Королева Златого Леса (СИ) - Либрем Альма. Страница 48

— Каена давно уже завоевала себе право на смерть, — наконец-то медленно произнёс мужчина. — И вряд ли я действительно спокойно смогу быть здесь, пока она там. А Златой Лес не примет меня без тебя. Правила охоты священны. Даже моей магии не хватит, пожалуй, чтобы их победить.

— Каена добралась до глубин леса?

— До правил изгнания, скорее, — возразил Роларэн. — Я однажды нарушил завет. До этого — переходил путь как тот, кому эта местность Вечность не подарит. Для меня что Златой Лес, что человеческий мир были одинаковы с точки зрения бессмертия. Она не могла нарушить этот переход, отобрав то, что подарено мне свыше, но могла заклясть границу, как Королева — эльфы всегда покорны пред ликом своих правителей. Да и даже если моя магия позволит мне оказаться по ту сторону, будет ли этого достаточно? Каену убить не так просто, она-то сама своровала много жизней. И если я хочу, чтобы это было окончательно — должен привести тебя туда.

— Хорошо, — кивнула Шэрра. — Я ведь говорила — я не против. Я пойду туда. Не хочу проводить вечность здесь. И дело не в том, что и для моей жизни целью стала смерть Каены, это ведь не так. Но есть и что-то ещё — что-то большее. Что-то страшнее, чем я привыкла.

Он согласно улыбнулся ей в ответ. Шэрру тянула к себе память — тот тяжёлый груз воспоминаний, которые не могли накопить люди, не познавшие бессмертия, да и эльфы, у которых нет своего Дерева. У них и души нет, а именно она дарует вечность. Они пробовали воровать чужие…

У Каены была душа. Заключённая в громадном дереве, а потом — в этой жалкой палице, но была. Прогнившая, ядовитая, страшная… Роларэн знал, что она была рождена для этого мнимого бессмертия, знал, что следовало помешать ещё раньше, но не мог. Слишком уж тот, кто не боялся Каены, её жалел. Слишком тот, кто ненавидел, страшился.

Но сейчас времени на пустые страхи больше не осталось. Он в последний раз посмотрел на Шэрру, а девушка — вновь уверенно и гордо кивнула. Она не казалась отрешённой и той, что идёт на смерть, сккорее уж упрямой в собственном предназначении. Как будто бы львица, защищающая тени своих детей.

Роларэн вздохнул. А потом, хотя сам не желал того говорить, прошептал:

— Но это не вердикт.

— Значит, можно выжить?

— Ведь однажды ты уже выживала, — пожал плечами он, словно на что-то намекая, и Шэрра, поняв его, кивнула. Главное — попытаться, и она ещё доживёт до того дня, когда из-под земли пробьётся росток её собственного дерева. Может быть, оно не будет Златым, но будет точно — а остальное не имело такого уж большого значения. Главное лишь то, что хотелось жить там, в лесу. Рядом с теми, кто её понимает. Не прятаться за вековой лепниной иллюзий.

Роларэн поправил её плащ почти что с нежностью, пальцы на мгновение зарылись в меховый воротник. Девушка не улыбнулась ему в ответ, хотя, по правде, хотелось, и не заплакала — всё так же сдержанная, как и должна быть настоящая эльфийка, тяжело вздохнула и — отвела на несколько мгновений взгляд.

— Нас скоро догонят, — отметил наконец-то мужчина. — Я думаю, их будет довольно много.

— Охотно верю, — согласно кивнула Шэрра. — Но что мы сделаем, когда они придут? Неужто побежим без оглядки.

Мужчина рассмеялся, так весело, что у любой другой пробежал бы мороз по коже. Да, убегут, вне всяких сомнений — им навстречу. Что могут люди против эльфа?

…Они так ничего и не ели. Шэрра знала, что однажды всё-таки должна будет прийти определённая слабость, но сейчас не смогла бы и кусочка еды в рот взять. Почему-то при каждой мысли об этом к горлу подкатывал комок тошноты. Она вспоминала о прошлом слишком явственно для того, чтобы заедать чем-то горе. И сейчас, вероятно, могла только хвататься за прошедшие дни — минуты или года? — чтобы удержаться на плаву. Сознание не хотело оставаться всё таким же незамутнённым — и то и дело в мысли проникала жажда сбежать, скрыться… Она подавляла её. Подавляла так же уверенно, как шагала следом за Роларэном по невидимым человеческому глазу тропам.

— Ты давно знаешь Фирхана? — спросила она где-то через полчаса надоевшего уже молчания. Мужчина только хмыкнул себе под нос.

— Достаточно, — кивнул он. — Мы с Фирханом, по правде, не так уж и хорошо знакомы были до моего преподавательства здесь. Виделись… Однажды. Он был жалким мальчишкой — лет двенадцать… Или ему было больше? Меньше? Прошло много лет, и я не помню подробностей. Случайно забрёл в Златой Лес, наслушался сказок о добрых и замечательных эльфах. Тогда как раз близилась Златая Охота — и королева Каена швырнула его в самую пучину. Обозвала первой жертвой. А в те времена Первая Жертва должна была подтвердить своё достоинство, пройдя по Пылающему Пути — под ударами эльфийских жгущих плечи кнутов.

— И он прошёл? Выжил? — удивлённо прошептала Шэрра. — Ведь никто, за исключением Вечных, не может ходить по Пылающему Пути!

Она могла. Пусть и не была Вечной на самом деле, но могла — помнила, как приятно теплились под ногами угли. Но это не считалось. По меньшей мере, Шэрра обладала магией, а это уже поднимало её на уровень выше, чем всех остальных эльфов, бездарных — просто так, осколков былой эльфийской славы.

Роларэн отрицательно покачал головой.

— Это было столько лет назад… Уж точно больше сорока, сдаётся мне, — промолвил он. — И я как раз совсем недавно вернулся из человеческого мира. Тогда это называлось не изгнанием, а представительством при королевском дворе. Мне нравилось быть далеко от эльфов. Не суть… Я вызвался вместо него — жертвой Златой Охоты. Мальчишку Каена швырнула следом за мною — тогда он перешёл границы.

Шэрра скосила взгляд на его шею. Там действительно была дивной формы руна, но в ней девушка не могла уже узнать ничьё имя. В конце концов, за столько лет клеймо — тогда накладывала его Граница, а не магия королевы Каены, — практически слилось с кожей. Теперь оно было таким светлым, бежево-серым, и так удачно пряталось за одеждой, что она не могла его различить — только слабые очертания.

— Это не оттуда, — покачал головой Роларэн. Я был Вечным, Граница таких принимает легче, чем просто эльфов… Обычно в Златой Охоте никто не побеждает. Но мы добежали первыми, и я заставил его перейти черту. По правде, он до сих пор полагал, будто бы я мёртв — отдал жизнь, эльф за человека. Вернулся куда-то к себе, потом попал в Академию, старательно продвигал среди людей идею злобы и ненависти, поселившейся в эльфах. У него неплохо получилось — между прочим, сие место практически процветает. Но не о том речь. Конечно же, я выжил. Разумеется, они все — и даже эти глупые путы на руках, — не могли меня остановить. Тогда я надолго ушёл; следующий раз вернулся уже на год, Каена рвала и метала. Когда уезжал, по пути попались ты и твоя мать.

— А потом опять — приехал. И опять за кого-то якобы умер.

— На этот раз я был Охотник. Это серьёзнее, чем жертва. Тут ты страдаешь за доброе дело больше. Убивают не быстро, а с мукой. Но разве можно убить Вечного? Что за глупость, — Роларэн хмыкнул. — Фирхан был уверен в том, что больше никогда меня не увидит. Так лучше и для него, и для меня, пожалуй, тоже. Но теперь его идея о честном эльфе, последнем в системе, отчасти пошатнулась. Он не пошлёт за нами людей. Миро бросится сам, потащит за собой всех, кого только сможет увлечь. Не думаю, что многие согласятся нарушить слово Фирхана, но мечники, те, кто особо верен этому глупку, обязательно сорвутся…

Шэрра расхохоталась. Звучало крайне неуместно и звоном отбивалось от обледевших деревьев, но она не смогла себя сдержать. Они бросятся сражаться против Вечного! Академия сама по себе была просто глупым фарсом, бессмыслицей, в которую она прибыла только потому, что там рядом уж точно не может быть ни одного эльфа.

— Да ведь они все умрут! — выдохнула она. — Все до единого… Нет никаких сомнений. Идиоты! Миро может вытаскивать свой меч сколько угодно. Ты переломишь его, как спичку!

Она посмотрела на палицу в его руках. Роларэн добыл себе и перчатки — только одну, точнее, на ту руку, которой держал оружие. Он опирался о палицу, как о какой-то посох, будто бы был дряхлым старичком, и впервые Шэрра подумала о том, сколько ему лет — и что, может быть, мужчина устал. Он шагал быстро и бодро, но вечность, затерявшаяся в свежей зелени глаз, накладывала отпечаток не на тело — на душу…