Книжная лавка (СИ) - Голякова Елизавета. Страница 4

— Он приезжал с месяц назад, устроил разнос вашим и укатил обратно с двумя какими-то девицами. Впрочем, нет, девицы были по своему весьма выдающиеся… — я тараторил, не сводя глаз с черной маски и дожидаясь, когда уже мое сердце пробьет ребра и вырвется наружу. — И прости за колено, дружище, но это для твоего же блага.

Под маской сверкнули крупные широко посаженные глаза, и кинжал беззвучно ушел в ножны.

Я задышал жадно, как не дышал никогда. Черт побери, Лу, я и впрямь принесу тебе эту выдуманную бутылку, сколько это бы мне не стоило!

— Если ты лжешь… — начал было убийца простуженным голосом. О, как банально!

— Мои кишки будут на моих же ушах, я понял, — отмахнулся я, больше не глядя на него. Тот, кто поставил условие, на месте меня уже не убьет — а я еще до конца ночи буду так далеко, как он не ходил никогда и вряд ли пойдет.

Он помялся было еще с полминуты, но я перестал обращать на него внимание, всецело упиваясь вкусом и ароматом пьянящей летней ночи, и убийце не оставалось ничего другого, кроме как еще разок сверкнуть на меня глазами для острастки да и растаять в темноте.

Город стих, в небе перемигивались звезды. Было слышно зашевелившееся вечное море, это соленое иссиня-синее море, в котором сейчас, должно быть, дрыхнут драные портовые чайки, а где-то далеко отчетливо звенел цыганский бубен и ему аккомпанировала старинная дудочка.

Я сполз по стене на мостовую и закрыл глаза, думая решительно ни о чем.

Долго я так, конечно, не просидел. Прикидывая все возможные варианты, я пришел к неутешительным выводам: с тем, что за ночь могу сбежать в дальнюю даль, я, кажется, переборщил. На самом деле идти мне решительно некуда: в порт сейчас пойдет только свой (и вооруженный) или самоубийца, оставаться в лавке слишком недальновидно, а снимать номер в гостинице — дорого и приметно. Друзей, которым я бы вверил свою жизнь и при этом был бы уверен, что они захотят и сумеют защитить ее, у меня нет. Тогда…

Сняв со спины сумку и кисло улыбаясь, я стоял на ступеньках храма каким-то королевским богам. Двери были чуть приоткрыты, но изнутри их удерживала цепочка.

— Есть кто?

В ответ тишина.

— Есть кто в доме богов?

По-прежнему ни звука.

Я набрал в легкие побольше воздуха и заорал:

— Эриииик!

Голос неожиданно громко раскатился под храмовыми сводами, оставив после себя затихающее эхо. И кто-то в глубине закашлялся, зашуршали шаги, а через полминуты лохматая сонная голова бессовестного Эрика высунулась ко мне из дверей.

— Чего нада-а-а-аааа, это ты, парень! Так и знал, что ты придешь, даже не заперся на замок. Добро пожаловать! — сказал он и принялся греметь цепочкой. Наконец она сдалась, и я шагнул под своды храма.

Поначалу было немного боязно: последний раз в храм я заходил давно, при свете дня. Тогда было многолюдно и шумно, а сейчас каждый шаг, каждое слово разносились по всем уголкам каменной громадины, а по стенам мерцали голубые огоньки, и от этого было неуютно. Да и Эрик сказал — боги меня не любят…

— Боги тебя не любят, — обернулся ко мне монах. Я вытаращился на него, а он ухмыльнулся и взял свечу из неприметной ниши. — Но это можно исправить, если выразить им свою преданность.

— А что-то изменится?

Он пожал плечами:

— Может, изменится, может, нет. Кто знает… Во всяком случае, я смогу подарить тебе частичку благословения богов, а оно как-никак вполне физически защищает своего носителя. Ну как?

Как будто у меня был выбор!

— А еще мне не куда идти, — покаялся я, — так что согласен, согласен.

Эрик сочувственно похлопал меня по плечу и зажег свечу от одного из голубых огоньков у стены. Было видно, что он чувствует себя здесь совсем как дома и искренне желает мне того же.

В теплом неровном свете изображения и статуи перестали выглядеть так жутко, тени пролегли прочь от нас, и мне на мгновение показалось, что боги действительно будут меня хранить.

Эрик притащил откуда-то одеяла, краюху хлеба и блюдечко с толсто нарезанным душистым сыром. Выдал мне и черный плащ, как у него, и показал приделанный внутри кармашек для фляги. Спать порекомендовал на широкой скамье из холодного камня, постелив сначала свой старый плащ. Я так и сделал.

— Эй, послушай, — окликнул я его, уже накрывшись плотным монашеским плащом и устроив из своей сумки сносную подушку, — а как именно снимается это проклятье?..

Парень обходил струящиеся из стен крохотные источники и оставлял возле каждого пахнущий диковинными благовониями шаг тусклого белого света. Он хмыкнул.

— Можно заплатить пару дюжин золотых старшему служителю и посидеть в кругу заунывно поющих мужиков несколько часов, — и, видя мой поникший взгляд, выдержал паузу и добавил: — А можно прикинуться монахом, провести достаточно времени в стенах храма, пить местную воду, слушать, о чем здесь говорят, и через недельку-другую все пройдет само. Что скажешь?

Я не раздумывал долго. А что? Он предлагает мне безопасное место, где можно ночевать, и при этом постепенно все больше и больше нравиться богам. А игры с переодеваниями всегда нравились уже мне…

— Идет!

Он отхлебнул из фляги и протянул ее мне. В нос ударил сладкий аромат островного летнего вина, пряный, теплый. Я сделал хороший глоток и заулыбался — миру возвращалось его привычное очарование. А ты фартовый, Габриель!..

Растолкал меня Эрик спозаранку. Наскоро перекусили, я сгреб свои пожитки и засунул их в один из сундуков при входе. Несколько книг из схорона припрятал под плащ, благо, он был таким лаконичным только снаружи. День монахов начинается рано…

И я с утра толпился вместе со служителями богов, готовил храм к приходу людей, раскладывал цветы вокруг каменных чаш под источниками, легкими движениями (Эрик показал мне, как) отправлял под потолок голубые огоньки. К ночи они снова спустятся на уровень человеческого роста, а пока буду парить под высокими сводами, чуть покачиваясь и мерцая нездешним светом.

Мне никто не задавал вопросов — видимо, народ тут не слишком общительный, и появление еще одного человека в плаще их не смутило.

А после монахи закончили работу, открыли тяжелые двери и выстроились сами, чтобы молиться. Я ткнул Эрика, подпиравшего стенку тут же, мол, что дальше?

Он натянул мне капюшон пониже на лицо и рассмеялся вполголоса.

— Возьми книгу и читай. Можешь перекусить или помечтать, да мало ли занятий?..

— Что, любую книгу?

Эрик подмигнул мне и склонил голову, весь молитвенник молитвенником. Ну, я и вытащил, не долго думая, ту самую черную книгу, точную копию которой мне подкинули те солдаты. Раскрыл на первой странице и…

— Что творишь, безумец! — вдруг зашипел на меня Эрик, захлопывая чернокнижие и срочно пихая его мне в складки плаща, торопясь быстрее спрятать в ткани. В воздухе мелькнула едва заметная блестящая искра, меня что-то укололо в руку, и я едва не вскрикнул. — Не настолько любую!

Я застыл с дурацким выражением на лице. Надеюсь, капюшон скрывал его хотя бы немного…

— Но ты ведь сказал…

— Откуда мне было знать, что из всех книг мира ты предпочтешь запрещенный манускрипт чернокнижников?! — шипел монах мне на ухо, постепенно остывая. — Это было очень тупо, дружище!

Ладно, признаю. Мог бы и сам догадаться, что боги не будут рады такой литературе. Но зато я испытал на себе местную систему цензуры — штука не из приятных, пусть и не особенно вредоносная.

Эрик тем временем поправил беду глотком из фляги, отчасти вернул себе хорошее расположение духа и уже более благодушно продолжил:

— Запрет можно обойти, если начертить защитный круг на полу и получить благословение. Если…

С заднего ряда ему прилетел звонкий подзатыльник, парень дернулся, ойкнул, но болтать прекратил.

Я хихикнул, очень уж забавное лицо у него было. И, раскрыв вполне безобидный свиток, по случайности прихваченный с остальными — историю нашего города — углубился в чтение…