Союзник (СИ) - Таволга Соня. Страница 24

Я помассировала пульсирующие виски. Она говорила чрезмерно много и быстро для моей нездоровой головы.

— Мне нужна помощь? — уточнила я, насторожившись.

— Альтея, нас волновало то, что ты не просыпаешься, — вступил в разговор Шеил. — Как ты сейчас себя чувствуешь?

— Как будто аристократ вытянул энергию до предела, — призналась я.

Мне доводилось делать такое с противниками в стычках. Если вытянуть еще больше, человек умрет.

Ксавьера налилась и засияла жидким огнем. Мне показалось, что паркет сейчас вспыхнет под ее ногами.

— Кажется, этот «целитель» не восстанавливал ее энергию, а наоборот, — зашипела она подобно воде на раскаленной сковородке.

— Она была не в порядке до приезда к «целителю», — напомнил Шеил.

Я откинулась на спинку софы и закрыла глаза. Слушать их не было сил.

— Кроме Альтеи, из аристократов у нас Плюшка… — задумчиво проговорила Ксавьера.

Шеил коротко вздохнул.

— Ты обвинила всех во всем, — буркнул он мрачно. — Остановись.

Судя по звукам шагов, она металась взад-вперед. Приоткрыв глаза, я убедилась в этом.

— В общем, так, милый, — она швырнула в него слова, как мокрую тряпку в стену. — Больше ты ничего единолично не решаешь. Ты не приносишь спящих девушек незнакомым хмырям, никого не спросив, ясно тебе? Если хочешь ссор со мной… Нет, ты не хочешь ссор со мной! Никто не хочет.

Он едва заметно пожал плечами, и ничего не сказал. А я подумала о сне, и ощутила интерес.

— Ксавьера, — позвала я миролюбиво, надеясь, что ей уже наскучило пылать. — Ты случайно не знаешь, у Риеля есть татуировки?

— Без понятия, — быстро и удивленно отозвалась она. — А что?

— Да так, — ответила я. — Ерунда.

Велмер Виаран.

Вот, теперь мы застряли у отшельника.

Нет, жаловаться особо не на что. Отшельник — господин Дир Гренэлис — вполне приятный дядька. Радушный, приветливый, разговаривал со всеми доброжелательно, прямо на равных. Леди Хэмвей, небось, и имя-то мое до сих пор не запомнила, а этот сразу запомнил. Обсуждал со мной лошадей, рыб, северных оленей, мореходство, сбор грибов, художественную ковку, тиладскую королевскую династию, ниратанские стеклянные бусы, меняющие цвет… В общем, всякое-разное обсуждал, как с корефаном. Только, в отличие от моих корефанов, он много знает. Вот правда, он как целая библиотека — весь напичкан знаниями. Ну, а чего удивительного? Если живешь один среди травы, чем еще заниматься, кроме как читать?

Если честно, сразу — с первых двух или трех взглядов — он мне не понравился. Не знаю, как объяснить. У мелких зверьков, вроде всяких зайцев или меня, чуйка на опасность. Наверное, улица научила, или школа с ее бандами, или Эрдли с его офицерами. Всюду опасность, и надо уметь петлять и таиться, чтобы не нарваться. Часто просто видишь рожу, и сразу понимаешь — от этой рожи лучше держаться подальше. Какой-то особый душок от нее исходит. Вот от этого отшельника сразу душком потянуло. Если бы я тогда решал, я бы проехал мимо. Не стал бы заходить. Но у капитана нет этой чуйки, он везде спокойно ходит, не петляет и не таится. Он решил зайти, а я напрягся сначала, а потом расслабился. Господин Гренэлис так интересно рассказывал про океанские течения, про заимствование слов из других языков, про то, как Создатель и Праматерь создавали мир. В школе, вроде бы, тоже это все рассказывали, но там почему-то неинтересно было, я ничего не запомнил. А капитан напирал на практические занятия, чтобы я хорошо работать мог, а не чтобы с энциклопедиями тягаться. В общем, вести беседы с господином Гренэлисом мне нравилось, и даже жаль было, что он не только со мной беседовал, а со всеми, даже с Найрисом. Доброе отношение к Найрису теперь ниратанцам будет несвойственно. Хотя, судя по фамилии, господин Гренэлис не ниратанец. А вообще непонятно кто. Почему-то этого я у него не спросил.

Леди Хэмвей все не приходила в себя, хотя лекарь что-то там с ней сделал. Он сказал подождать, и мы ждали. Что еще оставалось? Все волновались, особенно Дионте. Спрашивается, какое ей вообще дело? Леди Хэмвей ей вообще чужая. Да и разве таким стервам, как Дионте, есть дело до кого-нибудь? Я думаю, она бесилась просто ради того, чтобы беситься. Натура у нее такая — обязательно надо поорать. Бывают такие люди — если не поорут, то день зря прошел. Она ходила по дому, и гавкала на всех, особенно на капитана. Она вообще ему проходу не давала — гавкала и гавкала, но, боги мои, какой же он терпеливый. Я бы на его месте сразу ее воздушной волной к стенке припечатал, чтоб она черепок разбила. А если мордой в стенку, чтоб нос сломала — то вообще идеально. А он на нее реагировал так, как будто она комар. Ну, вьется и вьется, пищит и пищит, что ж теперь? Пару раз вяло отмахнуться — да и хватит. Нет, мне такого не понять и не освоить. Но, вообще-то, хорошо, что он не стал конфликт с ней утраивать. Потому что, если дойдет до поединка, то неизвестно, кто кого осилит. У него хорошая подготовка, а она зато зверюга. Тут не знаешь, на кого ставку делать.

Время шло медленно, жара стояла убийственная. Сетей в воздухе, ходячих кукол и звезд размером с горошину не было — и то хорошо. Когда отшельник меня не развлекал, я развлекался с Найрисом, играя в дартс. Вообще, мы просто нарисовали мишень на широкой доске, и кидали в нее ножик. Но играть с Найрисом неинтересно — он даже нож правильно держать не умел, не то что попадать в цель. Капитан тоже со мной немножко играл, но с ним мне тоже не понравилось. Потому что я лучше него кидал, а мне как-то неловко в чем-то лучше него быть.

Вот Найриса мне жаль, если честно. Он был Младшим какого-то столичного аристократика — одним из девяти его Младших. Забот в таких условиях — вообще никаких. Пропитание себе добывать не надо — Старший обязан тебя содержать. Работать по хозяйству не надо — слуги работают. Постоянно сопровождать Старшего не надо — у него девять штук Младших, а постоянно с собой водить положено только одного. Если Старший с тобой плохо обращается, несправедлив к тебе, кормит сухарями, когда остальных — пирожными, можешь на него пожаловаться в специальную службу. Да, уйти от него ты не можешь, то есть вроде как несвободен, но он тоже не может тебя на улицу выставить, так что он тоже вроде как несвободен. Ну, заставит он тебя в лавку за тэрном сбегать, или купит коричневые штаны, когда ты хотел зеленые — вот и все неприятности. В общем, мне б так жить. Но вот теперь аристократик умер, и все, конец. Детского Младшего заберут родственники, а остальные восемь пойдут бомжевать. На нормальную работу их не возьмут, комнату им не сдадут, и вообще никаких дел с ними иметь не будут, потому что они теперь недостойные. Грустно все это, и несуразно как-то. Наверное, даже несуразнее, чем в Лааджуре. Там один человек может взять другого в пользование, если победит его в поединке. Вызываешь на бой особь одного с тобой сословия и пола (чтобы все справедливо, шансы равны), и сражаешься почти насмерть. Если побеждаешь, предлагаешь проигравшему выбор — смерть или пожизненное служение тебе. И он выбирает. Ну, или ты выбираешь, если проиграл. И отказаться от боя нельзя — это равнозначно проигрышу. Они там с пеленок тренируются: стихийные магики — с магией, простолюдины и целители — с оружием. Еще бы. В любой момент тебя могут рабом сделать. Если это не стимул тренироваться, то что тогда стимул?

На закате второго дня леди Хэмвей, наконец, пришла в себя. Но она очень плохо себя чувствовала, поэтому наш отъезд откладывался. Поздним вечером я заскучал. Спать не хотелось, заняться было нечем. Отшельник дал нам спальни на втором этаже, а на третий не пригласил, и мне вдруг стало любопытно глянуть на этот этаж. Наверняка там те же комнаты и ничего интересного, но раз я там не был, то надо побывать. Может, там окажется библиотека, и я почитаю что-нибудь нудное перед сном. Говорят, помогает не хуже снотворного.

И ведь я действительно нашел библиотеку — почти сразу! Подсвечивая себе фонарем, я изучал корешки книг на стеллажах, ища что-нибудь подходящее. Большинство книг были на ниратанском (или еще каких-то языках), они сразу отпадали. Из тиладской литературы я нашел «Слово о Законе», а это уж слишком нудно, даже для чтения перед сном. А потом мои глаза наткнулись на пробел между стеллажами — стену, обшитую каким-то приятным шершавым материалом. На стене висела картина — портрет девушки. Очень знакомой девушки: блондинки с пухлыми губами, бледной кожей и ямочкой на щеке, с важной аристократичной осанкой и надменным взглядом. Портрет леди Хэмвей. Слова «ушастой» девчонки из поместья сразу как гвоздем воткнулись в мозг.