Шестой (ЛП) - Линн К. И.. Страница 26

Я смотрю на него, пока последние несколько капель из бутылки выливаются мне в стакан.

— Угу, — наклонив стакан, я стараюсь проглотить залпом все его содержимое, пока он наблюдает за мной.

Горло обжигает, но мне нравится, как в его глазах вспыхивает злость. Как-то, каким-то образом мне удается зацепить этого сукина сына. Возможно, даже сильнее, чем это когда-либо кому-либо удавалось. Я могу вывести его из себя, заставить его взбеситься.

Порой результат оказывается довольно болезненным, порой очень даже приятным, но, несмотря ни на что, это приободряет меня, и ничто иное, кроме поддразнивания Шестого, не дает мне возможности почувствовать себя настолько живой.

И кто же в итоге облажался? Что-то мне подсказывает, что это я. Нормальные люди не реагируют в такой странной манере. Может быть, все дело в моей неминуемой смерти? Что мне еще терять, все и так обречено на уничтожение?

Самоуважение я давно потеряла. Злость и страх ничем мне не помогут. Я со всем смирилась. Я продолжаю жить.

Я, черт возьми, сделала все, что только можно, чтобы убраться от него как можно дальше.

Встав с дивана, на котором просидела не один час, я, покачиваясь, бреду к телефону.

Пришло время заказать еще бутылочку.

Дурацкий телефон находится в другом конце комнаты, и мне сложно разобрать крошечные циферки. Я наугад набираю номер, и в трубке раздаются гудки.

— Обслуживание номеров.

Бинго.

— Привет, можно заказать еще одну бутылку каберне?

— Лейси!

Я вздрагиваю, отвожу телефонную трубку от уха и, развернувшись к Шестому, прижимаю палец к губам.

— Ш-ш-ш, я разговариваю с обслуживанием номеров, — вернувшись к звонку, я, не сдержавшись, хихикаю.

— Мы сейчас же доставим ее в ваш номер, мадам, — отвечает обслуживающий персонал на том конце провода.

— Спасибо, — я кладу трубку обратно на аппарат. — Скоро принесут.

Развернувшись, даже с расстояния трех метров я чувствую источаемую им злость. Его глаза потемнели, и он не просто зол. Но каким-то образом, возможно, благодаря тому, что я несколько опьянела от вина, я нисколечко его не боюсь.

Пока я возвращаюсь к своему диванчику у окна, на моем лице против моей воли расплывается улыбка.

Грохот вынуждает меня остановиться. Шестой встал так резко, что стул, на котором он сидел, грохнулся на пол, и теперь он пулей мчится ко мне. Меня окатило волной жара, по спине пошла волна мурашек.

Я все еще улыбаюсь, когда он зажимает мои волосы в кулак, оттягивает их назад так, чтобы я смотрела в его разъяренное лицо.

— Смотрите-ка, большой и страшный серый волк, — с моих губ срывается еще один смешок, но он не смеется вместе со мной.

На челюсти у него подергивается мышца, а губы изогнулись в злобном оскале.

— Так и есть, потому что тебе следует преподать чертов урок.

Он дергает меня за волосы, и я кричу от боли, пока он тащит меня через весь номер к своим сумкам, откуда вытаскивает еще один рулон этой треклятой изоленты.

Я слишком часто дразнила гусей, и у меня такое чувство, что я очень дорого поплачусь за это.

Шестой подтаскивает меня к кровати, отпускает волосы и швыряет меня на кровать. Я лежу на ней, пока он переворачивает меня, укладывая так, как ему хочется, а затем грубо хватает за запястье.

Сначала он обматывает изоленту вокруг запястья, затем закрепляет ее вокруг столбика кровати, и снова начинает обматывать запястье, двигаясь в обратном направлении, не забыв закрепить петлю витком изоленты посредине.

Сердце у меня забилось сильнее, уровень адреналина подскочил. По венам начинает разливаться страх, когда он подтянул мою голову к краю кровати и потянулся ко второй руке.

Я пытаюсь выдернуть руку из его хватки, хочу прижать ее к телу и откатиться на бок, но он оказывается быстрее и сильнее. Он повторяет все то же самое со второй рукой, и в итоге мои руки оказываются широко распяты. Когда Шестой отходит, я пытаюсь подергать ими, но он так крепко примотал их, что нет никакой возможности сделать это.

Он зажимает в кулаках ткань рубашки, которая на мне — одна из его дорогих рубашек — и разрывает ее, отчего пуговицы разлетаются в разные стороны. Соски у меня отвердели от холодного воздуха, и когда я смотрю вниз, он уже сдергивает с моих бедер трусики, после чего отшвыривает их куда-то на пол.

Я непроизвольно свожу бедра вместе. Мой опьяневший разум в состоянии представить только сцены с сексом, а мои отвердевшие соски только распаляют подобные мысли.

Я хнычу, когда он отводит в сторону одну мою ногу и начинает изолентой привязывать ее к столбику кровати, как только что проделал с моими руками. Вскоре я уже не могу пошевелиться — все конечности прикреплены к столбикам кровати, и я полностью обнажена.

По телу проходит дрожь волнения, киска становится влажной от предвкушения. Злой, грубый секс — то, что нужно.

Снизу-вверх я наблюдаю за тем, как он расстегивает ремень, и вытягивает его из петель джинсов. Я облизываю губы, возбуждение нарастает. Но вскоре оно начинает спадать, когда я вижу, что он держит ремень в руке и складывает его вдвое.

Подойдя ближе, он расстегивает пуговицу и тянет молнию вниз, затем спускает сразу и джинсы, и трусы до середины бедер.

— Думаю, тебе следует напомнить о ролях, потому что ты ведешь себя так, как будто тебе позволено делать что угодно и говорить что угодно, а я при этом ничего не предпринимаю, — он приподнимает член и шлепает им меня по лбу. — Сюда, — он постучал членом мне по лбу еще пару раз, — я пущу пулю и покончу с твоей жизнью.

Я снова хихикаю и, выгнув шею, провожу языком по головке его члена.

А затем кричу, когда в ушах раздался шлепок еще до того, как боль начинает распространяться по бедру. В глазах закипают слезы, и мне хочется свернуться в клубок, но я распята на спине.

— Какого черта? — в мозгу у меня прояснилось, внезапная боль рассеяла туман, вызванный вином.

— Молчать, — цедит он сквозь стиснутые зубы и снова взмахивает ремнем, который на сей раз опускается на мою киску и клитор.

К удару примешивается странная вспышка удовольствия, которая несколько снижает силу удара. Но я все равно хнычу от боли.

Он шлепает меня членом по рту и прижимает его к едва приоткрытым губам.

— Рот открыла.

Толчком бедер он засовывает туда свой причиндал, аж до самой глотки, и я начинаю давиться, когда головка врезается в заднюю стенку горла. Кожа ремня режет меня по бедру, и я визжу, но звук выходит приглушенным из-за того, что мой рот занят.

— Я чертов король, а ты заложница. Ты поняла меня, Лейси? Игра, в которую ты играешь, закончится только одним способом, что бы ты не вытворяла.

Я кричу — мышцы напряглись, спина выгнулась, когда он ударил меня ремнем по животу — я всхлипываю и задыхаюсь с его членом во рту, а он продолжает стегать меня ремнем.

Каждый участок тела, которого касается ремень, горит огнем.

— Войдите.

Войдите?

Я не слышала стука в дверь, но начинаю догадываться…

— Добрый день, сэр, у меня... — вся последующая речь звучит для меня тарабарщиной напоминающей французский.

Как бы то ни было, даже если бы я хоть немного знала французский, сомневаюсь, что сумела бы понять его в моем затруднительном положении.

Какой-то незнакомец только что видел меня совершенно голой и совершенно беспомощной, в то время как какой-то парень насильно запихивал мне в рот свой член.

Меня охватило унижение, особенно когда Шестой дает ему указания, куда поставить бутылку вина, которую я заказала.

— Поставьте ее вон там.

Несколько толчков только вызывают рвотные позывы, а затем я получаю шлепок по киске и затем еще один.

— Твое хныканье и слезы только распаляют мое желание сделать это как можно грубее.

Он задышал тяжелее, и я мысленно молюсь, чтобы он был близок к тому, чтобы кончить, тем самым закончив эту пытку. Пока он насилует мой рот, по лицу стекают слюна и слизь. И мне приходится терпеть.