Огненная кровь. Том 1 (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 51

— Когда я наутро после праздника помчался в Фесс в надежде найти тебя, вломился в дом к купцу Миора, наговорил гадостей его дочери и собирался сжечь его дом. Спасибо, Цинта меня остановил. И вот… теперь я рад тому, что мы тут одни, и никто не помешает мне наконец-то сделать всё правильно.

И что-то было в его голосе, он стал тише и мягче, и будто обволакивал её, и в это мгновенье Иррис увидела огонь — снова между ними дрожало знойное марево, совсем как вчера за столом. Она невольно отступила на полшага, и это не ускользнуло от взгляда Альберта.

— Ты меня боишься? — спросил он как-то расстроенно.

— Да.

— Почему?

— Потому что… я не знаю, чего от тебя ожидать и это… меня пугает. И то, что ты делаешь…

— И что я делаю?

— Этот огонь… ты пытаешься… воздействовать на меня… и это нечестно!

— Что? Воздействовать? Каким это образом, позволь спросить?

— Вашей магией. Этим огнём ты пытаешься подавить мою волю.

Он посмотрел на неё как-то странно, словно не понимал, о чём вообще она говорит.

— Хм, — он почти оторвал пряжку от тульи, — я был неправ, признаю. Я повёл себя, как идиот, и я хотел бы, чтобы ты меня простила. Я обидел тебя, но поверь, это не со зла. Я думал… вернее, я наделся на то, что твой взгляд, тот танец… но раз я ошибся… Не казни того, кто раскаялся. И, если честно, я не совсем понимаю о какой магии ты говоришь…

Он делал паузы, подбирая слова, хотя обычно за словом в карман не лез, и Иррис показалось, что он взволнован, потому что пряжку он всё-таки оторвал и, зашвырнув её в кусты, добавил:

— …Так ты простишь меня? Учитывая, что мы теперь… будущие родственники.

Она не верила ни единому его слову. Он говорил одно, но глаза его смотрели так, что было понятно — он не раскаялся. И этот внимательный взгляд, и его руки, откручивающие пряжку на шляпе, от которых она не могла оторвать глаз, и голос… И огонь, которым он её касался, вызывая очень странные чувства, и он обманывал её насчёт магии, но…

Ноги у неё вдруг стали, как ватные, и ноздри затрепетали, ощущая, как где-то вдали над морем зарождается гроза, и внутри снова начинал вращаться вихрь…

Она отодвинулась ещё немного и произнесла поспешно, чтобы скорее уйти от скользкой темы:

— Хорошо. Забудем всё это, как недоразумение и… а, кстати, почему ты назвался другим именем? Ведь скажи ты настоящее своё имя — Драго, я бы всё тебе рассказала.

Альберт указал рукой на аллею и произнёс:

— Пройдёмся?

Они направились по дорожке в сторону оранжереи, которая высилась в дальней части парка и отсюда напоминала огромный перевёрнутый корабль из стекла. Альберт шёл медленно, нарочито медленно, словно собрался пройти эту короткую аллею только к утру.

— Я уехал в Скандру десять лет назад. И если Себастьян рассказывал, то ты знаешь, что мы не слишком-то ладили с отцом. Я хотел новой жизни, в которой ничто не должно было напоминать мне о нём. Даже имя. Я — бастард, и на это обстоятельство мне не ленились указывать каждый день, много лет. Надо ли говорить, что я ненавидел имя моего отца? Я взял себе другое, ему назло. Так что Альберт Гарэйл — имя настоящее, во всяком случае, я прожил с ним десять лет и нисколько о них не жалею.

— Как странно всё сложилось, — произнесла Иррис задумчиво.

— А ты не думала, что в том, что всё так сложилось, есть воля свыше?

— Воля Богов?

— Ну, согласись, представься мы настоящими именами, всё бы вышло иначе. Но вышло, как вышло. Возможно, в этом был какой-то тайный смысл, которого мы не знаем? — он усмехнулся.

— Богам хотелось, чтобы я ударила тебя по лицу, ты извинялся, а я испытывала неловкость? — усмехнулась она в ответ. — Сомневаюсь, чтобы Богам понадобилась нечто подобное!

— Тайный смысл в том, чтобы мы почувствовали то, что почувствовали, не зная, кто мы. И чтобы наши имена не стали этому преградой. Ведь узнай, кто мы на самом деле сразу, ничего бы этого не произошло.

— «Этого»? — спросила она. — Чего «этого»? Того, что мы теперь испытываем неловкость?

— Того, что мы теперь испытываем. И это не только неловкость…

Он шёл рядом, и она не видела его глаз, но смысл его слов был ей понятен и снова заставил покраснеть.

А что она испытывает, кроме неловкости?

Она не знала. Она не могла подобрать подходящего объяснения этому чувству, но больше всего оно было похоже на страх, только очень странный. Когда тебе жутко до безумия, но ты всё равно открываешь дверь в тёмную комнату, потому что очень хочешь узнать, что там…

И умом она понимала, что ей не нужно открывать эту дверь, и гулять с Альбертом в вечерних сумерках под акациями, и слушать то, что он говорит.

Но что-то другое заставляло её делать это, превозмогая страх…

— И зачем бы это нужно было Богам, учитывая обстоятельства и мою помолвку? — спросила она, разглядывая разноцветный булыжник дорожки.

— Думаешь, я знаю, что замыслили Боги? «Держа в руках узду от всех морей, лишь Боги рассмеялись в небесах…».

— «… над мелочными планами людей, что вечно строят замки из песка!».

Альберт остановился и повернулся к ней.

— Ровно эти же строки произнёс Гасьярд в Мадвере, когда узнал, кто я такая, — ответила Иррис, обрывая мелкие листочки акации.

— Ну, вероятно, это потому, что твоя мать — Регина Айфур. И Салавар, оказывается, был влюблён в неё и очень сильно, но она сбежала накануне помолвки, очевидно, что с твоим отцом.

— Что? Салавар был влюблён в мою маму? — искренне удивилась Иррис.

— А ты не знала?

— Нет.

— Ну, сначала мне показалось довольно странным, почему Салавар устроил эту помолвку и так торопился, но теперь-то я понимаю, — он улыбнулся и произнёс, понизив голос, — для мужчин из рода Драго женщины из рода Айфур обладают невероятной притягательностью.

Она смутилась и снова медленно пошла по аллее.

— Я не знала этого. Но джарт Гасьярд… он сразу понял, что я тоже вижу живой огонь. И после этого на следующее утро, эфе Салавар предложил мне стать женой Себастьяна.

— И почему ты согласилась?

— Это бестактный вопрос.

— Это простой вопрос, Иррис.

— От этого он не перестаёт быть бестактным.

— А не проще было ответить, «потому что я сразу влюбилась в Себастьяна»? Ну или хотя бы сказать, что он тебе сразу понравился. Ведь это правда, наверное… а правда тебе даётся легко, в отличие от лжи. Или… правда в чём-то другом? — спросил он тихо.

И слова эти отозвались сердцебиением у неё в груди.

— Послушай, Альберт, у всего есть границы, и я не собираюсь обсуждать это с тобой. И если ты не понимаешь, что значит «бестактный вопрос», то я лучше пойду.

— Тактичность не самая сильная моя черта. Но хорошо. Оставим это. У нас ещё будет время это обсудить за завтраком, к примеру. Я ведь только что переехал сюда жить. И теперь мы будем видеться часто, Иррис. Хотя, может, я просто спрошу об этом у Себастьяна, я как раз к нему иду.

Он дразнил её, она это понимала, но внутренне ужасно разозлилась.

Почему она становится такой косноязычной, когда он рядом? Почему теряется и краснеет? Почему ей кажется, что даже кости у неё плавятся и становятся мягкими от его голоса?

Её никогда не смущало присутствие мужчин, она умела с ними говорить и парировать их шутки, она никогда не терялась и уж тем более не краснела раз за разом. И вот с Себастьяном она чувствовала себя свободно и легко. Так почему рядом с Альбертом всё иначе? Может, виноват треклятый их секрет, который висит у неё камнем на душе и не даёт спокойно смотреть ему в глаза? И этот поцелуй на озере, о котором она боится вспоминать? Может всё потому, что она чувствует вину за то…

За что?

За то, что не может его забыть…

За то, что каждый раз губы пылают от этого воспоминания, словно хотят ещё…

— Хочешь спросить у Себастьяна? Спроси. А почему нет? — ответила она с вызовом и остановилась, глядя на Альберта. — Можешь даже рассказать ему всё! Всё как было! Знаешь, я уже начинаю привыкать к тому, что меня унижают и к змеям в моих подарках, так что, думаю, этим ты меня точно не удивишь! И если ты думаешь, что сможешь и дальше использовать эту мерзкую историю, чтобы давить на меня, то нет! Даже не надейся!