Фантастическое приключение городского лучника (СИ) - "Сергей serdobol". Страница 6

Минут через десять хвостовики садились на тетиву плотно.

— Пошли. — Посерьёзнел Володька и улыбнулся уголками рта.

— Пошли. — Почувствовал я его состояние и, наверное, побледнел. В этот миг мне очень сильно захотелось жить.

На улице было тихо. Дальняя разведка давно ушла в поиск, ближняя слившись с темнотой, растворилась в лесу. Весь жила ночной жизнью, по своим правилам и правилам леса, по людским законам и законам природы.

Мы сидели в загоне для коров и, наблюдая за улицей сквозь щели строения, тихо беседовали. Время тянулось мучительно долго. Я поведал Вовке свою историю, он мне свою рассказал, как Бурей открыл тоннель времени, что он Вовка туда попал, когда искал домик на продажу. Как он угрожал арестовать всю весь Гудошное и сдать куда следует, как бросился на Горына, выхватив у мальчишки тренировочную рогатину, а тот увернулся и голоменью меча влепил Вовке по лбу до потери сознания. Хорошо, что Бурей вступился. А потом у него «крыша ехала» и опухали мозги от нежелания верить в происходящее. …

Среди ночи в лесу ухнул филин, ближе к деревне застрекотала белка. Вовка шикнул. Напряжение росло. У меня начался мандраж, сердце колотилось очень громко и казалось, заглушало все звуки в округе. Что ж, у хорошего бойца, всегда перед боем понос.

Вовка тихонько коснулся моего плеча, это был сигнал к вниманию.

По веси двигались тени, вызывая во мне дрожь, бурление в низу живота. Четыре силуэта, появились попарно, с разных сторон. Я шевельнулся, Пятак сжал моё плечо. Ещё минут пять не прошеные гости шныряли вдоль домов, потом всё затихло, через некоторое время прострекотала белка.

— Расслабься пока. — Тихо сказал мой приятель, — ща будем новостей ждать.

Через некоторое время напряжение спало. Я начал осмыслено различать звуки. Вот где-то корова вздохнула, вот ещё какая-то скотина топнула в хлеву…

Сырая прохлада ночи забиралась под одежды и выгоняла тепло, вызывая мелкую дрожь. Краешком глаза я уловил какой-то блик и прильнул к щели. В ночном небе, чертя огненные полосы, загорались и тухли падающие звёзды. А я и забыл, что уже конец августа. Говорят, что август — месяц падающих метеоритов, но он, скорее месяц гибнущих звёзд. Вспышек было намного больше, чем в моём, современном времени, видимо до нас их сгорело огромное количество, а нам остались крохи.

— Небо видал? — Шепнул я Вовке.

Он промолчал, но его кивок был уловим.

В стороне реки послышалась возня и лёгкий плеск, погодя прокрякала утка, ей вторила другая. В лесу опять коротко стрекотнула белка, а за ней ухнул филин.

У меня возникло чувство беспокойства:

— ВовкО, ты слыхал, что б белка ночью стрекотала?

— ВладкО, а ты вообще слыхал, что б белка с утками и филином по ночам беседовала?

Я выдохнул …

— Отож. — подытожил дружок с тихим смешком.

— А что ж собаки молчали?

— Бурей увёл.

Вскоре раздался шорох, причём возле нашего укрытия. Волосы под шлемом встали дыбом, показалось что, натянулся подбородный ремешок.

— Ну, што вы тут браты, скучаете? Порты ещё не замочили? — шёпотом, вползая к нам, проговорила тень, трясясь от смеха.

— Данила, ты? — Убирая нож, ахнул мой товарищ. — Ты ж в дальнем дозоре был?

— Тык был и уже назад обернулси-си-си. — Смеясь, шептал парень.

— Впредь упреждай на перёд, а то я тя, чуть было, ножом не полоснул! — Прошипел Володька.

Данила пискнул мышью:

— Так годится? Ладно не серчай, — перестал трястись Данила, — меня Кирилл до Горына послал, а тот велел всех оповестить. Одна лодья, с тремя десятками воев, крадётся по Кубене к нашему плёсу. Тихо идут, видать вёсла чем-то обмотали, ишшо два десятка воев берегом идуть, все доспешные. Наши и тех и тех доглядывают. Вторая лодия, встала в пяти стрелищах, на том берегу Кубены, там ещё у них десяток остался, полон стерегут.

— А что на нашем берегу случилось. — Тихо спросил Владимир.

— Да засадные хлопцы, четверых ихних, возле наших расшив, повязали, да одного невзначай зарезали. Они челны пытались увести, видать мало им двух лодий то.

Мне опять стало жарко. Что значит невзначай зарезать, спросил я себя. Выходит, и меня так же и кого угодно. Ну и времена.

— Что порешили? — Спросил Вовка.

— Как высадятся, наши у берега их пропустят, солому за спинами подпалят и по краю зайцами до вас, а вам по свету противников легче стрелами забросать будет, мы пешцев у леса встрянем. Горын наказал, чтоб сдуру в сечу не лезли, бо покрошат. Ща к заслону переползайте, там уже наши схоронились. Ежли татей стрелы не остановят, то отбегайте к избам, там Горын и други их в мечи примут, а вы пособите. А твой щит иде? — Шепнул Данила.

— Сижу на нём. — Тихо ответил я.

— А-а! Эт ты знатно удумал. Налетит хто, щитом прикрыться не успеешь.

— Затрясся в беззвучном смехе парень и ужом исчез в темноте.

Не знаю, покраснел ли я, побледнел ли, но под ложечкой, от стыда засосало.

Вован, видимо почувствовав моё смятение, шепнул:

— На Данилу не дуйся, он и рубака дай бог каждому, и на язык остёр, даже Бурея иногда цепляет. Меня по началу, цеплял часто, я злился, а потом разглядел душу его. Он чужое горе как своё воспринимает. На людях всегда весел, а один всегда в думах да в грусти. Ладно, хватит шептаться, пошли.

Проползти сто метров, до так называемого заслона, оказалось для меня мукой. Я никогда в жизни не предполагал, что буду ползти в средневековом доспехе, в наручах и поножах, со здоровенным тесаком на поясе, с луком и стрелами, со щитом на спине, по достаточно высокой траве на стрелковую позицию. Заслоном оказались расставленные в траве бочки, причём без соблюдения какого-либо порядка, где по две, а где по три в ряд, тут же были разбросаны пучки соломы. По сути это был не заслон, а временные укрытия для лучников, хаотично расставленные на лугу для запутывания вражеской разведки, догадался я. Между ними валялись калитки от изгородей, доски и даже пни. Тут мы и заняли оборону, все по своим укрытиям, за своей бочкой. Началось томительное ожидание.

Долго ждать не пришлось. Минут через десять пятнадцать от реки донёсся лёгкий шум. Прокрякала утка, ей отозвалась другая.

В ночной тиши скрежет ладейного днища о прибрежный песок, отозвался мурашками по спине. Шорох множества ног приближался, слышалось густое дыхании людей, идущих убивать. В ночном воздухе стал ощутим запах пота и будущей крови. У меня прослабили колени и в этот момент за спинами противников полыхнули четыре соломенные копны. — …Киев бомбили, нам объявили, что началася война… — Вставай страна огромная!.. — пронеслось в голове.

Меня обуяла дикая, первобытная злость, которой я раньше не испытывал. Она пьянила и требовала жёстких действий.

Стрела плотно села на тетиву. В ста с лишним метрах от меня, подсвеченный четырьмя кострами, на нас бежал враг. Послышались хлопки тетив, и я впервые отправил стрелу в человека, в людей которых не знал, которые шли, чтобы забрать мою жизнь.

Мандража не было, рядом щёлкали, позвякивали, похлопывали тетивы, сливаясь в какой-то ритмичный аккомпанемент всему происходящему. Я был частью этой убийственной музыки, я был музыкантом этого кровавого оркестра, я чувствовал, что посылаю смерть.

Стрела за стрелой уходила в противника, тот взялся в щиты и превратился в непробиваемую стену. Теперь посыпались стрелы на нас. Стреляли с ладьи, причём довольно результативно. Шмелиное гудение пролетающих мимо стрел вызывало холодок в желудке, появились раненые. Наши ответили, похоже не без успеха, ибо послышались крики боли. Мы продолжали обстреливать противника. Где-то с лева в лесу раздавались крики и звон железа. Похоже, шутник Данила сотоварищи, сшибся с лесным отрядом ночных «гостей».