Пермские чудеса (Поиски, тайны и гипотезы) - Осокин Василий Николаевич. Страница 22
Эти герценовские строки давно уже останавливали мое внимание. Что это за «вольный художник Уткин», каковы его произведения?
В примечаниях к «Былому и думам» говорилось:
«В несколько ином варианте песня В. И. Соколовского приведена в статье М. К. Лемке „Очерк жизни и деятельности Герцена, Огарева и их друзей“ (по неизданным источникам), „Мир божий“, 1906 г., № 2. Из материалов следствия по делу „О лицах, певших в Москве пасквильные песни“ видно, что Соколовский не был сочинителем этой песни, а узнал ее по выходе из кадетского корпуса летом 1826 года. А. В. Уткин на следствии показал, что песню „Русский император“ он узнал от А. И. Полежаева. Можно предположить, что Полежаев и был автором песни».
Больше никаких сведений об Уткине в «Былом и думах» не содержалось, если не считать, что в именном указателе стояло полное его имя: «Алексей Васильевич» и давались даты его жизни: 1796–1836. Очевидно, эти даты определялись со слов Герцена: «Уткин был человек лет сорока». Арестовали его в 1834 году, а через год-два Уткин умер. Отсюда выводилось: 1796–1836.
Я разыскал статью М. К. Лемке в журнале «Мир божий». В ней содержались еще некоторые сведения о художнике. Некий Киндяков, арестованный по тому же делу, показал, что одна из трех песен была сочинена Уткиным:
«Уткин, — писал М. К. Лемке, — оказался очень упорным, и Шубинский (полковник III отделения) советовал Бенкендорфу „разрешить ему употребить некоторые угрозы с наказанием, без всякого сожаления к столь гнусному предателю“».
М. К. Лемке сообщал, что все подсудимые были разделены по важности на три разряда. Самым первым в первом разряде числился Уткин, ибо, конечно, автор такой песни, в которой предавалась поруганию вся царская семья, слыл за главного преступника.
Так трагически сложилась судьба этого неизвестного художника. Но где же его произведения?
И я отправился в Третьяковку.
Как и следовало ожидать, ни в экспозиции, ни в фондах его работ не оказалось. Но в административной части этого примечательнейшего здания есть маленькая комнатка, уцелевшая, как говорят, без перестройки еще со времен Третьяковых. Там стоят бесценные каталоги. В них — биографии художников, в том числе и малоизвестных. И какое же удовольствие рыться в них! Но долго в тот день я искал хоть каких-нибудь сведений об А. В. Уткине. Был тут знаменитый гравер Николай Иванович Уткин, были и другие с той же фамилией, но нужного, увы, так и не оказалось.
В горестном раздумье я уже собирался покинуть Третьяковку, как вдруг вспомнил об Иване Алексеевиче Смирнове. Много-много лет делал он всевозможные вырезки и выписки о художниках и аккуратно наклеивал и заносил все данные на карточку определенного размера. Особенно ценны, конечно, были его сведения о мастерах полузабытых, а то и вовсе неизвестных. Помню, как в свое время помог мне Смирнов в розысках «Картинок с выставки» художника-архитектора Виктора Гартмана, друга Мусоргского и Стасова.
— А картотека Ивана Алексеевича Смирнова у вас есть? — спрашиваю я научного сотрудника галереи.
— Есть, но, к сожалению, обработать еще не успели.
Какое счастье! Ведь если бы обработали, то в случае обнаружения данных об А. В. Уткине наверняка бы уже внесли в каталог, а там их нет! А ну как разыскал что-нибудь покойный Иван Алексеевич!
И как же я был рад, что интуиция на сей раз не подвела! У Смирнова оказалась карточка на Алексея Васильевича Уткина.
И тут меня ожидала подлинная сенсация. Оказалось, что этот Уткин, именно Алексей Васильевич, а не Николай Иванович, был автором портрета А. И. Полежаева. Указывалось даже конкретное издание, где воспроизводился этот портрет: «Литературное наследство», 1934, т. 15, с. 225. Вторая запись говорила, что Уткин в 1833 году (следовательно, за год до ареста) выпустил серию рисунков «Жизнь игрока» с французского оригинала Н. Моряна.
Я тотчас же заказал в библиотеке Третьяковки оба издания, и вот они передо мной. В «Литературном наследстве» действительно помещен великолепный, ныне общеизвестный портрет Полежаева, приложенный к прижизненному изданию книги поэта «Кальян», вышедшей в 1833 году. Впрочем, на самом портрете имя Уткина отсутствует, ясно читаются лишь слова «Литография А. Ястребилова». Надо внимательно прочитать статью В. В. Баранова. Но мне не терпится заняться «Жизнью игрока».
Большие отдельные листы. Первый и последний когда-то служили обложкой, но от ветхости разъединились. На титуле значится: «Жизнь игрока. С французского оригинала Н. Моряна рисовал на камне А. Уткин». Ниже — рисунок. За карточным столом сгрудились игроки. Один приподнялся в отчаянии, впившись глазами в карты, другой в беспамятстве падает со стула. Третий властно указывает на выигравшую карту. Другие окаменели. «Москва, в литографии В. Логинова, 1833, продается у книгопродавца В. Логинова на Никольской улице. Печатать позволяется 1832 декабря 22. Цензор Снегирев».
Далее на шести листах развертывалась драматическая жизнь игрока. Первый рисунок изображал идиллическую сцену из быта молодоженов. Все дышит покоем, свежестью. Указывая на дитя в колыбели, молодая красивая женщина говорит мужу: «Друг мой! Как бы нам не разбудить его!»
Далее — сцены из истории семьи. Каждый рисунок — своеобразная новелла. Заканчивалась серия изображением самоубийства игрока.
Незадолго перед тем Пушкин написал «Пиковую даму». Карточная игра действительно становилась бичом общества, тема считалась остро злободневной. По всей вероятности, эти работы Уткина имели успех.
Недаром на обороте титульного листа оказалась трогательная надпись некоего Семена Баркова своему брату Василию Васильевичу: «Нововышедшим модным естампом с французского на русский лад» одаривал он его за какую-то услугу.
…Возвращаюсь к «Литературному наследству» и вот что узнаю из статьи В. В. Баранова. Всего существовало четыре портрета Полежаева. Первый — рисованный Уткиным около 1829 года, литография которого, работы Ястребилова, приложена к сборнику «Кальян» 1833 года. Второй — акварель Е. И. Бибиковой (этой девушкой был увлечен Полежаев), сделанная ею в 1834 году в подмосковном селе Ильинском. Гравюра-копия выполнена в Лейпциге и впервые приложена к стихотворениям Полежаева под редакцией П. А. Ефремова (Петербург, 1889 г.). Третий — акварель, рисованная В. И. Ленцем в Москве в 1836 году, копия-литография в журнале «Исторический вестник» за апрель 1891 года. Четвертый — портрет работы неизвестного автора, изображающий поэта на смертном одре. С портрета художник Сиверс выполнил литографическую копию.
Только подлинник последнего портрета уцелел и хранится в Государственном Историческом музее. «Многочисленные портреты Полежаева, — писал В. В. Баранов, — воспроизведенные в разных журналах, чаще всего варьируют на разные лады первый (уткинский) портрет». В 1838 году после смерти поэта по требованию цензуры к этому портрету «стали пририсовывать офицерский мундир и эполеты, которые при жизни поэт никогда не носил. По общему суждению лиц, знавших и помнивших Полежаева, это особенно плохие портреты. Лицо поэта искажено до неузнаваемости пошлой улыбкой. Это — официальный портрет Полежаева».
В. В. Баранов писал, что об уткинском подлиннике очень хорошо отзывалась некто Е. А. Дроздова, знавшая поэта, и что ее воспоминания содержатся в статье Белозерского, опубликованной журналом «Исторический вестник» за ноябрь 1895 года. Так вот, значит, где находится атрибуция, документальное обоснование того факта, что первый портрет Полежаева исполнен Уткиным А. В.!
В том же, 15-м томе «Литературного наследства», где на странице 252 дано описание В. В. Барановым полежаевского портрета работы Бибиковой и рассказывается подробно его история, на странице 59 к статье Н. Ф. Бельчикова приложен этот портрет — уже как произведение неизвестного художника. И ни в одном из предыдущих изданий полежаевских стихов, ни в «Былом и думах», словом, где бы ни помещался портрет Полежаева, нигде не указывается, что это работа Уткина или Бибиковой. А про бибиковский портрет Полежаева в «Былом и думах» (т. 1, М., 1962, с. 161) вовсе говорится, что это гравюра Ф. А. Брокгауза… это после того, как в книге И. Д. Воронина о поэте даже был помещен рисунок: Бибикова пишет портрет Полежаева, этот самый.