Чаганов: Москва-37 (СИ) - Кротов Сергей Владимирович. Страница 39

– С Московского молочного завода имени Горького. – Девушка не реагируют на подначки. – И ещё мороженное «Эскимо-Пай».

– Будем ждать! – Притоптывает туфельками подруга. – Хоть до вечера, смерть как люблю!

Москва, ул. Большая Татарская, 35.

ОКБ спецотдела ГУГБ.

19 июня 1937 года, 20:00

– Домой. – Костя кивает головой и принимает от меня большую коробку с патефоном. Его так и подмывает спросить что внутри, но если я сажусь на заднее сиденье, то любые разговоры в пути отменяются.

«Медленно продвигаются дела с расшифровкой… месяца три-четыре… загнул это я…Спору нет – медленно, но когда будет составлен каталог циклов, то это время сократится до пары часов: потребуется лишь найти в списке из десяти миллионов записей в каталоге ту, которая полностью соответствует искомому ключу».

Каждое взаимное расположение роторов в «Энигме» создаёт неповторимую связь, «отпечаток пальца», по которому можно найти ключ, имея под рукой лишь несколько шифрованных сообщений, посланных в один день. Эта связь возникла из-за того, что в процедуре предачи ключа существовала уязвимость: один и тот же ключ повторялся в начале сообщения дважды (немцы считали, что так будет надёжнее). Впервые «циклы», как он называл эти связи, обнаружил польский математик и криптограф Реевский из Бюро шифров польского Генерального штаба.

Каждый ключ (установка и расположение роторов «Энигмы») создавал набор циклов (цепочек, состоящая из чередующихся букв открытого и закрытого текста, где первая и последняя буква – одинаковые), а их количество и число букв в цикле – составляло уникальный «отпечаток». Таким образом, составив каталог «отпечатков», можно будет быстро найти искомый ключ.

Задачу создания каталога «Энигмы» Абвера и начали решать сейчас двадцать студентов Томского Индустриального института, которые набрали наивысшие балы по результатам теста, устроенного выездной комиссией нашего ОКБ. Работа монотонная, кропотливая, но на самом переднем краю науки и техники: с использованием Релейной Вычислительной Машины, техническое обслуживание которой тоже вошло в их служебные обязанности. РВМ очень помогает в этом деле, со вчерашнего дня по программе, написанной неформальным лидером группы Иваном Русаковым, сама ищет циклы и распечатывает «отпечаток» в «дактокарту» ключа.

«Игра определённо стоит свеч. В моей истории немцы ликвидировали уязвимость в конце 38-го, то есть впереди целый год. Да пусть хоть завтра! Архив из сотен радиограмм, уже лежащих в моей красной папке, ждёт своего исследователя».

По Садовому кольцу медленно движется военная колонна: броневики БА-5 с танковой пушкой и двумя пулемётами. По тротуару её преследуют ватаги возбуждённых мальчишек.

«Хорошее дело наглядная агитация! Интересно, Управление Связи Красной Армии ловит мышей? Надо будет узнать, посоветовать если что».

Выхожу из машины напротив подъезда, отказываюсь от помощи водителя, прощаюсь. Вижу на фонаре у входа свежую полоску от мела. У Гвоздя есть сообщение для меня. С патефоном идти к тайнику несподручно, поэтому сперва бегу наверх.

«Вот Катя обрадуется! В кои-то веки дома раньше девяти, да ещё не с пустыми руками».

Сбавляю ход, тихо подхожу к двери, ставлю коробку на пол и осторожно поворачиваю ключ в замке.

– Не ждала! – Торжествующе кричу на всю квартиру, наощупь поворачиваю выключатель и краем глаза замечаю женскую тень, промелькнувшую на кухне на фоне окна.

В тусклом свете лампочки в прихожей вижу тело Кати, лежащее на спине в луже крови на кухонном полу, а рядом – окровавленный кухонный нож… Это было последнее, что запечатлелось в памяти, прежде чем сильный удар в затылок не погасил свет.

Гвоздь проводил взглядом две «эмки», пронёсшиеся мимо, завернул в Докучаев переулок и вихляющейся походкой подошёл к чагановскому подъезду, вокруг которого собрались взволнованные домохозяйки из окрестных домов.

– Убили… парня и девку… – Проглатывая буквы и с трудом переводя дух, частила одна из них, маленькая, худая в простом ситцевом платье.

– Кого? Кого? – Раздались голоса со всех сторон.

– Чаганова и Катьку, работницу его. – Перебивает её другая повыше, из-под платка которой торчали концы верёвочек, переплетённых с волосами.

– Работницу… угу, – понимающе перемигиваются третьи. – сгубила парня…

– Да как вам не совестно! – Вспыхивает молодая девушка с комсомольским значком, вышедшая из подъезда. – Это он её убил… ножом, а сам жив!

– Ты-то откуда знаешь? – Зло кричит первая.

– Я понятой была, слышала как милиционеры между собой говорили. И сама видела, у него руки в крови.

– Приревновал, значит. – Понимающе кивают женщины, десятки мыслей и чувств отражаются на их лицах. – Любил он шалаву эту, а она хвостом крутила. Помните? Прошлый месяц с фонарём ходила. Эх, сгубила парня… какой вежливый был, внимательный да пригожий. А Катька…

– Ну что Катя? Что Катя? А ну вас! – Махнула рукой комсомолка и застучала коблучками по тротуару.

Обиженные женщины переключаются на стоящего рядом Гвоздя.

– Что ты здесь трёшься? – Легко переключают своё недовольство на него. – Участкового сейчас позовём.

– Чурилково, вторая кабина! – Звонко кричит телефонистка из-за стойки на весь зал междугородней связи Центрального телеграфа.

Гвоздь закрывает за собой дверь кабинки и снимает висящую телефонную трубку настенного аппарата. Оля во время школьных каникул работала сторожем и спала по ночам в приёмной директора. Она строго-настрого предупредила Гвоздя, что звонить ей можно только в самом крайнем случае.

– Говорите, Чурилково!

– Дежурная Мальцева слушает. – По военному отвечает знакомый голос.

– Лёху волки замели… – бубнит Гвоздь, дождавшись щелчка отключения оператора. – мокруху шьют. Мол, он свою Лёлю пером расписал…

– Вы куда звоните, гражданин? Здесь учебное заведение. Повесьте трубку. – Отвечает Оля условной фразой, что всё поняла, меня не ищи.

– Уже поговорили, гражданин? – Кричит вдогонку Гвоздю дежурная. Тот молча кивает головой.

Москва, Кремль.

Кабинет Сталина.

19 июня 1937 года, то же время

– Давайте ещё раз пройдёмся по порядку… – Сталин останавливается у стола заседаний напротив сидящих за ним: Молотова, Кирова, Ворошилова, Жданова и Кагановича. – товарищ Молотов, в начале заседания даёшь слово для сообшения товарищу Ежову. Текст согласован, ему потребуется минут тридцать. Опишет текущую обстановку в сельских районах, причины волнений, в конце – назовёт зачинщиков и попросит исключить их из ЦК и предать суду. Предложишь дискуссий не открывать, факты – упрямая вещь. Обвинённых из списка к голосованию предложи не допускать, если будут упираться, то можно предложить голосовать кандидатам в ЦК, следующим по порядку (Существовал список кандидатов в ЦК, принятый на съезде и отранжированный по количеству поданных за него голосов. В случая выбывания члена ЦК, набравший наибольшее количество голосов кандидат занимал его место).

– Хорошо придумано! – Простодушно замечает Ворошилов. – Каждый захочет ихние места занять.

– Меня вот что волнует, а можем ли мы Ежову доверять? – Жданов легонько потирает правой рукой область сердца.

Сталин на минуту задумывается, глядя поверх голов соратников.

– В данный момент причин, по которым бы Ежов переметнулся к оппонентам – не вижу, – взгляд вождя встречается со взглядом Жданова. – тем более, после того как он проштрафился с Курским.

– А если именно из-того, что он проштрафился и решит переметнуться? – Киров с досадой отдёргивает руку, потянувшуюся к коробке «Казбека».

– Этого исключить нельзя, – Сталин переводит взгляд на Кирова. – за время работы в ЦК я всякого повидал, но, повторяю, ему нет никакого резона переходить в их лагерь – там он чужой. Ну а если случится такое, будем дальше воевать.