Огненная кровь. Том 2 (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 21

Она говорила путано и сумбурно, пытаясь подбирать слова, чтобы не обидеть его и чтобы объяснить доходчиво, но выходила какая-то бессмыслица. Она стискивала в руках веер и боялась смотреть ему в глаза, а сердце колотилось так громко, что просто оглушало. И хотела она сейчас только одного — чтобы всё это поскорее закончилось. Запутавшись окончательно в своих словах, она подняла на него робкий взгляд и добавила тихо:

— Ты должен прекратить это. Разорвать эту связь.

Ну вот. Главное сказано.

— Ты о чём, вообще, говоришь? — спросил Альберт, прищурившись, но лицо его вмиг стало совсем другим.

С него ушла вся радость и оно словно окаменело.

— Ты же знаешь о чём! — воскликнула Иррис, чувствуя, как её почти душит отчаянье. — Там, на озере, ты связал нас каким-то ритуалом, вашим ритуалом! Там это началось! И теперь это всё — всё, что происходит между нами… всё это притяжение, это безумие и этот огонь, это…

Она развела руки в стороны.

— …невыносимо! Это же магия, и я не хочу этого! Зачем ты это сделал? Зачем? Ты должен это прекратить! — почти крикнула она и добавила тише, с мольбой, будто пытаясь смягчить удар. — Прекрати это, пожалуйста!

— Какой ещё ритуал? Что прекратить? — он сделал шаг навстречу, но она отступила назад. — О чём ты говоришь? Я ничем нас не связывал! С чего ты вообще это взяла?

Он был сбит с толку её словами и даже как-то растерян.

— Это же очевидно! Я читала, и всё совпадает… всё, как описано в книгах, это притяжение, жар от прикосновений, эти мысли! Боги милосердные! С того дня, как ты дотронулся до меня на озере! — она закусила губу и посмотрела сквозь листья куда-то в тонущий в сумерках сад. — И я не чувствую того же с Себастьяном. И я…

— Ах, вот оно что! — его лицо стало жёстким, и меж бровей залегла напряжённая складка. — И раз ты ничего не чувствуешь с Себастьяном, ты поспешила обвинить в этом меня? Он не будит в тебе желания? Ну а я-то тут при чём?

Если бы можно было убить взглядом, она бы уже умерла. Никогда она не видела у Альберта такого лица, глаза — узкие щёлки, в которых дрожат капли ртути или расплавленного серебра, губы сжаты, и видно, как от напряжения на висках у него вздулись вены. Он засунул руки в карманы и смотрел на неё так, что лучше бы она и правда умерла на месте.

Всё вышло не так, как она ожидала. Иррис не думала, что он станет отрицать очевидное. Она совсем не была готова к такому, и на этот случай у неё не было никакой речи. Всё ведь было логично: он это сделал. И он должен был либо согласиться, либо увиливать и лгать. И было похоже, что он пошёл вторым путём, вот только его голос, глаза, его возмущение — всё было таким искренним, так что Иррис совсем растерялась.

Но он же не мог не знать!

— Да при том! — воскликнула она, ощущая, как внутри зарождается тонкое веретено вихря. — Что это из-за тебя! Зачем ты отрицаешь это? Между нами есть связь! И её сделал ты! Она против моей воли, я не хочу её! Она сводит меня с ума! Неужели ты не видишь, как мне плохо? И тебе! Зачем же мучить друг друга!

— Но я ничего не делал! Нет никакой связи, Иррис! — он снова шагнул к ней, и она снова отступила.

— Ты лжёшь! Лжёшь! — воскликнула она отчаянно. — Я же вижу — всё это есть! Зачем? Ты хотел получить благодарность? Там, на озере? Или так ты хочешь отомстить своей семье?

— Что? — он шагнул ещё ближе, почти загнав её в угол между статуей грустной нимфы слева и скамьёй справа, а позади уже начинался гранитный парапет, и прохладное дыхание фонтана коснулось спины Иррис. — Значит… вот как ты считаешь! Что я специально связал нас ритуалом, чтобы мучить тебя? Чтобы добиться благодарности или отомстить родне? Так? Ну же, скажи! Вот, значит, каким ты меня видишь? Негодяем? Подлецом? Паршивым псом без чести и совести? Ты считаешь так же, как Милена или Таисса? Ты провела с ней один вечер, и, похоже, что это заразно!

Его слова были, как пощёчины. И она хотела бы стоять от него подальше, но Альберт положил одну руку на постамент статуи, а другой схватился за мраморную лебединую шею, перекрыв Иррис путь к бегству.

— Я похожа на Таиссу? Боги милосердные! Или Милену? — она почти задохнулась от обиды. — Как ты сам можешь такое говорить? Ты — который ненавидит их всей душой! Как ты можешь сравнивать меня с ними! Неужели ты не видишь, что я просто хочу быть хорошей женой! И сделать всё правильно! Я не хочу разрываться между тобой и Себастьяном! Я не хочу никого обманывать! И испытывать эти чувства, потому что они не мои! Потому что они не настоящие! Это магия, это всё наваждение! И ты это знаешь! Ты не оставил мне выбора! Ты не спросил, а хочу ли я этого? А я этого не хочу! И если ты не отпустишь меня, то я скажу Гасьярду, я попрошу его разорвать эту связь, раз ты не хочешь этого делать! — воскликнула она яростно, плохо понимая, что вообще говорит.

Она не хотела произносить таких слов, и кричать тоже не хотела. И та речь, что она придумала недавно о совести и свободе воли была полна достоинства и мудрости. Но в нужный момент она так и не смогла её произнести, а вместо этого кричала на Альберта, забыв и о достоинстве, и о мудрости. И ей хотелось ударить его кулаками в грудь, потому что она не ожидала того, что он так яростно станет всё отрицать и в ответ обвинит её в бессердечии.

Вихрь раскручивался всё быстрее, захватывая их и оранжерею, превращаясь в смерч, уходящий сквозь стеклянный купол куда-то в вечернее небо. Её внезапно пронзил острый укол боли, скрутив внутри всё в тугой узел.

— Ну, разумеется! — произнёс Альберт с сарказмом. — Я смотрю, вы теперь лучшие друзья с дядюшкой Гасом… утренние прогулки по саду, обмен платочками! Может, и насчёт Таиссы с Миленой я не так уж и неправ? Ты, оказывается, не слишком далека от моей родни, как может показаться на первый взгляд.

— Мы не друзья с твоим дядей! Это не то, что ты думаешь! — всплеснула она руками.

— Это всегда не то! — воскликнул Альберт яростно. — Но обвинять меня во всём без разбору Таиссе подходило больше, чем тебе. Или я ошибался насчёт тебя? Потому что ты веришь книгам, дяде Гасу, Таиссе, этим кустам! Кому угодно, только не мне! И ты поспешила обвинить меня даже в том, что это именно я мешаю тебе наслаждаться жаркими ночами с Себастьяном!

— Я… Я не обвиняю тебя, я лишь прошу…

Но он перебил её, не дав договорить:

— Я же вижу, как ты тяготишься этой связью! И я бы рад разорвать её, да не могу. Если она и существует, то не я её сделал! Ты думаешь, мне доставляет радость таскаться за тобой, как цепному псу? — он говорил жёстко, отрубая фразы, словно топором, бросая их ей в лицо, и в голосе его было столько разочарования и горечи, что ей снова стало дурно. — Вымаливать надежду? Целовать тайком твои руки? Думать о тебе всё время? Выходить день за днём на арену, чтобы из меня кулаками выбивали мою тоску о тебе? Знаешь ли, сомнительное удовольствие желать женщину, которая тебя не хочет!

— Мне тоже радости никакой! — крикнула она в ответ, чувствуя снова укол боли внутри, и на лбу выступили капли пота.

— Ну, разумеется! Я могу понять, ведь это так мешает проводить ночи с будущим мужем!

— А тебе — ночи в борделях!

— С чего тебя заботит, где я провожу ночи? — его взгляд пронзил Иррис насквозь.

— Меня и не заботит! Так какое тебе дело до моих?

— Мне? Никакого! Ты можешь ночевать в спальне Себастьяна, сколько пожелаешь, мне никакого дела нет до ваших любовных утех!

— Что? Каких утех? Какой спальни? Как ты смеешь! Да ты просто подонок! — она ударила его ладонями в грудь, пытаясь оттолкнуть, но с таким же успехом можно было ударить и скалу, он остался неподвижен.

— Я видел тебя. Утром после бала, видел, как ты выходила из комнаты Себастьяна. Не нужно лжи, Иррис! И слепому было понятно, что ты провела там ночь! — произнёс он хрипло, глядя ей в глаза.

— И ты решил, что я… Боги милосердные! Да как ты мог такое подумать! Между нами ничего не было! Ничего! Ты должен мне поверить! — в её глазах дрожали слёзы, а в голосе было отчаянье и мольба.