Горизонт в огне - Леметр Пьер. Страница 21
Четырнадцать лет назад страну призвали к мобилизации. Весь французский народ поднялся, бросил все силы на борьбу в невиданной войне и готовился к долгой череде личных трагедий. Сорок месяцев спустя, после немыслимых жертв, общее упоение уступило место замешательству – пробил час сомнений и волнений. Тогда нация вверила свою судьбу человеку семидесяти шести лет. Человеку, который всегда ошибался, никогда не был в согласии с собой, был недоверчив, часто свиреп, отличался замашками тирана и диктатора. Случается, что в определенных обстоятельствах недалекие люди становятся великими. У господина Клемансо на уме было лишь одно, и он думал только об одном: «Что касается внутренней политики, буду воевать, что касается внешней политики, буду воевать (…). Россия предает нас, а я буду продолжать воевать, и воевать до конца».
Эти простые слова и были теми, которые требовалось услышать нашим доблестным французам.
Через несколько дней господину Клемансо исполнится восемьдесят восемь лет. На фотографии, сделанной в Сен-Венсан-сюр-Жар в Вандее, мы видим еще не старого человека, походка его еще тверда.
Когда взгляд наш поднимается к вершинам, с которых нами руководят, правители кажутся нам безликими, бледными, неуверенными, непоследовательными. И вслед за Диогеном хочется взять фонарь и спросить себя: «Неужели во всей Франции нет никого, равного Клемансо?»
После ужасного недоразумения между ними Мадлен так и не удалось вести себя с Гюставом естественно. Она решила ничего не менять в их ритуале – так она хотела подчеркнуть, что произошедшее совершенно не повлияло на их отношения, но год спустя все еще смущалась, когда поднималась на цыпочки, чтобы быстро поцеловать его в щеку и сказать добрый день, Гюстав.
Это был не мужчина, а сфинкс, и Мадлен совершенно не знала, о чем он думает. Он отчитывался в делах, небольшими глотками пил кофе и смотрел на нее своими пугающе голубыми глазами… Пока в другом конце комнаты Поль погружался в «Историю итальянской оперы», Гюстав посвящал Мадлен в текущие дела:
– Господин Рауль-Симон оказался в несколько затруднительной ситуации. Предлагаю оказать ему услугу. Никогда не помешает иметь должника в совете…
Мадлен улыбалась, делая вид, что участвует в заговоре, хотя до конца не понимала истинной ситуации. Она подписывала то, что он приносил. Иногда Жубер что-то объяснял – он не хотел, чтобы потом ему пеняли на то, что он пренебрег своей обязанностью ее проинформировать. Поэтому он говорил:
– Не хочу утомлять вас деталями, Мадлен, но давно пришло время реорганизовать ваши активы.
Мадлен кивала: да, конечно, она понимает.
– Государственные акции ничего не приносят, и в будущем положение не улучшится. «Реорганизовать» – значит отказаться от недоходных вложений и перейти к тем, что приносят прибыль.
– Очень хорошо, да, прекрасная мысль.
– Это мудрое решение, поверьте. Но вы должны отнестись к нему со всей ответственностью.
Она понимала.
– Это определит ваше будущее, понимаете? По-моему, это именно то, что вы должны предпринять, но я хочу быть уверен, что вы знаете, что это означает.
Она понимала, подписывала.
Как-то она рассеянно спросила:
– Кстати, а что было в папином сейфе?
– Ничего компрометирующего, не волнуйтесь. Старые ценные бумаги и тому подобное… – ответил Жубер, и она заговорила о другом и даже не потребовала ключ.
А иногда, ни с того ни с сего, с безошибочным нюхом, как и все некомпетентные управляющие, она замечала какую-нибудь цифру и попадала в точку.
На самом деле это случилось лишь один раз – в августе, но произвело на Мадлен огромное впечатление, потому что так ведь еще ни разу не бывало.
– Что это? – спросила Мадлен прямо перед тем, как подписать чек, выписанный на имя Ферре-Делажа.
Жубер посмотрел на нее:
– Убыток. В банковском деле такое часто случается. Если бы мы всегда выигрывали, об этом бы стало известно.
Жубер ответил слишком быстро, слишком сухо, такая импульсивность выражала его признание. Мадлен отложила ручку и инстинктивно повела себя так, как повел бы себя в подобной ситуации ее отец. Она не произнесла ни слова и стала ждать, пока ей ответят.
Банк Перикуров сделал неверный выбор, чистых потерь было около трехсот тысяч франков.
Мадлен осознала, что наделила Гюстава Жубера компетенциями, близкими к всевластию, и что она ошиблась. Зная, что ее молчание будет более тревожащим, чем упреки, что тайна ее соображений укрепит ее власть, она просто поставила свою подпись и перешла к следующему документу.
Пришло время уходить, но Гюстав сидел, потягивая кофе с озабоченным видом. Или суровым – Мадлен не знала. Как будто он хотел ее в чем-то упрекнуть и вот-вот собирался это сделать.
– Позвольте, дорогая Мадлен, пригласить на несколько минут госпожу Пикар и господина Броше?
Мадлен удивилась – да, конечно, но зачем… Жубер поднял руку – подождите.
Броше пришел первым и уважительно поклонился Мадлен. Потом появилась Леонс, стремительная и свежая, – я вам нужна?
– Мадемуазель Пикар, вот господин Броше, он бухгалтер и…
Жубер замолчал, удивленный видом своего сотрудника, – лицо у того обычно было красноватым, но сейчас стало бордовым, пылающим, еще чуть-чуть, и он взорвется. Он смотрел на Леонс, как заяц, выхваченный фарами машины. Она и правда была хороша в костюме из джерси с V-образным вырезом, с приколотым к лацкану большим цветком и в маленькой круглой шляпке… Леонс сложила руки на коленях, повернулась к Броше, склонила голову и приоткрыла рот в немом вопросе – большего, чтобы бухгалтер растерялся, не было и нужно.
Жубер прокашлялся.
– …и я попросил присутствующего здесь господина Броше проверить траты дома Перикуров.
Леонс побледнела, заволновалась и в волнении быстро заморгала. Мадлен вздрогнула:
– Но, Гюстав, я полностью доверяю Леонс и…
– Именно, дорогая Мадлен, и я сомневаюсь, что ваше доверие оправдывают.
Броше должен был начать читать свои бухгалтерские записи, но папка упала на пол, счета и квитанции рассыпались. Пока он на четвереньках собирал бумаги у ног молодой женщины, Леонс смотрела на Мадлен, Жубер смотрел на Леонс, и в комнате царила тягостная и неловкая тишина.
– Вот, – сказал наконец Броше. – Вот счета, тут авансы, чеки…
– Приступайте к главному, Броше, мы же не будем сидеть тут целый день!
Бухгалтер начал читать глухим, несчастным и едва слышным голосом.
Леонс регулярно просила у Жубера по приказу Мадлен денег и в обмен предоставляла нужные счета, которые Жубер небрежно брал и запихивал себе в карман. Все всегда сходилось до копейки. Сказать нечего. Только вот некоторые из них не отражали реальной покупки, или торговцы выписывали счет, который намного превосходил реальную цену. Квитанции, которые были у Жубера, относились к февралю прошлого года – мошенничество длилось целых полтора года.
Господин Броше с сожалением качал головой, ах, как жаль, если бы мадемуазель вверила ему работу по подделке счетов, цифры были бы гораздо более убедительными.
– Гюстав, – начала Мадлен, – это очень неприятно… Прошу вас…
Жубер не сдавал позиций.
– Доход с занавесок, ковров, обоев, краски, мебели, осветительных приборов, паркета, грузового лифта, коляски Поля… В какой-то момент это может ударить по карману, мадемуазель Пикар!
Вдруг Леонс резко повернулась.
– Вы знаете, сколько мне платят? – спросила она.
Сказав это, она посмотрела на Мадлен, которая с удивлением поняла, что никогда раньше не задавалась этим вопросом. Это она виновата, но времени вмешаться у нее не было.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.