Веспасиан. Павший орел Рима - Фаббри Роберт. Страница 48

Ансигар что-то приказал другим декурионам, и те стали распределять своих воинов по лодкам, по две турмы в каждую.

— Что будут делать люди Тумелика? — спросил Веспасиан Ансигара.

После короткого разговора с херусками декурион вернулся и сообщил:

— Они возьмут последнюю лодку, господин, и поплывут на юг, чтобы вернуть тело вождя его матери.

— Неужели пятеро справятся с большой лодкой?

Ансигар пожал плечами.

— Они говорят, что справятся, если будут держаться ближе к берегу, сторонясь главного течения, — декурион послюнявил палец и поднял его. — По их словам, этот лёгкий северный ветер усилится и скоро они смогут поставить парус.

Веспасиан посмотрел на палец Ансигара и сделал то же самое, что и он. Та сторона пальца, что была обращена к северу, ощутила холодок.

— Это означает, что ветер будет дуть нам навстречу. Что же, пожелай им удачи и поблагодари от моего имени.

Он снова повернулся к лодкам батавов — те были уже почти полностью загружены. Затем вошёл в воду и по верёвочной лестнице забрался на корму одной из них.

Магн помог ему перебраться через борт.

— Пора отправляться. Что скажешь, господин?

— Давно пора, Магн, — ответил Веспасиан. Ансигар вскарабкался на борт следом за ним и, взявшись за рулевое весло, что-то крикнул. Насколько Веспасиан понял, это была команда на «раз, два, три», потому что батавы одновременно погрузили вёсла в воду и налегли на них. Лодки плавно скользнули вперёд, увлекаемые медленным течением.

Веспасиан приказал Ансигару держаться ближе к противоположному берегу и как можно дальше от римской флотилии. Течение же увлекало их дальше, так что когда они достигли другого берега, то поравнялись с римскими судами, до которых теперь было около пятисот шагов. Туман окончательно рассеялся, и те были видны как на ладони. Впереди, примерно через две мили, река поворачивала на запад.

— Пусть гребут быстрее, Ансигар! — приказал Веспасиан, когда декурион взял,из его рук рулевое весло и направил лодку на север. — Если нам удастся скрыться за тем поворотом раньше, чем они увидят нас, мы оторвёмся от них.

Он не сводил глаз с римских кораблей. Главным образом это были вытащенные на берег биремы. Над гладью реки, сверкавшей на полуденном солнце как зеркало, разносились крики гребцов.

— Будем считать, что нам повезло, если они нас не заметят, — сказал Сабин, прижимая к груди свёрток с золотым орлом. — Представляю, какое лицо будет у Габиния, когда он поймёт, что мы — спасибо Тумелику — опередили его.

— Очередная ирония судьбы, верно? В этой стране это случается сплошь и рядом, — заметил Магн. — Сын Арминия попытался украсть золотого орла, который был трофеем его отца, чтобы вернуть его Риму. Тем самым он нарушил клятву, которую дал Донару, и тот поразил его, подстроив смертоносную германскую ловушку. И всё потому, что три бывших раба захотели упрочить власть своего хозяина, да и свою собственную. Что не мешает им соперничать друг с другом, дабы единолично заручиться благосклонностью слюнявого идиота Клавдия.

— Ты задумываешься о том, какое правление будет при Клавдии? — нахмурив лоб, спросил Веспасиан.

— Думаю, такое же, как всегда.

— А я не согласен. При каждом новом императоре оно бывало разным. Августу удавалось править вместе с Сенатом, причём так, что было незаметно, в чьих руках власть, хотя всё это прекрасно знали. Тиберий был не столь тонок, чтобы играть в подобные игры, и его отношения с Сенатом испортились. Ни одна из сторон не понимала, чего хочет другая.

Калигула прибрал к рукам всю власть и правил с одобрения толпы. Сенат раболепно ему повиновался, напуганный казнями невинных людей всякий раз, когда у императора кончались деньги. Теперь же мы вместо императора имеем подставное лицо. Клавдий не доверяет Сенату, потому что тот не поддержал его. От его имени правят три грека-вольноотпущенника, которым нет доверия, хотя одного из них я называю своим другом. Похоже, эти трое будут править империей ради собственной выгоды.

— Потому-то я и не лезу в политику, — буркнул Магн. — Мне наплевать, как нами правят и кто, главное, чтобы никто не совал нос в мой маленький уголок в Риме. Но ведь они лезут в мои дела именно потому, что мне на них наплевать. А мне на них действительно плевать. Будь у тебя такое же отношение к жизни, мне было бы гораздо спокойнее. Ну, ты понял, о чём я?

— Тебе легко говорить, — фыркнул Сабин. — Но как может сторониться политики сенатор?

— Значит, надо перестать быть сенатором или же, если достоинство не позволяет, удалиться от государственных дел. На худой конец, можно перестать бывать в Сенате и не стремиться к назначению на новый, выгодный пост.

— Но как же тогда добиться положения и влияния в обществе?

— Вот я, например, без особых усилий имею влияние в своём кругу.

— Это потому, что ты — патрон Братства перекрёстка.

— Именно. Я возглавляю мою... моё... дело, и мне больше ничего не нужно. Вы же ведёте политические игры на хорошо знакомом вам поле, но не можете попасть наверх, потому что вам мешает ваше происхождение. Тогда зачем вам всё это? Какой в этом смысл?

— Я думаю, смысл в том, чтобы стать консулом, — ответил Веспасиан. — Это была бы великая честь для моей семьи.

— Была бы двести лет назад, но что это значит теперь? Что тебя будут сопровождать двенадцать ликторов, что ты получишь возможность когда-нибудь управлять провинцией где-нибудь в заднице империи, вдали от удовольствий жизни в Риме.

Как хотите, господа, сейчас всё не так, как в старой доброй республике, а с вашей помощью всё становится ещё хуже.

— Это лучше, чем сидеть в поместье, где единственное занятие — следить за тем, чтобы вино этого года получилось не хуже прошлогоднего, — вступил в разговор Сабин.

Веспасиан не спешил с ним согласиться.

— Не знаю, Сабин. В молодости я мечтал именно об этом. Иногда мне кажется, что было бы неплохо вернуться в поместье.

— Чушь! Ты бы сразу заскучал там.

— Ты думаешь? Ну, я не знаю, — ответил Веспасиан, снова посмотрев на римскую флотилию.

Его внимание привлекло движение на берегу. К реке приближался большой конный отряд. Во главе его ехал человек в генеральской форме: на груди бронзовая кираса, на голове начищенный до блеска шлем. За спиной развевался красный плащ.

— Проклятье! Это Габиний. Тот самый отряд, который преградил нам дорогу. Похоже, они поняли, кто мы такие. Ведь у них точно нет никаких пеших кавалеристов.

Произнося эти слова, он заметил, что генерал, прикрыв глаза от солнца, смотрит в их сторону, после чего предполагаемый Габиний что-то крикнул своим людям. В следующее мгновение команда ближней биремы пришла в движение, готовясь броситься в погоню за подозрительными пешими кавалеристами.

— Мы можем плыть быстрее, Ансигар? — забеспокоился Веспасиан.

— Можем, но мы рискуем поломать вёсла.

— Давайте всё же рискнём. Иначе они догонят нас.

Ансигар что-то крикнул батавам, и те сильнее налегли на вёсла. Веспасиан почувствовал, что лодка ускорила ход. Впрочем, заметил он и то, что поверхность реки пошла рябью. Херуски были правы — северный ветер крепчал. Однако он тотчас выбросил эту мысль из головы. Встречный ветер замедлит движение не только их лодок, но и бирем.

— Пока что это единственная бирема, которую они смогли спустить на воду, — процедил Магн сквозь стиснутые зубы, когда большая группа воинов столкнула судно в воду. — И как это нам всё время везёт на стычки с собственным флотом? Я помню, как нас в своё время обстреливали в Мёзии.

— Мерзкие ублюдки, — буркнул Сабин.

Подобно многим пехотинцам, он был невысокого мнения о римских мореходах.

Веспасиан с тревогой наблюдал за тем, как воины Габиния спустили на воду ещё пять кораблей. Мгновенно ощетинившись вёслами, они напоминали рассерженных гусей, готовых броситься на соперников.