Разрушенная - Терри Тери. Страница 26
Я думала, что картина гибели отца от руки Нико вызвала расщепление моей личности, но, может быть, она стала лишь последним штрихом, а началось все с папы, с той записки. Он узнал, что я не его дочь, и решил от меня избавиться — не исключено, что эту мысль хотели внушить мне Нико и доктор Крейг.
В чем бы ни заключалась правда, в одном я теперь уверена: Стелла не имела к ним никакого отношения. Тайны, хранимые ею, возможно, все усложнили, но она никогда от меня не отказывалась. Все, что она делала, — это отчаянно цеплялась за свою дочь, стараясь ее сохранить.
Начинает смеркаться, и я бегу назад в город, к автобусу. Когда выскакиваю на площадь, он уже отходит, я машу рукой, водитель притормаживает и забирает меня.
Финли уже здесь, на том же месте, где сидел рядом с Мэдисон. Меня охватывает чувство вины, я понимаю, что была поглощена своими заботами и не замечала его в автобусе несколько дней подряд. Неважно, что я теперь по этому поводу чувствую, что сама пережила, — дело былое. Сейчас больно этому парню.
Я сажусь через проход от Финли и стараюсь поймать его взгляд, но он прячет глаза. Мне кажется, что он даже не подозревает, что я рядом, но через секунду глаза его смотрят на меня.
— Привет, Коротышка, — говорит он.
— Привет, — отвечаю я. Мне хочется спросить: как он, все ли в порядке, но разве это не глупо? Само собой, не в порядке. Вместо слов стараюсь все выразить взглядом. Мгновение спустя он кивает и опять опускает голову.
Известно ли ему, кто мать Стеллы? Что она виновата в исчезновении Мэдисон? Пойдет ли на пользу такое знание? Если бы Стелла увидела, как ему больно, помогла ли бы чем-нибудь Мэдисон? Возможно, заставила бы Астрид вернуть ее?
А вдруг Финли поднимет шум, привлечет к себе внимание Астрид и тоже исчезнет?
Но и пустить дело на самотек я не могу, и, когда эта мысль приходит мне в голову, остается только удивляться, что я не додумалась до столь простого шага раньше. ПБВ. Надо оставить сообщение о пропаже Мэдисон на сайте «Пропавших без вести». Кажется маловероятным, но вдруг ее найдут?
Смотрю на Финли, слегка подталкиваю его ногу своей.
— Финли, надо поговорить, — едва слышно шепчу я. Он вскидывает голову, но надежда в его глазах быстро меркнет, когда я едва заметно отрицательно качаю головой. Знать бы только, где Мэдисон.
— Завтра садись в автобус в семь утра, — шепчет в ответ Финли.
Я киваю.
Тем же вечером начинаю рисовать портрет Мэдисон. Почему я не сняла ее на камеру, когда была возможность?
Сообщить о ней в ПБВ — значит вступить в контакт с Эйденом. Или мне сделать это самой? Он объяснил, как связаться с его знакомыми: оставить зашифрованное сообщение на доске объявлений, потом ждать, когда ответят.
Это на случай чрезвычайный. Наступил ли такой сейчас?
Да.
Удивительно, но портрет Мэдисон удается мне относительно легко. Ее отличает характерный дерзкий взгляд — не он ли и привлек внимание Астрид?
Почти заканчиваю, когда раздается слабый стук в дверь; быстро засовываю рисунок под кровать. Заглядывает Стелла, не решаясь войти, но я киваю головой, и она закрывает за собой дверь.
— Прости за вчерашний вечер, — говорит она.
— И ты меня прости. Давай не будем говорить сегодня о делах? — предлагаю я. — У меня уже просто нет сил.
— Конечно, — с облегчением соглашается она. — У меня идея: давай устроим себе праздник.
— Какой?
Она улыбается. Достает ключ.
— Вот такой! — Идет ко второму шкафу, отпирает замок. Оборачивается ко мне. — Иди сюда.
Встаю и иду к ней. Стелла открывает дверцы, внутри полки, забитые свертками в яркой упаковке.
Смотрю на нее, ничего не понимая.
— Это для тебя: твои подарки на дни рождения.
— Правда?
— Да. По одному на каждый год нашей разлуки. Потому что я никогда не сдавалась, Люси. Ни разу. Каждый год к третьему ноября здесь появлялся новый подарок. — Она касается моей щеки. — Почему-то я всегда верила, что ты вернешься ко мне. — Стелла усиленно моргает. — А теперь помоги мне перенести их. — Накладывает мне на руки большие и маленькие свертки, последние забирает сама. Мы распределяем их по кровати.
— Начинай, — говорит она.
— Мне можно их развернуть?
— Конечно. Разве они не твои? Хотя некоторые тебе уже не пригодятся. Начинай с самого первого, — предлагает она и подает мне сверток с надписью «11» на бумаге. — Где твоя камера? Я хочу фотографии с дня рождения!
Я смеюсь, качаю головой:
— Как ты объяснишь, если их обнаружат?
Улыбка на ее лице меркнет:
— Ладно. Ты права, это слишком опасно.
— Нет, мысль хорошая. Может быть, в следующем году? Только у меня день рождения не в ноябре.
Она испуганно смотрит на меня:
— О чем ты?
— Теперь у меня день рождения в сентябре! По поддельному удостоверению мне, как Райли, исполнится восемнадцать лет 17 сентября.
— Ага. Конечно. — Она улыбается, напряжение уходит. — Ты уже пользовалась своей камерой?
— Пока нет. Извини. Завтра возьму с собой.
Мы принимаемся за свертки, и вскоре кровать завалена оберточной бумагой, а я вся в подарках на одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый, четырнадцатый, пятнадцатый и шестнадцатый дни рождения. Здесь одежда, из которой я по большей части выросла, художественные принадлежности. И шикарный кожаный портфель.
— Последний, — говорит она и протягивает сверток, приготовленный к моему семнадцатилетию.
Я аккуратно разворачиваю бумагу. Внутри мягкий светло-зеленый джемпер из замечательной нежной пряжи.
— Красивый, — говорю я.
— Нравится? Тебе правда нравится?
Вместо ответа я натягиваю джемпер поверх пижамы, расправляю его.
— Отлично.
Она снимает мне очки.
— Прекрасно сочетается с твоими зелеными глазами. Я вязала его поздними вечерами.
— Спасибо. — Я снова надеваю очки. — Но пусть останется секретом, что он подходит к моим глазам.
— Конечно. — Она собирает оберточную бумагу, запихивает в мешок и деловито добавляет: — Сожгу.
— Прости меня, — прошу я.
— За что?
— Трудно ведь держать в секрете все, что касается дочери?
— Главное, что ты вернулась. — Тень пробегает по ее лицу. Она собирается что-то сказать, но я успеваю опередить:
— Сегодня никаких разговоров о делах, помнишь?
— Хорошо. В следующий раз. Теперь поспи.
Стелла помогает мне спрятать подарки в шкаф; оставляю только предметы для рисования и кое-что подходящее из одежды. Она направляется к двери, потом оборачивается:
— Все-таки скажу кое-что. Ты была права. Мне не следовало вмешиваться в твои испытания. Я сделаю так, что они никак не повлияют на твое распределение, хорошо?
Уходит.
Ладно. Я смотрю на дверь, за которой она скрылась. В самом деле сделает? Время покажет.
Достаю почти законченный портрет Мэдисон, наношу последние штрихи и кладу его в карман пальто.
Не могу успокоиться, несмотря на поздний час — спать совсем не хочется. Отпираю первый шкаф и достаю альбомы. Каждый начинается со дня рождения, и я снова смотрю на праздничные снимки: подарки, торт, улыбки. За исключением, конечно, первого альбома. На самом деле первый день рождения приходится на тот день, когда человек появляется на свет, разве не так? И ему положен торт с большой цифрой «ноль» сверху. Вместо этого в альбоме мои снимки: я смеюсь, тянусь за игрушками, ползаю по полу. Очень неохотно принимаю ванну.
Убираю альбомы и, выключив свет и закрыв глаза, прижимаю к себе мягкую зеленую шерсть, все еще надетую на пижаму. После боли, вызванной сном про папу и его записку, после нахлынувших воспоминаний мне наконец-то тепло, и я чувствую, что кому-то нужна. Может быть, достаточно Стеллы. Одного любящего родителя, который никогда от меня не откажется.
Каждый год она подыскивала мне подарки, которые нравятся и сейчас. Заботливо заворачивала их, прятала в шкаф — все для дочери, которую она, может быть, уже отчаялась увидеть. Как это все нестерпимо грустно, хотя я уже вернулась.