Разрушенная - Терри Тери. Страница 29

Я онемела.

Вокруг пустота.

ГЛАВА 20

— Присаживайся, — приглашает миссис Медуэй, и я располагаюсь за столом. Она запирает дверь. — Райли, тебе понравилась неделя, проведенная в нашей школе?

— Да, благодарю, — отвечаю я, стараясь ради нее находиться «здесь и сейчас», хотя большую часть дня мне этого не удавалось.

Она вздыхает.

— Даже не знаю, что с тобой делать, дорогая. Отделение ИЗО обеими руками за то, чтобы ты стала одной из наших обучающихся: ты произвела на них очень хорошее впечатление. Просто потрясающее. Но все не так уж просто. Дело вот в чем: если мы примем тебя, то в течение года тебе придется работать во всех классах и возрастных группах школы.

— Простите. В последние дни я сама не своя. — Может ли быть иначе, когда не знаешь, кто ты?

— Понимаю, должно быть, тебя тревожит судьба твоей подруги, Мэдисон. Или что-то еще?

Меня смущает упоминание Мэдисон; здесь не принято говорить о тех, кого забрали лор-деры. Но в ее лице искренняя забота, участие. Никакой угрозы не ощущается. Насколько честной мне можно быть?

Я колеблюсь:

— Строго между нами?

— Конечно.

— Недавно мне стало известно, что я — приемный ребенок. Это потрясло меня. — Никогда еще я не говорила так откровенно.

— О, понимаю.

— Хотела узнать, нельзя ли устроиться на преподавательскую работу в какой-нибудь приют.

— Раньше можно было. — Она слегка хмурится, покачивает головой. — Ближайший к нам — Камберлендский детский дом; мы посылали туда учителей по ротации. Но несколько лет назад они наняли собственных. Полностью отказались от наших услуг. Я могла бы поинтересоваться. — Она в нерешительности. — Не знаю, что там сейчас происходит. Может оказаться, что это не лучшее место для тебя.

— Почему?

— Детский дом изолирован, зажат в долине между гор, на мили вокруг ничего, кроме нескольких ферм, и работающие там никогда не появляются в городе. — Она встряхивается. — Давай оставим этот разговор, хорошо? Итак, что же нам с тобой делать? — Открывает нетбук, секунду смотрит на экран, потом касается пальцем и поднимает взгляд. — Все. Я рекомендую тебя на прием обучения в нашу школу. Если остановишь свой выбор на нас, вопрос улажен. Но не принимай решения, пока не пройдешь испытания в других местах.

Удивленно смотрю на нее:

— Спасибо.

— Райли, я иду с тобой на определенный риск. К нашей ответственности за каждого порученного нам ребенка, каждого учащегося я отношусь очень и очень серьезно. Никаких прогулов, какова бы ни была причина; каждый ребенок пересчитывается.

— Понимаю.

— Теперь иди. Принимай решение; в любом случае желаю тебе всего самого лучшего.

— Спасибо, — говорю я еще раз, чувствуя, как сжимается горло.

Она даже не знает, кто я и что, но хочет дать мне шанс. У двери задерживаюсь.

Она поднимает глаза:

— Что-нибудь еще?

Хочу сказать миссис Медуэй, что я — ее пропавшая ученица, Люси, та самая, о которой ей ничего не известно. Неужели тот случай до сих пор мучает ее? И все-таки я не совсем ее ученица.

— Нет, ничего. Спасибо еще раз. — И я выскакиваю за дверь.

Останавливаюсь возле Дискуссионного зала, где мы с Мэдисон встретились с Финли и отправились на восхождение к горе Кэтбеллз. Еще раньше я обратила внимание, что на стене здания в застекленных ящиках вывешены карты, и теперь внимательно рассматриваю их.

— Внутри есть еще карты, — звучит голос. От неожиданности я подпрыгиваю. У входа стоит Финли.

— Ты что там делаешь?

— Похоже, у меня недостаточно рабочее настроение, чтобы заниматься чем-то серьезным, поэтому дежурю здесь. — Он замолкает, оглядывается вокруг. — Есть новости?

Покачиваю головой.

— Подала объявление, теперь жду контакта, чтобы сообщить ее данные в ПБВ. Должно быть, уже скоро. Но сильно не надейся, — грустно добавляю я.

— Ну, и чем ты занята? Планируешь прогулку на выходные?

— Возможно.

— Я могу пойти с тобой?

— Посмотрим. Не спрашивай зачем, но я хочу побывать рядом с Камберлендским детским домом. Ты знаешь, где это?

— Нет. Но могу узнать. — Он жестом приглашает меня зайти, роется в атласах и находит нужную карту. — Раньше я там не бывал; это направление лежит в стороне от главного маршрута. Но неплохо будет забраться подальше и повыше от всех и всего.

— Согласна. Я того же мнения. Можно оставить между нами, куда мы собираемся?

Финли с любопытством смотрит на меня.

— Конечно.

Мы разрабатываем план: едем из Кезика до места, где сможем найти тропу. Финли говорит, что сумеет одолжить автомобиль. Он подсчитывает, что на дорогу уйдет около трех часов в каждый конец. Договариваемся о встрече поутру.

Возвращаюсь домой, на ходу размышляя: что я затеяла? Какая польза — сходить посмотреть на приют, откуда меня взяли, а может, нет, семнадцать лет назад? Действительно, какая? Стелла только предположила, что меня привезли из приюта, но даже если так, то где гарантия, что именно из этого?

Пожимаю плечами. Сама не знаю. Внутренний голос шепчет, что надо сходить и посмотреть.

Вечером в комнату заглядывает Стелла.

— Можно? — нерешительно спрашивает она. Киваю. — Принесла кое-что тебе показать.

У нее в руках маленький альбом. Он не похож на те, что в шкафу. Стелла открывает альбом, и в нем страница за страницей снимки маленького ребенка; он еще меньше, чем та крошка четырех недель от роду, которую я видела у школы. Темные волосики, не до конца раскрывшиеся глаза. Даже по фотографиям видно, что ребенок слишком спокоен.

— Это Люси.

— Почему ты дала мне то же имя?

Она неуверенно пожимает плечами.

— Не знаю. Может, не следовало этого делать. — Она вздыхает. — Я всегда горевала о ее смерти и всегда любила тебя — и сейчас люблю — такой, какая ты есть. И этого ничто не изменит.

— Но имя «Люси», должно быть, постоянно напоминает тебе об утрате. — Я внимательно смотрю в ее лицо, и вдруг в голове мелькает мысль: Стелла очень боялась потерять меня, как ребенка на этих снимках. Как и всех остальных своих детей. Потом, много лет спустя, когда я пропала, все ее опасения сбылись. Чувствую, что понемногу начинаю понимать Стеллу.

Но это не значит, что я ее люблю.

ГЛАВА 21

— Есть что-то здесь наверху, из-за чего чувствуешь себя легче, как бы жизнь ни била. — Через камеру разглядываю склоны одиноких гор, окружающих нас, и долины внизу. Впереди восхождение.

Финли не отвечает, и я опускаю камеру.

— Прости. — Искоса бросаю на него взгляд.

— Все нормально. У меня нет монополии на мировую печаль, можешь разделить ее со мною. Значит, ты считаешь, что жизнь тебя не жалеет. Почему?

Передергиваю плечами.

— Не могу рассказать почему. — Я колеблюсь. — Нет, кое-что могу. Только между нами. Совсем недавно одного близкого мне человека тоже схватили лордеры.

— Одного человека?

— Ну ладно, парня. — Бена.

— И ты его любила?

— Поправка — я его люблю. Прошедшее время не употреблять.

— Договорились.

Мы двигаемся дальше, теперь в основном молча, несколько раз останавливаемся свериться с картой, когда тропа расходится, и упорно карабкаемся вверх. Достигаем хребта: здесь, на высоте, над безлюдной тропой гуляет пронизывающий ветер. Снега нет, его сдуло. Небо почти ясное, но воздух кажется разреженным, словно ревущие порывы ветра выдули из него кислород. Чтобы не замерзнуть, ускоряем шаг.

— Хороший денек ты выбрала, — ворчит Финли, но я знаю, что ветер ему нипочем, как и мне. И все же мы испытываем облегчение, когда начинаем спуск и уходим от ветра.

— Почти пришли; приют вон в той долине. — Он показывает рукой; чтобы спуститься с этого склона, придется проходить траверсом. — Ты можешь объяснить мне, зачем мы туда идем?

Бросаю в его сторону взгляд и вздыхаю:

— Если честно, сама до конца не уверена. Но это долгая история.