Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 48

С тоски подался искать учеников. Приглядывал за молодняком: кто смел, кто ловок, кто быстр, кто хорош, кто умен. Да нарочно им испытанья подкидывал. Особенно тяжестей навалил исподтишка на голову Юуси: уж очень старался простолюдин. И тяжестей навалил ему на голову военачальник, и сам же повышению поспособствовал. Тайком.

Юуси учился много да ладно. Вот уже некоторых своих учителей обошел. Красавец-воин. Так ладно дерется да такой смелый норов. А раз и вовсе подкараулил военачальника у лагеря, колени преклонил, до земли головой склонился:

— Возьмите меня в ученики, господин! Я видел, что средь нынешних воинов вы самый лучший. И мечтаю я днями и ночами, наяву и во сне, учиться у вас воинскому искусству!

Он хороший ученик был. Очень хороший. Да что-то дернуло военачальника новое испытание устроить его любимому ученику, тряхануть его, да так, чтоб еще с большим пылом да на новые вершины подскочил. И сказал он ему:

— Плохой из тебя воин. Мне в ученики не годишься. Приходи, коли еще острее отточишь свое мастерство.

Надеялся воин, что еще ретивей в учениях и сражениях станет мальчишка. Да только не увидел задора нового в глубине его глаз. Понурился парень, извинился, что от дела оторвал учителя, да ушел.

Он более не вернулся к нему. Ждал военачальник, замирая от самых смелых своих мечтаний. Ждал как с новым задором, с еще большим искусством придет к нему юный воин. Тот юнец, которого он разглядел среди других, чьими дерзостью и ловкостью любовался украдкой, за кем присматривал тайком.

Да только не оценил Юуси той тайной заботы: к советнику нового императора ушел. Чем его сманил тот, который меч-то толком в руках не держал? Старый толстый придворный сплетник да интриган. Стал ему Юуси прислуживать. Личным охранником стал. Потеряло войско такого дивного бойца. И чего ради? Чтобы слонялся тенью за старым склочным стариком по столичным улицам да дворцовым коридорам? Огорчения у военачальника в душе стало на целый океан. Как будто родного сына потерял. Родил, обрел и потерял. Не следовало гонор сбивать у мальчишки. Совсем опору в сердце да веру в силу свою потерял. Но разве пристало знаменитому воину, грозе варваров, доблестному военачальнику перед мальчишкой каким-то безродным извиняться? И военачальник молчал. В душе ругался и на юнца за малодушие, и на себя за чрезмерные мечты. В душе ругался, а так… молчал.

Раз как-то в дом Юуси пришел к военачальнику. С посланием от своего хозяина. Что-то там сопроводить каких-то там ему необходимых торговцев, откуда-то и куда-то. Бред, не стоящий внимания военачальника. Хотя, конечно, в отказе деликатнее причину указал.

А через пару дней пришли воины императорские во двор.

— Выходи, изменник! — кричали, — Выходи, негодяй!

— Что за шум? — спросил, выйдя к шумливым гостям.

Те без уважения навалились. Пару десятков разбросал, а то и три иль четыре незваных гостей. А потом навалились, разрезал какой-то трус ему ногу так, чтоб на ногах не стоял.

— Схватить изменника! — кричал, командуя, на его дворе чужой человек.

И его, чужака, слушались. И своих людей вытаскивали, оземь швыряли. Жен тащили за волосы. Те плакали, да тряслись. Не приметил только военачальник самой молодой наложницы да старшей дочери от пятой жены. Неужели, смогли сбежать? Ну, молодцы! Хоть и женщины, а молодцы! Только бы не замешкались, хватая вещи! Только бы далеко убежали! Далеко-далеко. Только бы боги хранили их! Хоть их! Хотя бы их двоих!!! А он так и быть, готов ответить перед богами за вызванный у них им гнев.

Военачальник поднялся — и попятились воины вокруг — и встал, ровно встал, гордо голову подняв. И как он стоять смог, когда по ноге так мечом отхватили?.. Но он стоял. Истекал кровью, но стоял.

— Почему шумите в моем доме? — спросил спокойно.

И тут ему стали совать под нос какое-то письмо, написанное не его руками. Как будто в том самом письме он самолично обещал прийти на подмогу воинам заморского императора. Чтобы свергнуть своего. Как будто яда страшного и незаметного прислать просил. И сам же обещал угостить отравой своего повелителя.

А Юуси стоял поодаль. Его военачальник почему-то приметил сразу. В горле перехватило.

«Это так ты за заботу о тебе отплатил? Так?!»

Но Юуси стоял бледный и смотрел отчаянно. Впервой занесло мальчишку между прихотями и жесткими играми двора. Небось, его же и заставили подбросить то обманное письмо. И теперь стоит и сам в ужасе от того, что натворил. Но нет ему пощады! Никогда не простит его военачальник, даже на другом берегу Желтой реки!

Потом его связали и избили. Заперли почти в полной темноте и сырости. Но пальцы дотянулись до заколки с красной хризантемой, смогли прощупать под одеждой цветок.

Так и ночь просидел без сна мужчина. И думал военачальник, уже бывший, что, быть может, также когда-то сидела потерянная в темноте та девушка из деревни на приграничной земле. Носила ли она подарок, который он сделал своей рукой? Или выбросила, когда уехал? Или выбросила какое-то время спустя, испугавшись, что он не вернется? Сама ли выбросила? Заставили ли? Засыпала ли ночью в чьих-то объятиях? Или его ждала? Отчего исчезла та деревушка с лица земли? Ведь вроде и не слишком большая была, но жизнью кипела, когда приезжал тогда вместе с войском, еще не своим. Но может, там ее встретит, по другую сторону Желтой реки? Встретит, расспросит и все поймет. Тогда точно все поймет.

А когда вдруг в темницу дочка проскользнула — уговорила-то как-то тюремных стражей — отчаянная да встрепанная, рыдая, опустилась на колени на грязный пол возле ограды. Да сказала, что спасти не смогла и, рыдая, поклонилась головой до земли, он недолго думал. И отдал ей свое последнее сокровище. Как память последнюю об отце. Да извинился, что теперь скитаться ей, коли дальняя родня не примет, да не сбережет.

— Ничего, отец. Страшна беда, да не ты причина, — дочь сказала, — Я как-нибудь постараюсь жить. С Сакурако успели взять по шкатулке с украшениями. Как-нибудь выживем. Как-нибудь проживем. Ты прости меня, отец, что я не смогла спасти тебя, как бы кого ни просила из родственников столичных, да важных господ.

— Берегла бы себя лучше, — отец сказал ее, да вздохнул, — И постарайся столичным на глаза не попадаться. Беги из столицы. И как можно скорей.

— Не волнуйся отец: кое-кто из слуг не был дома в тот день. Если верность для них дороже жизни, они помогут. Поддержат меня и Сакурако.

Поклонилась опять, на коленях, да головой до земли. Более сделать ничего не могла. Лишь уйти. И выжить. Он просил ее только об этом. Только выжить. Да жить. Да простить нерадивого отца, что не защитил, что защитника ей найти не успел.

И казнить его собрались быстро, без особых расследований. На другое же утро. По-простому, у тюрьмы. Как какого-то бродягу. Император новый даже не уважил своим присутствием: более видеть его не хотел. Так ему передали. Вот, спрашивается, на что он ему верно служил? Ежели б воля его — не подчинился бы более никому. Ну да там, за Желтой рекой, уже, наверное, и не навоюешься.

Окинул взглядом толпу. Маловато. Словно нищеброда какого казнят. Мерзкий день. А военачальник, теперь уже бывший, не так хотел умереть. Совсем не так хотел умереть. А в своих многолетних мечтах видал страшный день, крики, шумы, вопли и почетную смерть в жарком бою. Не из-за клеветы собирался голову сложить. Совсем не из-за клеветы!

Юуси с порученьем пришел. Пришел передать, чтобы начинали. И взгляд его осужденный поймал. Грустный взгляд. Потерянный взгляд.

«Не волнуйся, сопляк, — подумал бывший уже военачальник, — Будешь ютиться у нечестного сброда — и еще посмотрим, кто из нас умрет красивей. Сдохнуть-то, в общем-то, дело несложное. Жаль, что я тогда тебя с низа вверх протащил»

Меч взлетел… и над его головой. Красиво и четко. Значит, палач не хотел его мучить. Может, все еще кто-то его уважал?..

И струя крови хлестнула Юуси по лицу, по глазам. Он не сразу проморгался, подтер горячую жидкость. Не сразу смог увидеть очертания мира. А когда увидел неподвижное тело, так сжалось что-то внутри, словно его самого ударили мечом.