уже царили варвары, призрак Теодориха был всё ещё силён — и его наследники наверняка победили бы. Однако после смерти Феодоры политика Юстиниана всё чаще стала давать сбои — ей не хватало последовательности и согласованности.

— Спасибо, что пришёл, Нарсес! — Появление Юстиниана прервало размышления Нарсеса.

Нарсеса потрясло то, как сильно постарел император. Некогда красивое лицо похудело, глаза ввалились, волосы поседели и истончились, напоминая белый пух; шея стала худой, дряблой и жилистой, как у глубокого старика. Нарсес был старше Юстиниана на пять лет, но выглядел на добрых десять лет моложе.

— Как ты относишься к тому, чтобы вернуться в Италию, старый друг? — спросил Юстиниан. — Однажды ты уже сослужил мне там хорошую службу, хотя... — император мягко улыбнулся: — с Велизарием вы тогда несколько разошлись во взглядах.

— Можно сказать и так, цезарь! — уклончиво ответил Нарсес и впился в императора острым оценивающим взглядом. — Для меня честь — подобное предложение, но если честно, то я думаю, что это плохая идея. С Германусом у нас получится даже хуже, чем с Велизарием. Тотила на вершине славы и успеха, и последнее, что тебе нужно, — это разделение командования.

— Германус мёртв, — просто и печально ответил Юстиниан. — С Балкан пришли крупные силы славян, после этого он заболел и вскоре скончался в Сардике [141]. Ах, что за император мог бы из него получиться! Август, объединивший готов и римлян на Западе... А после моей смерти он взошёл бы на престол Константинополя, передав корону Запада своему сыну.

Изо всех сил скрывая громадное облегчение от того, что дурацкая идея объединения Западной Империи и римских готов теперь надолго похоронена, Нарсес торопливо спросил:

— Ты хочешь, чтобы я стал главнокомандующим в Италии?

— Именно так.

— Тогда я с удовольствием принимаю твоё предложение, цезарь. Однако, — тут в голосе Нарсеса прозвучали стальные нотки, — у меня есть несколько условий.

— Условий?! — император нахмурился. — Нарсес, я думаю, ты забываешься!

— Буду говорить прямо, август. Я отправлюсь в Италию только при условии, что у меня будет достаточно войск. Римских войск, солдат регулярной римской армии. Никаких наёмников, личных слуг и федератов-варваров, которыми отделались от Велизария перед тем, как ты его отозвал.

— Мои руки были связаны! — запротестовал император. — Ты должен понять меня, Нарсес! Восстание в Лацике могло дестабилизировать положение на восточных границах, и мне нужен был сильный полководец, чтобы разрешить этот кризис.

— Но я так понимаю, восточнее Константинополя Велизарий не уехал?

— Пусть он находится здесь, но для Лацики достаточно и такого известия. Что касается твоего требования... — Юстиниан покачал головой и беспомощно развёл руками: — Боюсь, это невозможно. Казна Империи почти пуста — бунты в Африке, Тотила, строительство крепостей на Балканах для защиты от вторжения славян [142], переброска войск на Восток, восстановление страны после чёрного мора... Тебе придётся иметь дело только с тем, что мы сможем наскрести.

— Тогда, цезарь, я вынужден отклонить твоё предложение! — с ледяной вежливостью поклонился Нарсес. — Найди кого-нибудь посговорчивее — того, кто будет соглашаться на роль мальчика для битья. Я, с твоего позволения, ухожу в отставку.

— Ради бога, Нарсес, сядь! — резко бросил Юстиниан. — Думаю, мы сможем договориться таким образом, что ты будешь доволен.

Чувствуя, что победил, Нарсес сел обратно на скамью.

— Мои запросы просты, август. Дай мне людей — и я дам тебе Италию.

Для удовлетворения амбиций Нарсеса налоговое колесо Империи закрутилось ещё быстрее, и эти меры коснулись всех уголков Римского мира, включая Италию — по крайней мере, ту её часть, которая ещё не попала под власть Тотилы, — и Африку, вполне усмирённую к этому времени безжалостным Иоанном.

Люди, оружие, корабли и деньги — всё это шло Нарсесу на создание небывалой и мощной армии, и он лично объехал все военные гарнизоны Фракии и Иллирии, пока, наконец, не объявил, что доволен результатом.

Нарсес был реалистом, а ещё гуманным и умным полководцем. Он знал, что единственный способ смягчить последствия войн, — это максимально быстрая победа над врагом. Такие люди, как Велизарий, Германус и Тагила, были анахронизмами, воинами, исповедующими устаревшие идеалы, больше подходящие для Троянской войны, — с их уважением к противнику и даже восхищением им. Современность требовала иной военной политики. Их своеобразный кодекс чести стал причиной того, что война в Италии затянулась почти на 20 лет, принеся одни лишь разрушения и заставив страдать мирное население. Теперь нужна была быстрая победа — а это, в свою очередь, было возможно только при условии, что на Тотилу обрушится многократно превосходящая его силы мощь. Уничтожить Тотилу означало уничтожить почти всех взрослых мужчин-готов. Это было жестоко — но и более милосердно, чем вести бесконечную военную кампанию, истощающую страну и несущую гибель тысячам мирных жителей.

Наконец, всё было готово, и Нарсес отправился с армией на север [143], а флот одновременно с ним прошёл через Адриатику и подошёл к берегам Италии.

В последний день июня того же года Тотила, выйдя из Рима по Виа Фламиниа, остановил свою армию, большая часть которой состояла из кавалерии, возле селения Тадинае, на середине пути между Ариминумом на севере и Перузией на юге [144]. В сопровождении своего заместителя по имени Тейя Тотила проехал примерно милю вперёд, чтобы осмотреть местность, где ему, скорее всего, предстояло сразиться с римлянами. Это была мрачная равнина, окружённая высокими и острыми пиками Северных Апеннин. Это место называлось Буста Галлорум — Могила Галлов — в память о великой победе римлян над галлами, случившейся восемь веков назад.

— Хорошо для кавалерии, государь! — бросил Тейя.

То был опытный ветеран, суровый и мужественный боец. Недавно он попытался остановить армию Нарсеса, затопив долину Падуса, но не преуспел: Нарсес пошёл в обход, вдоль побережья, в дельтах рек и на заболоченных землях используя для переправы понтоны.

— При условии, если они примут бой именно здесь! — пробормотал в ответ Тотила.

Молодому королю готов не было ещё и тридцати лет. Он выглядел озабоченным и даже встревоженным — Нарсес привёл армию, многократно превосходившую войско готов. Он разместил её на возвышенности в северной части равнины, окружённой крутыми склонами гор, исключив тем самым всё, кроме лобовой атаки на свои позиции, да и то лишь в одном месте. Это был овраг справа от невысокого хребта, на котором римляне разбили лагерь, исключив возможность обойти их с фланга. Указав на это, Тотила распорядился: