Начало (СИ) - Лосев Владимир. Страница 17

Этого не должно быть.

«Что-то здесь не так, – подумал я, глядя как пол под ногами проворачивается на невидимых шарнирах. –Это ловушка».

И я полетел куда-то вниз.

Глава 6

Летел я долго, метров пятьдесят, и если бы не пониженная гравитация, то сдох бы сразу. Увы, не сдох. Еще помог в этом костюм —моя вторая кожа, он ослабил силу удара, но только счастливым это меня не сделало. Я не только слышал, но буквально всей своей сущностью ощущал, как ломаются

мои нежные косточки, как вылетают штифты, и боль пожирает мое тело. Боли я не боюсь, боль – друг, так мне однажды рассказал мой врач. Она всегда предупредит тебя, когда что-то не так. Тот, кто не чувствует боли, тот долго не живет. В Америке в шестидесятых удалили болевой центр из мозга

у взвода морских котиков, знаете, сколько их осталось в живых через год? Правильно —ни одного! Эти суровые американские бойцы перли через полосу препятствий, не обращая внимания на сломанные руки и ноги, на вывихи и ссадины. Они проходили через джунгли, не замечая укусов ядовитых змей и пауков, это было круто, но недолго, потому что в итоге сдохли все.

У меня болезнь хрустального человека. Знаете, что это такое? Это когда кости хрупкие, и ломаются даже оттого, что какой-то парень крепко пожмет тебе руку. Правда. У меня было раз такое, с тех пор я не подаю руки никому, пусть считают слабаком и не мужиком, впрочем, я такой и есть. Я слабак. А единственный способ выжить слабаку это начать думать. Я много читаю и много размышляю. Я всегда продумываю последствия своих действий. Ну или почти всегда. Заболевание генетическое, оно не лечится, и быстро сводит человека в могилу. У меня оно впервые проявилось в школе в старших классах, а до этого я был нормальный пацан, как все – бегал, прыгал, скакал, ходил в греко-римскую борьбу, занимался боксом и каратэ.

И когда эта болезнь Лобштейна – Вролик впервые у меня проявилась, я ничего не понял. Ну, сломал руку, с кем не бывает? Причем, сломал я ее знаете, как? Да просто шарахнул одному типу по морде в школе, чтобы не лез к моей девчонке. Результат мне не понравится – ему хоть бы что, а я отправился в травмопункт. И началось. Сколько я испытал боли, кто бы знал?!! Уже через полгода я понял, что моя жизнь закончилась, и я стал ждать смерти, а она, скотина, никак не приходила. И вот когда я закончил свои одиннадцать классов, вместе с аттестатом мне дали инвалидность и белый билет.

Но жизнь то на этом не кончилась! Можно было, конечно, сесть в

инвалидную коляску и считать, что на этом все, накрыться белой простыней и медленно ползти на кладбище. Но это не для меня. Жизнь предложила мне такое испытание? Что ж, поиграем —ответил я. И играл. Никто не знал о моей болезни, ни в институте, ни после, когда пошел на работу.

Я просто привык к этой особенности своего организма и стал осторожным. У меня было все, что бывает у нормального человек, деньги, карьера, любимая девушка, но не было одного —здоровья! Я знал, что умру, до сорока лет с такой болезнью не доживают. Но и тут мне не повезло, меня украли работорговцы, и вот я уже шахтер и собираю астероиды с железоникелевой рудой при малой гравитации, и моя смерть отодвинулась. Нагрузки меньше, да и каждый раз, когда я вылезаю из медицинской капсулы, я чувствую себя, хоть и немного, но лучше.

Но увы, везение никогда не бывает долгим, запомните это парни, и вот я свалился в пропасть с пятидесяти метров высоты. Здорового человек это бы убило, а я просто превратился в мешок гнилого жира, немного мяса и много переломанных костей. Спросите почему? Ответ прост.

Здоровые люди не умеют терпеть боль, а для меня это привычно. Для них каждый раз это трагедия, а для меня это нормально. Да, это больно, даже очень больно, да я умру — и что?!! Я все время жду эту чертову смерть, а она все никак не приходит, не факт, что и сейчас придет. А ей зачем? Ей наверняка интересно как долго я смогу терпеть мучения — сломаюсь или не сломаюсь? Я разговаривал однажды с одним известным профессором насчет моей болезни, тогда он сказал мне одну странную фразу:

— Мы мало что знаем о человеческом организме. Иногда просыпается в нем такое, что волосы у тех, кто это видит, встают дыбом. Тот, кто считает человека, законченным продуктом, тот дурак. Человечество постоянно примеряет на себе все, что было у наших предков — мы называем это атавизмом. Но термины ничего не значат, они просто констатируют факт, а он говорит только об одном, что-то просыпается в нас, а что – мы не знаем. Твоя болезнь, молодой человек, это то неизвестное, что идет из глубины веков. Никогда не задумывался над тем, почему космонавты мгновенно привыкают к невесомости? Поверь, адаптация к невесомости происходит за несколько часов, а потом начинает происходить с нашей точки зрения странное – кальций вымывается из костей, и они становятся хрупкими. И когда космонавт возвращается на Землю на несколько месяцев он превращается в инвалида, у него хрупкие кости, они не могут терпеть нагрузки –не видишь ничего похожего с тем, что происходит с тобой?

Я увидел, хоть ничего и не понял, но на всякий случай запомнил, а вдруг пригодится сказать что-то умное в веселой компании. И еще я понял, что не один такой, что это в принципе обычное явление, и я космонавт, который оказался на неправильной планете. И что я должен жить в невесомости. И вот мечта идиота исполнилась – я в космосе!

Моя мать, когда ей исполнилось сорок лет, впервые испытала приступ мучительной боли от одной неприятной и тоже генетической болезни, которая, слава богу, не передалась мне. Она собрала вокруг себя нас детей — всех троих и объявила:

— Дорогие мои дети, я скоро умру, поэтому на меня не надейтесь, двигайтесь по жизни дальше сами.

И прожила после этого еще сорок девять лет в непрекращающихся мучениях. Ей не помогало ни одно обезболивающее лекарство, даже самое редкое и дорогое, не помогали и наркотики, морфий, героин – она просто терпела боль и ждала смерти. А мы жили, глядя на нее. Вот у нее я и научился этой иронии к себе. Самое главное –не жалеть себя, и все будет нормально. Кто себя жалеет, того убивает самое легкое и несерьезное испытание. Я, как моя мама, думал, что не доживу до двадцати лет, но вот мне уже тридцать, и я свалился в пропасть с высоты метров пятьдесят или больше, и я жив. А еще у меня снова возникло ощущение, что я попал негру в задницу. По крайней мере очень на это похоже – темно, больно и страшно. Правда, я знал, что терпеть мне недолго, воздуха осталось максимум на десять минут, а потом умру от удушья. Как там у Высоцкого?

Уж лучше на свете, но я в темноте. А потом я услышал какой-то шелест и шорох множества приближающихся ног. Моя кожаная маска на лице все-таки сумела убрать кровь с лопнувших капилляров глаз, и я смог рассмотреть окружающий мир пусть в красноватом, но все-таки свете. И я разглядел множество теней, который приближались ко мне, причем двигались они и по каменному полу и по стенам, и по потолку. Я с трудом повернул голову, чтобы рассмотреть место, где мне суждено умереть. Это был какой-то зал, над моей головой терялась в темноте какая-то шахта, в которую я упал. Возможно когда-то там ходил лифт, а потом кто-то устроил в ней ловушку для непрошенных гостей. И попалось в нее немало – вокруг меня лежало немало трупов в металлических скафандрах, причем, как я понял, это те же трехметровые рогатые создания, которые напали на базу. Им не повезло,

мне тоже. У всех этих существ были разбиты или проломлены шлемы чем-то острым, а потом кто-то съело их всех, причем у меня возникло странное ощущение, что сначала кто-то влил в скафандры свой пищеварительный сок, а потом просто высосал. Неплохие, наверное, консервы получились. Из разбитых шлемов на меня смотрели пустые глазницы черепов, выскобленные начисто. И еще там валялись другие скафандры, и соответственно в них находились другие скелеты – вероятнее всего защитников базы, но разглядеть я их не мог.