Рассказы о старых книгах (Поиски, находки, загадки) - Анушкин Александр Иванович. Страница 5

ЛЬВОВСКАЯ НАХОДКА

Всякая новая находка, раскрытая тайна побуждали меня продолжить поиски. Отдельные неудачи, встречавшиеся трудности уже не могли остановить меня. Узнав, что в той или иной библиотеке имеется интересовавшее меня издание, я уже стремился туда. Служебная командировка в Киев использовалась и для занятий в отделе редкой книги Публичной библиотеки УССР, для ознакомления с книжными сокровищами Киево-Печерской лавры. Тем более, что служебные занятия происходили днем, а вечерние часы были в моем распоряжении. Поездка в Одесский санаторий — также хороший случай для занятий в Научной библиотеке им. А. М. Горького. В этой библиотеке, кстати сказать, я получил истинное наслаждение, любуясь коллекцией уникальных гравюр-инициалов, которыми оформлен «Часослов», напечатанный Леоном Мамоничем в 1617 г.

В Одессе же прочел в оригинале стихотворный «Лямент» («Плач») по поводу кончины известного борца против унии Леонтия Карповича. Книга эта отпечатана кириллицей в типографии Вильнюсского братства в 1620 г. Она дошла до наших дней лишь в одном экземпляре. «Лямент», видимо, — плод коллективного творчества студентов и преподавателей братской школы. С большой теплотой повествуют они о Карповиче, его деятельной жизни, мужестве и стойкости в борьбе за свободу и справедливость, о жадности к науке, «которую в мысли, в душу и сердце клал во дни и в ночи». Сказано и о том, как «была солодка и смачна манна его науки», как Карпович, являясь, по существу, руководителем братства, заботился о людях: «знал час, меру, особу», кому и в чем надо помочь. По традиции в «Ляменте» использованы образы античной мифологии: сестрам-богиням Клото, Лахесис, Антропос бросается упрек в том, что они безвременно порвали «клубок веку живота» Карповича.

Наиболее примечательна последняя часть книги. Как бы от лица Карповича в ней дано напутствие братству и всему «российскому народу» не оплакивать умершего, а думать о живых, о достойной жизни, так как «кто долго жил, а зле жил, доброго ничего не учинил — мало жил». Тут же следует призыв к молодому поколению: воспитывать в себе правила доброй, правдивой жизни, бороться против зла, всегда думать о славе «российского народа», быть твердыми в преданности Востоку (России — А. А.), «откуль солнце бег звыклый зрана зачинает».

Оказавшись в Казани на праздновании юбилея местной газеты — я в любой свободный час шел заниматься в библиотеку университета и в местные музеи, где есть старопечатные издания. В библиотеке университета обнаружено подобие иркутской находки. На «Лексиконе латино-польском» 1564 г., принадлежавшем ранее «Библиотеке академии Виленской» (о чем можно судить по экслибрису), я увидел несколько рукописных пометок. Возможно, они сделаны известным литовским филологом XVII в. Константином Ширвидасом, составителем латино-польско-литовского словаря, впервые напечатанного в 1629 г.

Особенно плодотворной была поездка во Львов. Здесь я увидел десятки вильнюсских, московских, киевских, львовских изданий, о которых раньше знал только по литературным источникам. Встретились и такие издания, о каких вообще ничего не упоминается в русской библиографической литературе. В библиотеках Академии наук УССР и Львовского университета мне удалось прочесть первопечатное произведение на экономическую тему «О лихве», т. е. о проценте, написанное по-польски уроженцем Львова Мартином Смиглецким. Составитель, использовав местные факты, а также примеры из быта купцов, итальянских и испанских, попытался обобщить их, сделать свои выводы. Он осуждает ростовщичество, монополии, искусственное вздутие цен. «Ростовщичеством является, — пишет Смиглецкий, — если ссудить десять бочек зерна плохого с обязательством отдать десять бочек зерна хорошего», а также «придержание зерна до дорогого времени». Монополии он считает великим злом для людей, которые должны из-за них «по дорогой цене покупать». «Если бы кто получил привилегию здесь, в Вильне, — пишет Смиглецкий, — одному продавать изделия из стекла, нельзя бы такую привилегию справедливой считать, ибо она была бы против общих интересов, так как кроме этого нашлось бы для продажи в Вильне стекло лучшее и по более дешевой цене». Прямой намек на «королевский привилей», выданный вильнюсскому стеклозаводчику Мартину Палецкому. Об этом «привилее», кстати, упоминает историк С. М. Соловьев в 4-м томе своей «Истории России».

Сочинение Смиглецкого пользовалось успехом. За один 1596 г. вышло три издания: два — в Вильнюсе и одно — в Кракове. Затем оно переиздавалось в тех же городах с 1604 по 1753 г. еще восемь раз. Четвертое издание появилось с некоторыми дополнениями. В него, например, включен раздел о прислуге, где есть такая фраза: «Неволя слуг бывает горше, нежели неволя татарская».

Во Львове я познакомился с тремя первыми изданиями сочинения «О лихве» М. Смиглецкого, сравнил их друг с другом, отметил для себя разночтения в тексте и отличия в типографском оформлении.

Львовскому историческому архиву я обязан и еще одной находкой. Просматривая рукописный каталог старых изданий, встречаю название — «Барвичка… Вильно, 1605». Разыскали книжечку. И вот я вчитываюсь в каждую строку готического шрифта. В книге всего 8 страниц. На титульном листе после заглавия — эпиграф: три строки из «Илиады» Гомера, посвященные женской красоте. На обороте титула стихотворное «Предисловие к женщинам». С тонкой иронией в нем сказано о заветном желании каждой женщины быть или казаться красивой и об огорчении тех, у кого наружность недостаточно привлекательна. Затем на шести страницах идет основной стихотворный текст, пронизанный юмором, порой приобретающий сатирическое звучание.

Составитель «Барвинки» высмеивает знатных и состоятельных родителей, которые воспитывают своих дочерей в безделье, в любви к роскоши и нарядам. Он вспоминает при этом давние времена и добрые традиции старины, когда больше стремились к труду. Но раз уж он взялся помочь девушкам, то так и быть, как лекарь добрый, рекомендует им верный путь к украшению лица. Не нужно в Индию и в края Ливийские ездить в поисках снадобий для умащения тела, их и родная земля родит. Достаньте, советует автор, рога молодой лани, возьмите корень нарцисса, цвет груши, мед пряный. Все собранное после необходимой обработки и подготовки по указанным нормам растворите в козьем молочке — и румяна готовы. В другом рецепте называются чеснок, фиалковый корень, цвет и корень мирты, розы красной и другие растения. «Вот вы лекарство, — обращается автор к читательницам, — мною изготовленное, имеете. Барвичкой названное. От его употребления лицо станет привлекательным. Пользуйтесь им на здоровье, девушки».

Таково вкратце содержанке печатного руководства по косметике. Оно любопытно с нескольких сторон. Во-первых, это все же своеобразное пособие по медицине. Причем в нем предложены рекомендации, не утратившие своего значения и доныне. Далее, при всей специфичности темы автор нашел возможность придать своему сочинению социальное звучание, гуманистическую окраску. «Барвичка» совершенно свободна от обычной для того времени религиозной терминологии. Слово «монахиня» употребляется с презрением к этому сословию. «А Капица (монашеская ряса. — А. А.) смердит» — подчеркивает автор. В период господства религиозной морали и церковной цензуры это было довольно смелым заявлением. И поэтому автор брошюры и скрылся за псевдонимом.

«Барвичка» — очень редкое издание. В 1916 г. в периодическом органе «Пямятники литературы» появилась статья польского библиографа К. Бадецкого «Неизвестная брошюра женская», в которой дано описание «Барвички» и воспроизведен ее титульный лист. Автор статьи, директор библиотеки института им. Оссолинских, находившегося тогда во Львове, имел в руках экземпляр из книжного собрания Зигмунта Чарнецкого. На титульном листе брошюры стоял № 5629 и знак редкости издания. Бадецкий настолько заинтересовался уникальной брошюрой, что собственно перерисовал ее и распорядился сделать несколько литографических оттисков.