ПЯТЬ НОЧЕЙ (СИ) - Куламбаев Серик Алтайевич "Серик Куламбаев". Страница 5

– Ты давай, держи свои слюни при себе. До моего офшора больше ни одна кочерга не дотянется.

– Знаю я где, твой офшор, куркуль херов. У мамки на сберкнижке. Против такой защиты Webmoney, Bitcoin отдыхает, – хохотнул я, толкая упирающегося слона с угрозой молниеносного мата.

Жажда скорой победы и обнажённого представления залили мою башку адреналиново-феромонной смесью, туманя и без того помутнённый рассудок.

Блицкриг не состоялся, Макар погрузился в эшелонированную оборону, взломать которую без очередной порции не представлялось возможным.

– Ты так окопался, будто Форт Нокс обороняешь. Расслабься, не оскудеет твоя сокровищница, по крайней мере, не сразу. Давай выпьем. Кто бы ни проиграл, мы оба выиграем. За победу.

Макар глянул на меня, на стакан.

– Лады, кто бы ни проиграл – расплачиваешься ты.

– Условий не меняем, ты же знаешь. Не гони. Давай, – я опрокинул стакан.

Макар трясся за каждую пешку, страхуя их бесценные жизни вереницей нетрадиционных связей слонов с конями, пешек с офицерами. Эти браки могли продержаться всю игру, так и не дав познать позиционного адюльтера с непохожими особями. Мои тщетные попытки разбить их тягостное целомудрие бесплатной фигурой натыкались на глубокую задумчивость их полководца.

– Не, ни хрена, несъедобная.

– «Токсичная» ещё скажи. Ты так и просидишь в своём бункере или всё-таки погулять выйдешь? Задолбался я уже за твоими манёврами наблюдать.

– Чёрт с тобой. Сам напросился.

Понеслась рубка, бессмысленная и беспощадная, прерываемая лишь залпами алкоголя. Груды поверженных тел заполонили тарелки рядом с варениками и огурцами.

– Шах, – объявил Макар.

Усилием широко растопыренных глаз я поймал доску и обнаружил тот самый «шах». Конём.

– Э, ты чего? В этой партии лошади так не ходят, – запротестовал я.

Макару пофиг. Захотелось вцепиться ему в рожу, отгрызть ухо и прочитать в него правила шахматной игры.

Полторы тысячи лет эволюции интеллектуального единоборства превратили эту игру в догму, в какой-то исходный код закостенелости. Программы, мораль, законы, ДНК переписываются каждый день. Одноразовость стала образом жизни. Одноразовый стаканчик, рубашка, секс, книга. Не приживаются ни жёны, ни смартфоны. Всегда появляется более соблазнительная модель. Процесс перманентного апгрейда стал смыслом жизни.

Каменный век закончился всего 30 лет назад, и коллективистский гомо сапиенс⁷ вымирает, инфицированный вирусом индивидуальной исключительности. Сначала это называлось свободой, затем оригинальностью, а сегодня подаётся как гендерная уникальность каждого индивида. Количество открытых «научным» сообществом половых мутаций опережает население планеты.

Прогрессирующая агорафобия⁸ раскрашивает внешний мир миллионами искусственных оттенков через окна гаджетов. Обоняние деградирует до уровня микроволновки, а тактильное восприятие не различает робкого прикосновения от приземления жужжащего аэробуса. Копируемые новости лишены эстетики, и вот она – вожделенная однородная исключительность.

Ухи Макара я пощадил, совести не нашёл. Провёл перекличку; оказалось, что вместе с дезертирами потерял большую половину контингента. Обе королевы скончались от недостатка внимания.

Макар откинулся на стуле, накидывая петли сигаретного дыма мне на шею. Я вкушал победу еще несколько минут назад, а теперь, погрузившись в шахматные форумы, пытаюсь отыскать уловки великих комбинаторов.

Жажда бесплатного сыра толкает людей опустошать мышеловки под одобрительный хохот сытых кошек. Клетка захлопнулась, и я, освобождая сознание от законов приличия, под покровом кромешной темноты, опустившейся за окном, просто стырил ладью.

Надо было видеть Макарову рожу!

Развернулся нешуточный спор. Бессовестные претензии соперника, сопровождаемые гнусными подозрениями и размашистой жестикуляцией, наталкивались на искреннее непонимание. Прооравшись, Макар обессиленно опустился на стул. Я громко высморкался, опрокинул воображаемый канделябр и сообщил, что сударь может идти в жопу, провожать не стану, дорогу сам найдёт.

Пристроив сигарету в углу рта, широкими энергичными движениями я сгрёб посуду в мусорное ведро, плавно обтекая шахматную позицию и специализированную тару. Намёк не остался незамеченным. Макар поскрежетал зубами, наполнил высохшие стаканы, выпил, обхватил голову и уставился на шахматную доску. Буря улеглась. Изгнанная посуда вернулась на подписанные кетчупом и майонезом места.

Обычно после адреналинового теракта сознание переключает плеер восприятия на пониженную скорость: внешний мир кажется заторможенным, речь – глухой и протяжной, а иногда и вовсе вырезает целые фрагменты зависшего бытия.

Макар, будучи человеком женатым, тренированным, привык к ежедневным болевым шокам и аудиооккупации и достаточно быстро возвращался в реальность – снимал последние данные GPS, синхронизировал внутренние часы с часами супруги и вплетался в круговорот её дел и переживаний. Я же, лишённый опыта бытового насилия и финансового сепаратизма, долго курсировал между затянувшейся игрой и оцепенением, пока где-то на краю шахматной географии не прошляпил беспризорную пешку. Пропетляв сквозь всевозможные преграды, Макарова Марта⁹ дошагала до края доски и превратилась в королеву. Спорить не стал. Безразлично опрокинул своего короля.

Оживший от свалившегося счастья Макар сразу преобразился в мужика с гармошкой.

– Ну что, Карабас Барабас, владелец лугов и огородов. Что притих?

– Тогда уж маркиз де Карабас.

– Когда это ты себе маркиза присвоил?

Я закатил глаза.

– Могу принять контрибуцию землями, – довольный собой Макар развернул гармонь, выпуская высокие переливистые аккорды. – Но не хочу.

Гармонь расстроилась.

– Зачем они мне?

Заплакала.

– Крестьян, что ли, выращивать?

Съехала клавишным рядом на пол.

– Ага. Я вот выращиваю. Охренеть плодоносная культура. В город поставляю.

Что, не смеётесь? Нам показалось смешно. Обхохотались.

– Ты с кем разговариваешь? – перебил мои мысли Макар, – Снова глюк¹⁰ поймал? У тебя точно крыша протекла. Могу психиатра посоветовать. Пропишет колёса. Будешь хоть по рецепту в свой воображариум улетать.

Макар посмотрел на часы.

– О, двенадцать. Они открылись! Чего загрустил, как сперма на галстуке? Одевайся. Поехали.

Ночь первая

Мужской клуб «Men’s dreams» не относится к премиум-заведениям, где под ярким светом софитов по подиуму прогуливаются двойники обложек «Плейбоя», а улыбки этих ночных золушек, глянцевых как снаружи, так и внутри, неподъёмна для кредитной карточки «Мир». Наше заведение более демократично в интерьере, проще в обслуживании, а не столь блистательная чистота «брильянтов» придаёт им лишь больше тепла и манящей загадочности в макияжном полумраке полуподвала.

Клуб встретил нас двумя гостеприимными вышибалами и милой барышней с глубоким декольте, сочными губами и всеми прочими атрибутами второсортного заведения.

– Вы у нас первый раз? – с равнодушной улыбкой спросила девушка.

– Спрашиваешь, как коров на бойне, – окрысился Макар, – нет, блин, второй.

Барышня слегка подвисла, ища подходящий вариант продолжения пограничной процедуры.

– А Марго здесь? – вернул я девушку в обычный круговорот приветственной церемонии.

Она облегчённо улыбнулась.

– Да, конечно, сейчас приглашу.

С Марго, администратором заведения, хотя слышал – зовут её совсем по-другому, мы знакомы давно. Ещё до того, как мне закрыли вход в приличные общества за мой пьяный психоделический бред. Марго пыталась заткнуть эту нескончаемую ахинею, пока однажды сама не послала в баню домогающегося гостя. Я рассказал ему, как пройти. С тех пор и встречаемся под менее изысканными вывесками.

– Привет, Сашенька! Как я рада тебя видеть! Куда это ты пропал?

Стройная блондинка в чёрном платье, слегка вьющиеся волосы, утончённые черты, проницательный взгляд. Понимаю, звучит как клише, но не стану жертвовать фактами в угоду оригинальности.