Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 89

— Я понял, — серьезно кивнул мальчик, — Если я опять встречу Дон Ми, а она не спросит меня ни о чем, но начнет опять прыгать или говорить о своей радости, я не буду ее бить. Потому что когда она в следующий раз будет плакать, то я, возможно, уже буду радоваться. Даже если она о том знать не будет.

— Но иногда мы плачем с другими, — грустно заметил мой отец, вздохнул, — Хотя бывает, что чья-то радость становится и нашей радостью… — вдруг тепло улыбнулся, смотря на молодого полицейского, — А все-таки, какое у вас большое сердце, Сатоси-сан! Вы все про всех знаете, со всеми радуетесь их радостям, со всеми печалитесь ихнему горю!

— Нет, что вы! — смущенно замахал руками молодой мужчина, — По сути, я со многими знаком очень поверхностно, а так чтоб серьезно знать… я знаю немногих. Вы зря меня хвалите. Я… я, наверное, просто больше реагирую на тех, кто рядом. А вот когда слушаю новости о чем-то, случившемся в другой стране… признаюсь, мне не всегда становится грустно, когда там у кого-то в другой части мира случилась какая-нибудь гадость. Не переоценивайте, пожалуйста, меня.

— Но все-таки вы довольно много знаете о людях нашего района, — отец мой с улыбкой покачал головой.

— Но только о людях нашего района, — Сатоси-сан вздохнул, — И, признаюсь, в полицию я пошел не ради помощи другим. Я еще в детстве грезил о жутких драках с бандитами, об захватывающих погонях, об трудных расследованиях. Я с оживлением смотрел взрослые фильмы о борьбе преступников и полицейских. И даже… — взгляд смущенно потупил, — Даже любопытно смотрел на сцены из детективов, про расследование в моргах. Я не чувствовал боли убитых, не сопереживал их близким. Меня только драки привлекали и волновали. Погони. Опасность. Смерть и боль. Ведь все это являлось следствием чьей-то боли и к чьей-то боли в дальнейшем вело. Но я тогда не задумывался об этом. Я… можно сказать, что я даже хотел быть причастным к чьей-то боли! Я даже хотел стрелять в плохих людей. Мне казалось тогда, что это правильно, чтоб все злые люди были уничтожены, а добрые люди после жили спокойно и счастливо. Мне тогда казалось, что этого будет достаточно — просто победить плохих людей или даже их уничтожить. Это потом, намного позже, я понял, что в душах людей живут и зло, и добро. И, в большинстве случаев — они вместе всю жизнь в их душе проходят, вместе следы оставляют в их поступках и в жизни, их жизни и жизни соприкасающихся с ними людей.

Мы какое-то время молчали. Я даже ощутила какую-то толику разочарования в этом мужчине, которого прежде считала благородным героем. Ну, почти. До того, как он рассказал мне и Синдзиро, что в детстве и юности был отчаянным хулиганом.

— Но, кажется, что-то изменило ваше мнение? — вдруг серьезно спросила Аюму.

— Да, — молодой полицейский расплылся в улыбке, — Я встретил то, что изменило мой взгляд на жизнь.

— И что же это? — заинтересованно подались к нему я, Аюму и Рескэ.

— Картина, — признался молодой мужчина чуть погодя.

— Картина?! — наши лица вытянулись.

— Разве может одна картина изменить чью-то жизнь? — проворчал брат моей подруги.

— Иногда может, — улыбнулся Сатоси-сан.

И мы стали его расспрашивать, что же та за картина, которая так изменила его жизнь?

Оказалось, в Осака недавно появился новый художник, Сусуму Такахаси, придумавший себе творческий псевдоним Реку Бео. Что записывается иероглифами «зеленый, цвет молодой зелени» и «кот». Собственно, он и стал известным благодаря первой своей картине Мидори Нэко, «Зеленый кот», или, как ее иногда еще называют, «Кот цвета молодой зелени». Картина та не может оставить равнодушным никого из тех, кто на нее смотрел. Люди или злятся, увидев ее — и уйти спешат. Или мечтательно ее разглядывают, некоторые останавливаются возле нее надолго. Она будит много чувств в душах людей.

— Сусуму-сан не сразу решился показать ее людям. Как признался в недавнем своем интервью — я слежу за ним — он еще в детстве обожал рисовать. Но выбрал совсем другой вуз, технический, — молодой полицейский вдруг моему отцу подмигнул, — Тоже компьютерщик, кстати, по профессии. Но недавно давняя страсть вернулась. И он сначала нарисовал своего необыкновенного Мидори Нэко, потом решился нарисовать что-то еще. Я видел его самую первую картину, когда еще жил в Осака. Она мне потом иногда даже снилась. Но потом забыл ее. Но случайно увидел его интервью в газете, посвященное его очередной картине. И тут у меня что-то в душе перевернулось и заискрилось. Там был воин, защищающий собой раненного мальчика. Мальчик плакал. А где-то на горизонте, из облаков, за ними подглядывал любимец художника, Мидори Нэко. И когда я увидел ту картину, я не смог…

В глазах молодого полицейского появились слезы. Он не сразу продолжил говорить, но когда заговорил, его голос дрожал:

— Я не смог ее забыть. Я тогда впервые задумался, зачем нужна людям сила? Зачем нужна сила воину? Я тогда уже учился на полицейского. И страшно злился, что меня еще не зовут охотиться за жестокими преступниками. Я ведь так старался! Учился драться, психологию изучал, криминалистику. Я собирался стать хорошим воином. Но на той картине сильный воин защищал слабого напуганного мальчика. И все во мне тогда перевернулось! Я вдруг подумал, что сила и оружие могут служить как разбою и устрашению невинных и слабых, как кровавым поединкам двух сильных воинов, так и защите слабых и обиженных. И в тот день я вдруг понял, что защищать других я хочу намного больше, — Сатоси-сан положил руку над сердцем, — Что именно защита людей в моем сердце. А не драки с перестрелками. Не погони. Все это я хотел делать, чтобы помогать другим людям. Защита других, защита слабых, возвращение справедливости — вот что было моею мечтой и целью в основе своей. Хотя я и не сразу решился. Но я все же решился, что буду стараться именно заботиться о людях. Да, моя работа порою скучна, — грустная улыбка тронула его губы, — Ведь якудза и просто мошенники, большие и маленькие, творят беспредел и пакости не ежеминутно, а время от времени, а часть своих жизней они просто живут, как и все люди, тоже отчего-то плачут, тоже отчего-то радуются. Словом, таких чтоб выдающихся событий случается не каждый день и даже не каждую неделю. Но зато я могу помогать людям, — он широко улыбнулся, — И мне нравится помогать людям, — чуть помолчав, в пол глядя, добавил, — Помогать другим мне нравится больше, чем стрелять в преступников.

— Какой интересный художник! — подпрыгнул Рескэ, — Интересно, если я увижу его картины, что станет со мной?.. Кем я стану, увидев их?..

Так… мой отец не один такой?.. Есть еще люди, как-то влияющие на судьбы других?..

— Кто же те люди, что влияют на судьбы других? — почему-то добавила я вслух.

— Это особые люди, — улыбнулся мне Сатоси-сан, — Быть может, это люди, которые говорят из сердца. В чьих речах слова рождаются не из ума, а из души. И, когда душа говорит, она может говорить с другими душами напрямую. Быть может, нас волнуют только слова, которые мы слышим от другой души? А слова ума… как много слов пустых мы говорим! Каждый день слова, слова… обсуждаем много пустого. Из ума… Цепляем других словами из ума, когда что-то сердито или слишком гордо говорим. А у души слова другие. Добрые. Они чувства будят. Они будят другие души. Они играют на струнах других душ какие-то особые, необычайно красивые мелодии.

Мы еще о чем-то говорили в тот день, но все остальные словами были пусты. Вежливости, глупые обсуждения каких-то будничных мелочей. Разве что слова, обращенные к Аюму, были искренними, сказанными в попытке как-то ее поддержать. А так-то… Кроме слов поддержки для несчастного, кроме слов о выборе жизненного пути, внезапного откровения кого-то из знакомых, после ставшего более открытого нам и близкого, разве есть слова, важнее и глубже их? Разве что слова любви?.. Или слова дружбы, которая проходит через испытания?.. Или слова искусства, в котором поет чья-то душа и даже заставляет петь души других?.. Так-то в мире не столь уж и много ценных слов. И не так уж и много глубоких разговоров, о сокровенном, о накипевшем, о волнующем.