Я — Илайджа Траш - Парди Джеймс. Страница 20

— Возможно, ни ты, Альберт, ни я больше никогда не услышим салюта из двадцати одной пушки, так что ради нас всех прошу тебя: не вешай нос!

Пока мы втроем поднимались по трапу на корабль, большие белые снежинки посыпались еще гуще, и это зрелище не могло вселить в меня хоть какое-то душевное спокойствие.

Илайджа чуть было не направился обратно к поджидавшему кабриолету, как вдруг впервые заметил название нашего корабля — зазубренные черные буквы неясно проступали сквозь снежную пелену:

«КОРОЛЕВА ДИК»,

БЫВШИЙ «ОЩИПАННЫЙ ГОЛУБЬ»

Офицер в дождевике, широком, как маленькая палатка, пошел нам навстречу, выкрикивая невыразительным голосом зазывалы:

— Группа мистера Илайджи Траша — сюда, господа, проходите вперед!

— Но капитан, — голос Илайджи громко загудел над водой, — корабль, на котором я забронировал места, должен был называться «Hors de Combat»^[11]!

И не сделал больше ни шагу.

— Но это же один и тот же корабль, мистер Траш, — возразил офицер и, поставив ноги вместе, отдал Миму честь. Затем довольно тихо, так, чтобы слышно было только Илайдже, он сказал: — Впрочем, я не капитан корабля — он с нетерпением ждет вас и вашу группу за своим, разумеется, столом… Пожалуйте сюда, сэр. Вы, безусловно, на том самом судне, и, прошу вас, забудьте о путанице в названиях. Можно, я понесу младшенького? Вид у него совсем измотанный.

— Это было бы чрезвычайно любезно с вашей стороны, благодарю вас, — заговорил Мим в своей великосветской манере, — ибо я не знаю ни одного малыша на всем белом свете (не считая Принцев в Тауэре^[12]), который пережил бы в последнее время такие же злоключения, как мой любимый правнук — мы, близкие, сэр, называем его Райским Птенчиком…

Пока он трепал языком, я неожиданно бросился наутек и побежал вниз по трапу, как вдруг Мим помчался за мной и грубо потащил наверх, не переставая при этом болтать с офицером, несшим теперь на плечах Птенчика.

Почти в ту же минуту мы услышали, как убрали трап, и все сирены завыли разом. Да, мы скоро должны были выйти в открытое море, а я не имел никакого опыта мореплавания и был уверен, что захвораю и помру.

Нас провели в просторную, хорошо освещенную каюту и принесли спиртного Илайдже и мне, а также нагретого виноградного сока — Райскому Птенчику, который напоминал трупик, плавающий в соленой морской воде.

— Никому на свете невдомек, с какой радостью я покидаю этот невыносимый город, — говорил мне Илайджа, когда к нам подошел другой офицер и низко поклонился.

— Вы, конечно же, капитан, — Илайджа протянул руку.

— Нет, к сожалению, должен вас разочаровать, мистер Траш, но капитан, натурально, ждет вас в банкетном зале… Если вы туда направитесь, то окажете нам поистине великую честь. Мистер Траш, извольте взять меня под руку — мы должны известить о своем прибытии…

— Я взял билеты на корабль «Hors de Combat», — сказал Илайджа офицеру, который теперь, ведя нас в банкетный зал, похоже, не обращал никакого внимания на то, что ему говорили, — и я как раз объяснял своему доброму другу, мистеру Альберту Пеггсу, что меня просто ошеломило нынешнее название, которое…

Отворилась большая ослепительно-оранжевая дверь, и мы очутились на пороге каюты, казавшейся шире самого парохода. Перед нами накрыли великолепный праздничный стол для множества гостей, с пылающими свечами и охапками цветов, какие я видел только на пышных похоронах — повсюду сновали хлопотливые слуги. Было душно от аромата цветов и запаха жареного мяса.

В центре стола сидел человек в маске. Я предположил, что это капитан, хотя почему он в маске, не имел ни малейшего понятия.

— У меня все же дурное предчувствие, — Илайджа повернулся ко мне, освободив ладонь из руки офицера. — Я больше не подозреваю — я уверен, что мы сели не на тот корабль…

— Значит, твои страхи были в высшей степени напрасны, единственный мой ангел! — донеслось до нас хорошо знакомое низкое контральто, с лица «капитана» упала серебристая маска, и мы увидели под ней древние черты Миллисент Де Фрейн — всемирно известной наследницы. — Ты впервые в жизни сел на нужный корабль! — сообщила она Илайдже.

Илайджа Траш мгновенно метнулся к выходу и попытался прорваться мимо сдерживавшего офицера.

— Надень на него наручники, Белсайз, если он еще хоть раз попытается покинуть корабль, — обратилась она к помощнику, и офицер отвел Илайджу обратно к Миллисент.

Тут я почувствовал, как судно покачнулось. Испугавшись, что у меня начнется морская болезнь, я нетвердой походкой направился к банкетному столу и без приглашения сел в четырех или пяти шагах от Миллисент, привычно натиравшей руки розовой водой.

Сложив ладони рупором, Миллисент воскликнула, словно обращаясь к многолюдному собранию в большой комнате:

— Это наш с Илайджей свадебный пир!

Резким поворотом головы и взмахом руки она указала, чтобы Мима и Райского Птенчика подвели и усадили рядом с ней. Их буквально перенесли по воздуху четверо мужчин, в которых я сразу узнал тех юношей, что вечно дожидались во внешнем коридоре на Пятой авеню.

Ах, как мне стало дурно! Затем я вдруг взглянул вверх, и у меня так стремительно закружилась голова, что я упал на пол, будто тряпичная кукла. Дело в том, что в большом стеклянном ящике прямо над Миллисент я мельком увидел чучело Золотого Орла со всеми его неповторимыми перьями и так далее, которого любил и боготворил столько месяцев. Это была не копия.

— Батюшки, какие из нас сегодня неважные морячки!.. — посетовала Миллисент, с презрением взглянув на меня. — …А сама-то я плаваю по морю, как пробка… Поднимите нашего смуглолицего друга — кто там из вас покрепче, ухажеры — и положите его вот тут слева от меня, ведь пора уже начинать пир…

И вот все мы словно бы вернулись в ампирную квартиру Миллисент или на премьеру в «Садах Арктура».

— Столь полному счастью всегда сопутствуют пугающие предчувствия, джентльмены, — начала Миллисент, а затем и вправду громко расплакалась в тафтяной носовой платок.

— Запомни, я видел старую крокодилиху в деле за много лет до того, как ты родился или был хотя бы задуман, Альберт, — Мим повысил голос, силясь перекричать причитания Миллисент. — Берегись, мальчик мой, ведь даже одна капля ядовитых выделений из ее глаз будет жечь, пока…

— Альберт, дорогой, — перебила его Миллисент. — Я буду век благодарна тебе за то, что ты для меня сделал… Ни одному мемуаристу или шпиону так и не удалось свести меня с Илайджей. Как ты знаешь, я пыталась добиться этого еще с 1913 года. Благодаря своей удивительной, первобытной, но вместе с тем изощренной силе ты все-таки совершил это. В знак своей признательности, Альберт, я сегодня же подарю тебе свободу — по окончании пира отправлю тебя обратно на частной лодке и назначу тебе пожизненную стипендию… Не знаю, где проведу с Илайджей медовый месяц, но мы будем отправлять тебе открытки из каждого порта…

— Останови ее, Альберт, беги в ближайшую радиорубку и дай сигнал сос. Ведь в этой стране пока еще действуют законы!

— Илайджа, даже деревенский мужлан, верящий тому, что говорят по радио или пишут в газетах…

— Я уже никогда не смогу вернуться, Миллисент, и в любом случае предпочел бы остаться на борту! — Во мне вдруг проснулась подлинная ответственность за безопасность Илайджи и его правнука, тем более что мой Золотой Орел был мертв.

Но затем я неожиданно почувствовал страшную боль в правом ухе. Она была нестерпима, и я прижал ладонь к ушной раковине.

— Боль в ушах нередко возникает из-за морской болезни или непослушания, милейший Альберт… Позволь-ка мне осмотреть твое ухо, — Миллисент низко наклонилась ко мне. — Айворе, принеси мою ушную ложечку… поищи ее в старом кухонном шкафу вон там. Ты — прелесть…

Она взяла у Айворса, одного из своих любовников в отставке, ушную ложечку и начала ковырять ею у меня в ухе. Боль была адская, но Миллисент извлекла на свет столько предметов — комки ваты, цветочные лепестки, парочку насекомых, золотую пуговицу, почтовую бумагу, — что я поневоле был ей признателен. Когда она все закончила, я почти пришел в чувства и, забыв о предостережениях Илайджи, стал осыпать ее руку поцелуями, пока она не сказала ласково: