Королева Златого Леса (СИ) - Либрем Альма. Страница 50
— Ты всё равно подохнешь! — Миро потерял все полководческие нотки в голосе, едва ли не срываясь на визг. — В атаку.
Они ринулись с двух сторон практически одновременно, разве что только не издали боевой клич. Но тяжёлые, подбитые мехом плащи, громадное оружие — всё это тормозило их. Дети, совсем ещё дети, но Роларэн не мог найти в сердце места для жалости.
Его собственный плащ соскользнул лужицей в снег. Он не заботился о мокрой ткани, только скользнул вперёд по снегу, прокручивая в руках — теперь, сквозь перчатки, почти не жгло, — кошмарную палицу.
Он ударил первого в грудь, всего лишь коротким тычком, и толкнул на землю, вжимая палицу, будто бы клеймо, ему в грудину. Мужчина сначала словно не почувствовал удара, а после закричал, извиваясь от боли — и затих. Смерть была практически мгновенной; даже сквозь одежду яд просачивался просто отлично, и только закалённые особой магией перчатки умудрялись защищать его руки. Роларэн редко их надевал, без крови на ладонях это казалось не защитой — убийством, но, в конце концов, почему нет?
Они бросились на него скопом. Мужчина только легко, быстро скользнул по снегу, уходя в сторону. Палица превратилась в слитое пятно, вращаясь в его тонких умелых пальцах с поразительной скоростью. И трое даже не успели вскинуть мечи — умерли от первого же касания яда.
Кто-то бросился бежать. Кто-то — напротив, нападал с удвоенной силой. Но Роларэна они не интересовали. Он с досадой вскинул руку, раскидывая потоком магии в стороны своих противников, и взгляд его остановился на Миро. Тот всё ещё стоял в центре поля боя, сжимал в руках вечный меч, которым испытывал юнцов на отборочном испытании, когда случалось подходящее место и время. Он не попытался напасть — сильный, с могучими руками, державший своё оружие легко, будто почти не чувствуя его веса.
Роларэн улыбнулся ему — так широко и так до глупости искренне, что Миро даже содрогнулся. Это всё казалось дикой и бездумной шуткой — зачем было раздаривать улыбки, когда он мог разве что идти убивать? Это ведь эльфы, дикие звери — вот как думал привычно мечник. Если он вообще умел думать, разумеется — уж очень сильно в этом сомневался Роларэн.
Мальчишки в крови на снегу. Их общие ученики, стреляющие в спину. А ещё — Роларэн чувствовал их сомнения. Сначала только в одном, потом — постепенно зарождающиеся в каждом. Он видел, как часть этих детей задумывалась — а за тем ли они пошли? Был ли смысл следовать за Миро, если в нём не осталось достаточно благородства, достаточно силы духа и ума, чтобы победить несчастного эльфа? А может, он не просто слишком слаб, а ещё и допускает просто невероятную ошибку, на которую, по правде, никакого права-то и не имел?
Они все дрожали, казалось, страх пробирал до костей, так сильно сдавливал сердце, что можно было от одного приближения этого дивого холодка содрогнуться — пасть замертво. Они все замерзали на этом снегу только потому, что слишком испугались. Боялись подняться.
Умерли только те несколько, получивщие удары палицей. Остальных разбросало магией — у тех были раны послабее, помельче. Пара сломанных костей, да и только. Но они не разбирали дороги, отползая к деревьям, не думали о подевавшейся куда-то эльфийке. Каждый из них мечтал только о том, чтобы быть дальше от Вечного.
— Миро, что же ты, — улыбнулся тот. — Почему стоишь там? Иди ко мне. Сразись со мной. Ты ведь так долго этого ждал, верно?
Миро неуверенно ступил вперёд. Меч — боевая позиция. Казалось, он собирался перерубить Роларэна пополам — этот громадный мужчина, провалившийся по колено в снег, совершенно не уставший, полный сил и жажды убивать.
Если б не острые уши, они бы никогда не поставили на победу Роларэна. Худощавый, по человеческим меркам — даже слишком, да, высокий, но держащийся словно на одном только энтузиазме. Вот-вот подует ветер — и он рассыплется на куски. Эльфы по понятиям человеческой красоты чрезмерно худы и хрупки, и кость у них тоньше. Этого ещё можно было назвать в силе, даже по меркам людей — но не настолько, чтобы бояться.
Миро смотрел — и Рэн чувствовал мысли, скользившие в его сознании. Разве ж это соперник? Разве он может сделать что-то дурное такому богатырю, такому всемогущему, всесильному, как Миро? Разве у него на то и вовсе станет силы? Он ведь сломается от первого же удара кулаком!
А разве эта палица выдержит удар мечом? Он сам-то может сколько угодно держать её в перчатках, вот только яд не сумеет остановить смертоносную сталь. И Миро представлял себе, как разрушает его коварное оружие, как сам сталкивает себе под ноги, как, удар за ударом, выбивает, выталкивает из него жизнь, выдёргивает её клещами.
Перед его глазами прерывались такие кровавые, такие желанные сцены. Он видел, как наносит удары, как бьёт, забыв о чести — в живот, в спину, кулаками, ногами, чем под руку попадёт. Как добивает лежачего, как из арбалета стреляет в упор.
И он вошёл в эту схватку уже заранее победителем. Наносил такие адские, невыносимые удары, что оставалось только ногам подогнуться — да рухнуть ему под ноги, дрожа от ужаса и от боли. Бил по этой палице, встречавшей лезвие его меча, раз за разом, крошил её на мелкие кусочки, да только минут через пять осознал, что Роларэн отбивал удары так же дико, как и прежде, что в движениях его не появилось ни грама слабости, а Миро ни на миг не стало легче в этом бою.
Тогда-то он наконец-то раскрыл глаза. Понял, что вся та мощь его ударов, что была обрушена на Мастера, словно прошла мимо. Тот оставался невредимым — так легко перемещался по снегу, что практически не оставлял ударов.
Миро ошалело посмотрел на свой меч — и пропустил удар по запястью, могучий, быстрый, выбивший из его рук оружие. Почти. Он удержал двуручник, вновь ринулся в атаку, но запястье немело и невыносимо ныло. Хотелось отрубить руку — лишь бы только не чувствовать, как яд постепенно распространяется по телу. Он закричал, что было мочи, он занёс меч и нанёс самый сильный рубящий удар по палице, который только мог — и тогда-то его оружие раскололось на две половины и упало этими бездарными и жалкими осколками к ногам.
Миро содрогнулся. Роларэн мог бы замереть и не добивать, как не добивал несчастных мальчишек, но в глазах его светилось что-то такое дикое и страшное, что Миро уже заочно попрощался с жизнью.
— Ты привёл их сюда насмерть, — прошипел Рэн. — Ты привёл их сюда для того, чтобы все они полегли, а ты оказался прав. Чтобы сбежать.
— Я пришёл сюда убить тебя, — покачал головой Миро, но эльф не услышал ни слова правды в его словах. Он и человеком-то был слишком сильным, чтобы нескольких ребят, да даже двух десятков хватило, чтобы его остановить. А что уж говорить об эльфе?
— Ах. Значит, остальные просто тебе не поверили? — осклабился он. Видел, как Миро подавал какие-то знаки — то взглядом, то едва заметно пальцами, и криво усмехнулся. — В спину… Как же жалко, мечник, что они не в состоянии тебя слушать, — Роларэн сделал шаг вперёд, и мужчина упёрся спиной в дерево. — Как же жалко, что все они слишком мертвы для того, чтобы тебе помочь. Всегда поражался вашей человеческой подлости — толкнуть на смерть, а потом дожидаться, что тебя вытащат. На что ты рассчитываешь? Чего ты от этих несчастных детей, Миро, хочешь?
— Ты убьёшь меня когда-нибудь или нет? — прошипел он. — Или, эльф, будешь ждать, пока подохнешь сам?
Роларэн покачал головой. И за его спиной что-то зашипело — сталь стекала по чужим покорным рукам.
— Убью, Миро, — он перехватил палицу и кончиком её провёл по щеке Миро тонкую полосу. Тот закричал — словно сам не ожидал такой боли — и схватился за клеймлённую кожу. Сполз по стволу дерева, чувствуя, как по щекам стекают всё те же кровавые слёзы.
И обернулся наконец-то.
За спиной стояла Шэрра. Никого из учеников Академии больше не было, одни только покойники. Роларэн мог оставить живыми и их — но эльфы зло, и всем, даже Фирхану, не следует об этом забывать. Могущественное зло, то, которое не остановить, просто взмахнув рукой и пожелав себе свободы от оков страшных неволящих жителей Златого Леса. Сколько лет рабства в руках Каены Первой их до конца не разрушило! А что случилось бы с простыми людьми за это время? Что от них осталось уже через несколько лет после правления Её Величества?