Чаганов: Москва-37 (СИ) - Кротов Сергей Владимирович. Страница 50

– Я не убивал! – Комкор пытается вскочить, поворачивая голову к вождю, но два маршала удерживают его на месте.

– Мы всё знаем, – Сталин возвращается к своему столу, берёт в руки листок и читает.-…«затем начальник караула и порученец подхватили т. Ежова, находившегося в бессознательном состоянии, под руки и потащили его из гостиной. Т. Фриновский проследовал за ними в двух шагах». Так называемая «предсмертная записка» тоже у нас, её написал тот же человек, что и состряпал вот эти «документы»… (Кивок в сторону папок). Вы понимаете, что этих улик более, чем достаточно чтобы любой военный трибунал приговорил вас к высшей мере наказания?

– Да, сознаю…

– Вы признаёте, что стали заговорщиком, который стремился к свержению правительства, Советской власти? – Сталин поворачивает голову к Ворошилову.

– Ты ж за неё кровь в семнадцатом проливал… здесь при штурме Кремля! – Народный комиссар обороны кладёт руку на плечо Фриновского.

– Ты ж, Мишка, у меня в Первой Конной служил… (был начальником особого отдела) – Будённый толкает его с другой стороны.

– … – Из горла комкора доносится какое-то бульканье. – Товарищи, нет мне прощения!

– Вина ваша, товарищ Фриновский, конечно, велика… – Согласно кивает Сталин. – но одно дело плести заговор, а другое – быть слепым орудием в руках этих заговорщиков…

– Товарищи, прошу вас доверьтесь мне, – слеза потекла по шраму на его щеке. – сделаю всё, что скажете…

– Даже не знаю… – протянул Киров. – азербайджанские товарищи, вроде, неплохо о нём отзывались.

– Не подведу. – Фриновский с надеждой переводит просящий взгляд с одного на другого.

– Думаю можно поверить, товарищ Сталин. – Поворачивает голову к вождю Молотов.

– Ну хорошо, давайте дадим ему шанс искупить часть вины… – вождь делает ударение на слове «часть».

– Только смотри, Миша, не вздумай крутить! – Подкручивает ус Будённый. – А то я разнесу своими броневиками твою халабуду на площади и порублю… как капусту.

Московская область, Видное.

Сухановская тюрьма НКВД.

21 июня 1937 года, позднее

– Люшков у аппарата! – С трудом подавил стон комиссар госбезопасности 3-го ранга, спеша к телефону больно ударился коленом о ножку стула, попавшегося на пути.

– Слышал уже? – Мрачный голос начальника не предвещал ничего хорошего.

– Слышал, трубка раскалилась с самого утра. – Подчинённый кряхтя садится на стул и потирает ушибленное место. – Что с нами будет?

– Откуда мне знать, Гена, – Фриновский впервые назвал его по имени. – только от того как точно ты сейчас будешь мои приказы выполнять будет зависеть твоя судьба… да и моя. (Люшков затаил дыхание). Первое, ноги в руки и – в Мещерино. Ты назначен главным следователем, потом подберёшь себе помощников, но лучше никого к расследованию и близко не подпускай. Основная и единственная версия – самоубийство. Причина – смерть жены, любил её очень и так дальше. В деле должны быть отражены только те улики, которые подтверждают эту версию. Остальные – в корзину. Ты меня понял?…

– Да, понял. – Люшков провёл рукой по лбу, мгновенно покрывшемуся испариной.

– …Это указание с самого верху. Второе, дело Чаганова передаём прокурорским. Все материалы со Жжёным тоже в корзину, в деле оставишь только протоколы МУРовцев и всё. Мы его не допрашивали… с его стороны никаких претензий не будет. Скоро подъедет машина из Прокуратуры, пусть твои помощники его передадут под роспись. До этого ни один волос не должен упасть с головы Чаганова.

– А что делать со Жжёновым и бандитами этими?

– Звони в Бутырку, пусть забирают их обратно к себе. Через два часа я к тебе подъеду в Мещерино. У тебя к этому времени должны быть готов черновик записки для пленума ЦК. Давай, шевелись-шевелись… каждая минута дорога.

– Эй ты, фраер, канай сюда, – позвал Жжёнова самый младший из троицы зэков, сидящей на корточках в центре двора для прогулок. – базар есть.

Бывший артист испуганно вздрогнул и послушно поплёлся к уркам, греющимся, на выглянувшем из-за высокого забора, летнем солнышке. Подошёл, так же как они сел на корточки чуть в отдалении и, помедлив, снял кепку. Три пары внимательных глаз оценивающе заскользили по его мятому костюму и ещё крепким туфлям.

– Кто такой? За чо чалишься? – Сплюнул на землю через щель выбитого переднего зуба второй урка.

Он сидел на земле, обхватив руками согнутую правую ногу, левая – негнущаяся, протянута вперёд.

– Жжёнов Георгий, статья 58-6, семь лет. – Заученно оттараторил артист, опустив голову вниз.

– Шпиён, значит… – Подал голос третий урка лет тридцати, по виду – старший. – а сам тут чего? Суд ведь уже был.

– По вновь открывшимся обстоятельствам дело возобновили. С этапа сняли и на очную ставку с Чагановым привезли.

– Чагановым? – Встрепенулся «Щербатый». – Он что здесь? (Жжёнов кивнул головой). Крест, помнишь, Манька твоя… тогда в Питере Чичу завалила и мне ногу сломала… так её Чаганов этот от легавых отмазывал.

– Может этот, а может и нет… – безразлично покусывает травинку Крест.

– У того шрам над ухом от затылка до лба… – подаётся вперёд «Щербатый», сжимая кулаки.

– Имеется в наличии такой шрам… – Подтверждает Жжёнов, не поднимая глаз.

– А Чаганова-то за что замели? – В глазах Креста зажёгся интерес. – Что тоже германцам продался?

– Прямо они не говорили, – начал мять свою кепку актёр. – но я понял из вопросов к нему, что девушку он убил… мою.

– Как звать девку? – Хором спросили урки.

– Катя. – Молодой вырывает кепку из рук Жжёнова.

– Ну а ты чего? – Разочарованно протягивает «Щербатый».

– Я в это время уже в камере сидел.

Урки быстро переглядываются.

– Теперь по «закону» ты оборотку должен Чаганову дать… – Криво ухмыляется Крест, показывая чёрные зубы.

– Обязан заиметь, – поддакивает «Щербатый». – иначе – парафин тебе, опустят на зоне.

– Как же так… – задрожали губы Жжёнова. – не виноват я ни в чём, да и как его могу голыми руками… вон он какой бугай.

– Чепу верни, – зыркнул на «Молодого» Крест и уже актёру. – не конься, фраер, шабер я тебе подгоню, должен будешь.

Москва, Кремль,

Свердловский зал.

21 июня 1937 года, то же время

– … таким образом, на данный момент, – читает Фриновский, не отрывая взгляда от текста записки. – следствие считает, что смерть товарища Ежова наступила в результате самоубийства. Причина этому – самоубийство его жены, произошедшее накануне.

Взмокший комкор тяжело переводит дух.

– Спасибо, товарищ Фриновский. – Перекрикивает возникший в зале шум председательствующий на этом заседании, Молотов. – Товарищи, тут поступило предложение для организации и проведения похорон кандидата в члены Политбюро Николая Ивановича Ежова прервать рабута пленума ЦК на три дня.

– Правильно, согласны… – Послышались выкрики из зала.

– Других мнений нет? Тогда ставлю этот вопрос на открытое голосование. Кто за?… Против?… Воздержался? Принято единогласно! – К уху Председателя наклоняется Сталин. – И последний вопрос: ввиду важности сохранения непрерывности руководства Народным Комиссариатом Внутренних Дел в этот напряжённый период, Политбюро выносит на голосование съезда следующую резолюцию… (достаёт из папки лист бумаги и читает). Рекомендовать ЦИК СССР утвердить товарища Климента Ефремовича Ворошилова Народным Комиссаром Внутренних Дел по совместительству. Зал взорвался от шума, многие делегаты вскочили на ноги, крича во весь голос.

– Тише. Тише! – Молотов склоняется на микрофоном. – Кто за это предложение?

Шум усилился.

– Требуем закрытого голосования! Остановите подсчёт голосов. – Несутся выкрики, в основном от «пиджаков».

Молотов поворачивает голосу к вождю, тот кивает головой.

– Хорошо, товарищи! Счётная комиссия подготовьте бюллетени и кабинки для голосования! Объявляется перерыв на один час.