Наука и проклятия - Орлова Анна. Страница 21

— Спасибо, — пробормотала я, входя в приоткрытую дверь.

Галерея оказалась узким как пенал залом. Вдоль одной длинной стены были развешаны портреты, напротив — ряд узких пыльных окон, через которые еле-еле проникал солнечный свет. Мы стояли в одном конце галереи, второй терялся в сумраке.

Не очень-то Скотты уважают предков, раз даже окна не удосужились вымыть!

— Ты ищешь кого-то конкретного? — нерешительно уточнила Джорджина, когда я медленно прошлась вдоль длинной вереницы портретов.

— Нет, — качнула головой я, не отрываясь от очередной картины с подписью: «Энн Скотт, девятая жена барона Фридрика Мэлоуэна». Интересно, не от этого ли Фридрика пошла сказка о Синей Бороде? Сам Фридрик, чей портрет обнаружился чуть дальше, выглядел обычным господином средних лет, в его светлой шевелюре уже просматривалась седина. На злодея не похож, хотя как знать? — Ты что-нибудь можешь о них рассказать? Например, почему барон женился аж девять раз?

— Тринадцать, — поправила Джорджина, морща гладкий лоб. — Запомнила, потому что чертова дюжина.

Волосы у нее выступали мыском на лбу, делая хорошенькое лицо похожим на сердечко.

— Ого, — протянула я уважительно. — Он что, тоже никак не мог получить наследника?

Это мог быть след.

— А? — Джорджина хлопнула ресницами и качнула головой. — Нет-нет, у него было восьмеро сыновей и три дочери. Почти все жены умерли во время родов. Говорят, барон так любил свою двенадцатую жену, что поклялся никогда к ней не прикасаться!

— Исполнил? — подняла бровь я.

— Конечно. — Голубые, с поволокой глаза девушки восторженно блестели.

— И жили они долго и счастливо? — усомнилась я.

Представляю, как была «счастлива» баронесса, узнав, что ей суждено умереть невинной девой! Зачем тогда вообще замуж выходить? Хотя кто бы говорил…

— Нет, — поскучнела Джорджина, на ее милое лицо легло облачко грусти. — Она умерла через полгода после свадьбы от тифа. Тут даже нет ее портрета, не успели нарисовать.

— И барон женился снова, — хмыкнула я.

Джорджина надула губы.

— Но он продолжал любить Софию!

— София — это?..

— Его двенадцатая жена, конечно!

Оч-чень романтично.

Портреты были развешаны в хронологическом порядке, от самых новых у входа до старинных в полутемном тупике. Судя по датам, роду насчитывалось около трехсот лет, а портретов баронов было шестнадцать.

Пухлые девицы с кудельками на голове и в платьях с завышенными талиями, дамы в огромных кринолинах, более современные женщины в нарядах свободного кроя… На мужских портретах пышные камзолы постепенно уступали место смокингам, а после и пиджакам, узкие лосины сменились привычными брюками.

Сами Скотты из века в век менялись мало: те же красивые правильные лица, тот же чуточку пухлый рисунок губ, идеально прямые носы и большие, широко расставленные глаза. Большинство урожденных Скоттов были голубоглазыми блондинами, сохраняя этот генотип из поколения в поколение. Странно, ведь светлые волосы и глаза — признак рецессивный, так что в браках с людьми с другим цветом глаз и волос должен был вскоре сойти на нет. Возможно, Скотты сознательно женились на голубоглазых блондинках?

Тогда Фицуильям оплошал. Мои рыжие кудри явно смотрелись бы слишком ярким пятном в этой череде бесцветных молей.

Джорджина постепенно увлеклась и принялась взахлеб рассказывать о том или ином предке. Мол, вот эту милую леди муж застал с любовником, заточил в башне и уморил голодом («Ее призрак до сих пор рыдает там лунными ночами, я сама слышала!»), а вот эта — дочь седьмого барона, которая влюбилась в пирата и сбежала с ним…

Что показательно, истории Джорджины были сплошь сентиментальны, хоть сейчас пиши по ним любовные романы.

— Кто это? — Я указала подбородком на портрет почти в самом конце галереи. То ли он потемнел от времени, то ли один из предков таки был брюнетом. Правда, портрет сохранился плохо, кое-где даже покрыт плесенью.

Джорджина скорчила гримаску, вынужденная прервать на полуслове очередную романтическую историю о юноше, который повесился возле тела любимой и теперь в полнолуние можно увидеть его фигуру, раскачивающуюся на веревке.

— Там написано. — Она ткнула пальчиком в плохо читаемую надпись. — Рэмуальд Скотт, пятый барон.

М-да, исчерпывающе. Милое пустоголовое дитя, чей мозг похож на губку, пропитанную розовым сиропом.

Я мимоходом отметила небольшой дефект — слегка сросшиеся пальцы на ее правой руке — и попросила:

— Давай теперь в библиотеку.

Хватит с меня бесконечных любовных перипетий предков Скоттов. Полезной информации из восторженных рассказов Джорджины я почерпнула мало. Разве что узнала, что Скотты отличались прямо-таки мазохистским стремлением к несчастной любви и вечно заводили романы с кем-нибудь неподходящим.

— Конечно. — Она надула губы и взглянула на свои наручные часики. — Только уже скоро обед.

— Во сколько приедут гости? — уточнила я осторожно.

Она бросила на меня лукавый взгляд из-под длинных, неожиданно темных (подозреваю, не без помощи краски) ресниц.

— В три пополудни. Что ты хочешь найти в библиотеке?

Уж точно не любовные романы!

— Семейные хроники, — объяснила я кратко. — И генеалогическое древо, если есть.

— Конечно, есть! — Она встряхнула светлыми кудряшками. — Пойдем. Можно приказать слугам подать в библиотеку чай с сандвичами.

«И не пойти на обед», — закончила я про себя.

Может, Джорджина и наивна, однако весьма наблюдательна.

— Это было бы прекрасно. — Я вздохнула. — Я ужасно проголодалась.

— Тогда я тебя провожу и распоряжусь! — просияла она. — Обещаю, что не скажу маме, где тебя искать.

По-видимому, сама Джорджина прогневать грозную маменьку опасалась, так что покорно отправится на чаепитие. Хотя кто знает, может, ей это даже нравится?

— Спасибо, — кивнула я и толкнула массивную дверь, на которую она мне указала.

Библиотека… впечатляла. Похоже, печатное слово Скотты любили куда больше живописи. Массивные шкафы были забиты книгами, от толстенных фолиантов с золочеными буквами на корешках до тоненьких брошюр, скромно притулившихся на дальних стеллажах.

В нескольких нишах прятались удобные кресла с торшерами и журнальными столиками, стол побольше стоял у окна, окруженный тяжелыми вычурными стульями. Роскошный коричнево-бежевый ковер во всю комнату, с ворсом, где нога утопала по щиколотку, придавал библиотеке особый уют. На свободной стене красовался предмет моих поисков — роскошное, скрупулезно оформленное фамильное древо.

Пока я потирала руки и любовалась творением неведомого мастера, Джорджина попятилась и скрылась в коридоре, пискнув:

— Я пойду!

— Что это с ней? — вслух подумала я, оглядывая ряды книг.

— Она заметила меня, — пояснил знакомый низкий голос, заставив меня чуть не схватиться за сердце. — Извините, что помешал, миледи. Я сейчас уйду.

Я поморщилась. Донал умудрялся выговорить это «миледи» как-то так, что меня передергивало.

Интересно, почему она так от него шарахнулась? У меня для страха есть веская причина, а у Джорджины?

— Не стоит, — возразила я поспешно. — Лучше помогите мне найти семейные хроники.

Он поднялся с кресла, полускрытого пышной пальмой в кадке, отложил тонкую книжицу и уверенно прошел к глухому шкафу. Распахнул дверцы, демонстрируя множество исписанных тетрадей и несколько толстенных рукописных книг в потрепанных кожаных переплетах.

— Все нужное вы найдете здесь. — Он оглянулся на меня через плечо. — Вам необходимо что-то конкретное? Быть может, я могу подсказать?

Пересилив инстинктивное желание держаться от начальника охраны подальше, я, как истинная женщина, поступила вопреки рассудку — подошла ближе.

— Думаю, да, — согласилась я, заглядывая в нутро шкафа, и поворошила кипу тетрадей. Лежали они как попало, ни о каком порядке речи не шло. Чтобы просмотреть их все, придется ухлопать уйму времени. — Мне нужны случаи, похожие на проклятие Фицуильяма. Необъяснимое бесплодие, оборванные ветви рода и все в этом духе. Поможете?