Вересковый мёд - Зелинская Ляна. Страница 15

А потом её целовал Ивар. И в его поцелуе тоже не было ничего, что вызвало бы трепет или наслаждение, о котором так много болтали девушки на кухне. Эрика просто терпела его, чтобы сделать приятное своему жениху, и не понимала, чего он пыхтит и дышит так жарко и вообще волнуется. В отличие от её первого поцелуя, Ивар не был робким, совсем наоборот, он набросился на неё жадно, будто хотел съесть, и сжимал в объятиях так, что казалось рёбра треснут, а зубы с непривычки ударились о её зубы. Его губы были какими-то сухими и жёсткими, а щетина на лице царапала кожу, и самый первый её поцелуй с сыном купца ей показался похожим на укус.

Но Ивар её хоть любил, а этот…

Поэтому глядя на Викфорда, Эрика ожидала чего-то ещё более отвратительного. Ведь в темноте, за пределами круга стояли его псы, и чтобы получить свои пятьдесят золотых и сделать так, «… чтобы она вся сомлела», ему, наверное, придётся сначала её придушить. И только мысль о кинжале в рукаве немного её успокаивала, хотя пальцы у Эрики сделались ледяными и как будто деревянными от волнения, и могли просто не удержать кинжал.

Фло подошла, вложила руки Эрики в ладони Викфорда крест накрест и достала зелёные ленты. По обычаю руки нужно было связать: левую с левой, а правую с правой для единства новобрачных.

От прикосновения к ладоням Викфорда Эрику почти затрясло, но руки у него были тёплыми, даже горячими, и он погладил её руки большими пальцами, словно хотел успокоить или согреть, и чуть усмехнулся. Было видно, что он понимает, насколько ей страшно. И это взбесило ещё сильнее — его молчаливое торжество. Эрика радовалась лишь одному — тому, что вуаль на лице скрывает всё её смущение и злость.

Фло вложила им в ладони по кусочку янтаря, перевязала руки лентами и осыпала цветами вереска. Прочитала молитву, чертя ножом руны на лентах, а потом развязала их, взяла кубки и, протянула Эрике и Викфорду, со словами:

— Пейте во славу Небесного Охотника и Триединой матери.

Эрика вцепилась в кубок обеими руками, боясь его выронить, чуть подняла вуаль, и поднесла его к губам осторожно, чтобы не расплескать. В кубке оказался вересковый мёд — пряный, сладкий и крепкий. Он ударил хмелем в голову почти сразу, и побежал по венам, опьяняя, согревая и окрыляя, а под кожей ожили огненные цветы и начали медленно распускаться.

— Кольца! — раздалось откуда-то из темноты. — Мы забыли про кольца!

В круг света вошли барристер и дядя Тревор.

— По тавррскому закону вы сначала должны обменяться кольцами! — произнёс барристер, он выглядел испуганным, ведь ответственность за то, чтобы помолвка прошла по всем правилам, лежала на нём.

Дядя Тревор достал из кармана кольцо, самый редкий, зелёный янтарь, блеснул в свете костра, и он протянул его Викфорду. А барристер достал кольцо с алмазом и отдал Эрике.

— По закону Тавирры вы должны обменяться кольцами, — произнёс барристер. — Найрэ Нье'Лири, наденьте кольцо агату Его Величества.

Она взяла руку Викфорда, стараясь не смотреть ему в глаза, и надела кольцо, подумав как-то отстранённо, что рука у него крепкая, но мягкая, и кольцо село на палец идеально, видимо ювелир подогнал его, перед тем, как отдавать.

А Эрике кольцо оказалось мало. Может дядя Тревор ошибся в размере, а может от страха и переживаний руки у неё стали, как куриные лапы, но оно застряло на второй фаланге и никак не хотело идти дальше.

— Как бы не дурной знак! На мизинец надень, — это дядя Тревор почему-то прошептал.

— Зачем же на мизинец, — ответил Викфорд с усмешкой, — не хотелось бы, чтобы такое красивое кольцо потерялось в дороге. Кольцо под цвет глаз…

Он приподнял её руку, прикоснулся губами к безымянному пальцу, там, где застряло треклятое кольцо, и провёл по коже языком, а потом чуть надавил и оно село, как влитое.

— Ну вот, немного ласки делают податливым даже металл, — произнёс он, отпуская руку и Эрика поспешно её выдернула.

Дядя Тревор довольно крякнул, расплылся в улыбке и шагнул обратно в темноту, увлекая за собой барристера. И где-то там за обрядовым кругом послышались одобрительные шепотки.

А Эрике казалось, что её с разбегу бросили в кипяток, таким жаром окатило её это прикосновение. И от последних слов Викфорда, от этого неприкрытого намёка, и того, что все это одобряют, она даже дышать перестала.

Проклятый пёс!

— А теперь поприветствуй невесту уже как жену, — произнесла Фло, набирая серебряным ковшом немного мёда из котла и пошла вокруг, брызгая им на землю, — убери вуаль, вас больше ничто не должно разделять, и поцелуй её во славу Богов. Да услышат они благую весть.

Викфорд шагнул чуть ближе, медленно поднял и завернул вуаль. Коснулся рукой её локтя… Посмотрел Эрике в глаза, а потом на губы, и ей показалось, что на его лице мелькнуло какое-то скрытое торжество.

И в этот момент она решилась.

Дрожащими пальцами расстегнула пуговку на рукаве и кинжал скользнул в ладонь и лёг плотно, будто так и надо. От посторонних глаз их скрывала пышная вуаль, что струилась по её плечам. Эрика подняла руку и, отодвинув полу камзола, приставила остриё кинжала к груди Викфорда.

Она знала, чтобы удар был метким, бить нужно резко и метить под рёбра. Но в своей жизни она убивала только животных, убивать людей ей, к счастью не приходилось. Издалека в ярости пустить стрелу во врага это одно, а вот так близко, на расстоянии ладони, касаясь его тела, это совсем другое…

И она дрогнула в последнее мгновенье, поняла, что не сможет ударить внезапно и до конца, не сможет убить его сейчас, несмотря на всю свою злость. И от обиды на собственную слабость, она прошептала яростно прямо в лицо Викфорду:

— Чувствуешь его? Приблизишься и сам насадишь себя на кинжал, проклятый пёс! А вот теперь можешь поцеловать меня, как муж, вернувшийся после долгой разлуки!

Его глаза — чёрная бездна, и кажется, что и в душе у него такая же бездна.

Она думала — он испугается. Но он не испугался.

Усмехнулся только, глядя на её губы, провёл пальцами по локтю вверх, отбрасывая вуаль ей за спину, и медленно подался вперёд. И Эрика отчётливо ощутила, как кинжал надрезает рубашку и кожу, и входит в его тело остриём.

— По-твоему, это меня остановит? — прошептал он, склоняясь к её губам.

Коснулся их медленно, нежно, пробуя на вкус. Провёл кончиком языка, раздвигая их и заставляя разомкнуться в ответ. И поцеловал, сначала нижнюю губу, потом верхнюю долгим неспешным поцелуем. Забрался пальцами под вуаль и прижался ладонью к затылку, притягивая Эрику к себе.

И она чувствовала, как дрожит её рука, как остриё кинжала упёрлось в ребро, а Викфорд, не обращая внимания на боль, всё сильнее притягивает её к себе, лишая возможности дышать и оттолкнуть от себя, потому что…

… его губы пахли вересковым мёдом и были сладкими на вкус… мягкими, нежными и настойчивыми. Но они не требовали и не брали, не сминали жадно, а ласкали и дарили, и просто звали за собой, невольно заставляя отвечать…

И дышать стало нечем, как будто за каждый глоток воздуха ей нужно было заплатить поцелуем, и вдыхать их жадно и так же жадно отвечать, иначе задохнёшься. А каждое прикосновение рождало невыносимое желание следующего прикосновения, более глубокого и более сильного. Эрика глотала эти поцелуи, вцепившись пальцами левой руки в полу его камзола, ощущая, как между ними уже не осталось пространства, как по венам бежит уже не кровь — кипяток, и внутри всё скручивается в огненную спираль.

Её правая рука дрогнула, кинжал скользнул в сторону по ребру, прорезая рубашку и вспарывая кожу, и ладонь Эрики ощутила кровь — горячую и липкую.

И она испугалась. Отстранилась резко и хотела вырваться, но он поймал её за запястье и сжал сильно, почти до боли. Их взгляды встретились, и он смотрел на неё зверем, глаза чёрные, ноздри трепещут, и дышит часто, а она ещё чаще. Викфорд отвёл её руку в сторону, с усилием вытащил из пальцев кинжал и, внезапно склонившись к уху, прошептал хрипло: