Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 104

И мою кормилицу били, когда я ночью пыталась убежать из усадьбы. До крови били. Водой окатывали и снова били. Пока она уже не перестала приходить в сознание совсем. И тогда я поклялась, что буду есть сама, каждый день, только бы они оставили ее. И клялась есть трижды в день и пить отвар лекарственный, если лекаря позовут позаботиться о ней.

Прошло три страшных дня, прежде чем моя верная Аой смогла прийти ко мне. Она хромала. Бледная, болезненная. Добрая женщина просила у меня прощенья, что не смогла умереть быстро, а я была вынуждена продать свое желание в обмен на ее жизнь. И мы обе плакали, обнявшись. Долго-долго плакали, проклиная несчастную нашу судьбу.

А потом моя верная служанка тихо сказала, чтобы я не смела чувствовать себя виноватой перед нею. Потому что это она мне приносила письма от моего возлюбленного, потому что это она провела его ночью ко мне. И ее бы все равно наказали за то, может даже, забив до смерти. Просто отец решил повременить с наказаньем и избить ее у меня на глазах, чтобы заставить меня есть. Он надеялся, что я не смогу забыть, что она моя кормилица и няня, не смогу забыть те годы, что мы провели вдвоем в родной моей усадьбе.

— Я не хотела стать причиной ваших страданий, моя госпожа! — Аой снова разрыдалась, — Я просто подумала, что вы не слишком-то и стремитесь отправиться служить во дворце и даже не желаете стать наложницей наследного принца. У принца много женщин, а станет еще больше, если он будет следующим императором. Я надеялась, что этот несчастный юноша, так отчаянно полюбивший вас, сможет похитить вас или даже уговорить нашего господина о браке с вами. Я так мечтала, что у вас будет мужчина, верный лишь вам! Или, что хотя бы у вас будет немного соперниц. Не как у прислужниц императора и наследного принца.

Она всхлипнула и не сразу решилась добавить:

— И не так, как у господина, которого я любила. Он страшным ветреником оказался! Даже в столице, когда господин забрал нас сюда, я слышала много страшных слухов о его приключениях.

Я робко погладила ее по щеке — хотя бы по лицу ее не били — и ласково сказала:

— Я понимаю, что у тебя не было злых намерений, Аой. И ты все же позволь мне попросить прощения у тебя! Прости меня, что даже я стала причиной твоих мучений!

Мы снова обнялись с нею. И долго-долго молчали. Одинокие. Потерянные. Подавленные нашей тяжелой судьбой.

Не знаю, день тогда был или ночь. Мне было все равно. В голове осталось мало мыслей. Вошел отец. Он с того неудачного побега не заходил в мои покои, не отвечал на мои послания, которые ему передавала с доброй Мурасаки.

Аой порывалась носить послания сама, чтобы никто больше из-за нас не пострадал. Но добросердечная Мурасаки всякий раз останавливала ее и повторяла, что моя кормилица и так слишком сильно разгневала нашего господина — и лучше ей в ближайшие недели ему на глаза вообще не попадаться. Тем более, что спина ее не зажила еще. А нога перебитая не заживет никогда: так и придется несчастной женщине до кончины своей ходить, хромая.

Я молчала, отвернувшись от нежеланного гостя. И мой господин долго молчал. Наконец заговорил со мной:

— Перед казнью он сложил стихотворение…

Ушел! Растаял с дымом костра! Если и была какая-то крохотная надежда в душе моей, теперь ее не осталось. О, за какие прегрешенья в прошлых жизнях мне досталась такая злая доля?!

Родитель мой молчал еще дольше, чем прежде. Затем добавил:

— Стихотворение тронуло присутствующих. Его передали наследнику.

Мужчина прочел строки любимого. Увы, стих был на китайском языке, а женщин не учат китайскому: нам ведь вредно его знать. Но отец добавил, проясняя:

— Наследник, когда ему передали эти слова, прослезился. И приказал помиловать приговоренного.

Резко сала. И тут же упала на бок: ослабшее тело не могло даже сидеть.

Мой господин сердито добавил:

— О, том, что ты сделала с собой из-за этого безрассудного юноши, наследнику престола тоже рассказали.

С трудом приподнялась и умоляюще посмотрела в глаза родителя. Каким будут дальнейшие его слова: подарит ли он мне жизнь или убьет?

— Наследник отправился к своему отцу. И высочайшим приказом этот мальчишка, которого следовало бы убить, обязан стать твоим мужем. Через двенадцать дней я должен угощать его как своего зятя.

Слезы радости потекли по моим щекам: боги были так милостивы ко мне!

— Какая же ты глупая, Хару! — мрачно проговорил мой отец. — Жизнь изменчива. И человеческое сердце тоже. Любовь так часто проходит и порой от нее не остается и следа. Сейчас твой любимый желает быть с тобой, но где он захочет быть через несколько месяцев? Через год? Через несколько лет? — вздох вырвался из его груди. — Я велю, чтоб тебе принесли поесть… — и мой родитель направился к выходу.

Виновато сказала ему вслед:

— Простите вашу глупую дочь, мой господин!

Он промолчал. И быстро покинул мои покои.

Мир изменчив и сердце человеческое тоже изменчиво. Я помню об этом. Но я хочу, чтоб хотя бы на несколько мгновений в моей жизни настала весна!

А потом, лежа в объятиях желанного мужа, на сплетении наших одежд, думала, что я все же очень хочу хотя бы на мгновение побыть чьей-то весной!..

Много весен прошло

С тех пор, как впервые на ветках

Расцвели те цветы, –

О, когда бы и в нашем мире

Вечно длилась пора цветенья!..(29)

* * *

Примечания к Хару:

Эта история — попытка подражать японской прозе периода Хэйан (794-1185 гг.), времени, считающегося «золотым веком» японской литературы. Эта проза очень лирична, в ней использовалось много вставок-вкраплений из различных стихотворений.

Все стихи, использованные в рассказе «Хару» — это стихи японских поэтов, собранные из русских переводов японских старинных поэтических антологий периода Нара (710–794) и периода Хэйан (794-1185). За исключением (14) — это стихотворение автор обнаружил в переводе «Повести о старике Такэтори» («Повесть о Кагуя-химэ») (возможно, дата создания — конец IX — начало X века).

Стихи выбирались автором «Хару» по вкусу и по созвучию с нитью сюжета — по крайней мере, автору очень хочется на это надеяться.

Теперь перейдем к этим чудесным стихотворениям. Увы, имена многих авторов не сохранились. Так что я буду уточнять, где автор неизвестен — то есть, время стерло его имя, но стихи его остались спустя много веков — или где имя автора известно.

Так же укажу, где именно я нашла переводы этих красивых стихотворений, на случай, если кто-то из читателей заинтересуется и захочет взглянуть и на другие сокровища японской старины.

Грустна моя дорога на земле,

В слезах и горе я бреду по свету,

Что делать?

Улететь я не могу,

Не птица я, увы, и крыльев нету.(1)

Автор: Яманоуэ Окура

Поэтическая антология «Манъесю» («Собрание мириад листьев») (середина VII века)

Книга: Тысяча журавлей: Антология японской классической литературы VIII–XIX вв., СПб.: Азбука-классика, 2005. — стр 74

Высокие дюны,

Высокие дюны,

Высокие дюны.

На самой высокой вершине

Белым камнем сверкает

Драгоценная камелия,

Рядом с ней — драгоценная ива.

Как бы их получить?

Са му…

И тебя, камелия, и тебя, ива.

И белый шнурок, и цветной шнурок –

На вешалку для платья я повешу оба.

Драгоценная ива.

Ах, но что же это?

Са…

Ах, но как же,

Ах, но что же это?

Слишком поспешило сердце мое.

Лилии в саду.

Са…

Лилии в саду

Утром расцвели,

Первые цветы.

Вот бы мне взглянуть

На нежные лилии.(2)

Неизвестный автор, старая народная песня

Книга: Мурасаки Сикибу. Повесть о Гэндзи (гэндзи-моногатари). Приложение. — М.» Издательство «Наука», 1992. — стр 99

Словно пена на воде,

Жизнь мгновенна и хрупка,

И живу я, лишь молясь:

О, когда б она была

Прочной, крепкой, что канат!(3)

Автор: Яманоуэ Окура