Песнь Гнева (СИ) - Кадышева Дарья. Страница 83

— Нет.

— Нет? — повторила шепотом Лета.

— Нет. Тебе его не одолеть. И я не вынесу, если ты покинешь меня.

— Я не…

— Послушай, — глухо перебил он. — Теперь, когда ты удивительным образом попала ко мне… Нет, проси о чем хочешь, но я не стану смотреть, как ты пытаешься убить себя.

— Убить себя? Подумай о Драгоне, — бросила девушка. — Вы были друзьями. Милован убил его. И я… я просто не могу жить с мыслью о том, что двое родных мне людей погибли от рук человека, который все еще жив. Я должна найти его и покончить с ним.

— Двое?

— Да ты даже не знаешь… — с жалостью проговорила она.

— О чем? О том, что Милован Свартруд убил Марилюр?

— Так ты знал?

— Да. С самого начала.

Она истерически засмеялась, отчего у Дометриана пробежал холодок по спине.

— Почему я всегда обо всем узнаю последняя? Ты знал это и… Постой. Получается, ты знаешь, кто приказал ему убить ее, — Лета отошла от царя, чувствуя, как что-то злое нарастает в ней. — И ты ничего не предпринял.

— Айнелет… Что я мог? Развязать войну?

— Они убили твою возлюбленную.

— Бывшую возлюбленную, и у князя были причины это сделать.

— Она спасла вас от гибели в безнадежной битве. Что-то же ты должен был сделать.

— Между двумя государствами восстановился мир. Я не мог вот так взять и сломать это все из-за своих чувств.

— Вот как?! — она взорвалась мгновенно.

— Успокойся… Я попробую все тебе объяснить.

— Нет, это я тебе объясню. Ты поставил сохранение мира выше своих чувств. Я… — она закрыла глаза, стараясь держать в себя руках. — Я могу это понять. Но я бы так никогда не сделала.

— Айнелет, — Дометриан протянул к ней руку.

— Не надо! — огрызнулась она. — Ты захотел быть правителем, ну так и правильно… Только зря ты связался с моей матерью. Зря не слушал того, что говорили о ней. Теперь придется пожинать плоды твоих ошибок… Но вместо тебя это опять сделает кто-то другой. Сначала был Драгон, а сейчас я.

— Ты должна меня выслушать. Все ведь не так просто, — торопливо проговорил Дометриан.

— Все предельно просто, — бросила Лета. — От тебя ушла женщина, и ты предпочел о ней забыть, а ее смерть только помогла в этом… И вместо того, чтобы отомстить, заключил с ублюдками мир… Что из этого я не так поняла?

— Ты думаешь, что я не хочу его смерти?! Я хочу самой ужасной, мучительной смерти для Милована, и для Твердолика тоже… Я хочу, чтобы они отплатили нам за то, что совершили, — горячо произнес он. — Но… Когда приходится выбирать между тысячами и одним… Я царь, Айнелет. Я должен был это сделать, должен был заглушить свою боль, иначе были бы еще жертвы в этой войне.

— Они плюнули тебе в лицо. Они унизили тебя. Даже сама мысль о том, чтобы убить твоего ребенка и возлюбленную ужасна и оскорбительна. А Драгон… Он ведь спасал тебя из каждого дерьма, в которое ты наступал! И ты все это оставляешь без внимания…

— Айнелет…

— Мне нет дела до того, сколько там невинных жертв будет, если речь идет о моих близких! Они должны были быть отомщены, а княжества — раздавлены! — выпалила Лета. — Твердолик и его шавки должны были болтаться в петле, а не продолжать существовать безнаказанно!

Она резко замолчала, вспомнив, что позади них находится зал, заполненный илиарами, которые могли сбежаться на шум. Она понадеялась, что никто не услышал ее слов. Извиняться за них она не собиралась. Она вернулась к краю балкона, максимально отдалившись от Дометриана.

Никто так и не пришел. Значит, их разговор не был достаточно громким для того, чтобы привлечь внимание.

— Айнелет, — вновь повторил Дометриан после длинной паузы.

— Что?

— Прости меня.

Она молчала, вслушиваясь в незамысловатую мелодию флейты в зале. Она хотела, чтобы Дометриан ушел, но он все стоял, не решаясь приблизиться к ней.

— Их смерти не окажутся напрасными, — отрешенно проговорила Лета, устав от молчания. — Я заплачу за них его кровью.

— Ты вообще слышишь себя? Идти против Милована — безумие! — простонал Дометриан.

— Я не сплю по ночам. Не чувствую вкуса еды. Не чувствую солнца на моих щеках. Ветра в волосах. Прикосновений того, кто мне небезразличен… Жизни, что теплится во мне. Я не чувствую ничего, потому что у меня это отняли. И я верну это, лишь когда голова Милована отделится от его плеч.

— Тебе нужен покой. Здесь. Вдали от войн и смертей.

— Я не могу.

Дометриан подошел к ней, и она отвернула от него свое лицо.

— Мне стыдно перед тобой, — сказал он дрожащим голосом. — Я… Я сделал то, что должен был сделать царь. Я не мог иначе.

— Я понимаю тебя, как царя. Но не могу простить, как отца.

— Я не хочу расставаться с тобой, — прошептал он, обнимая ее. — Когда судьба наконец позволила мне стать счастливым. Ведь ты…

— Ты можешь дать мне свое благородное имя… Но что это изменит?

Ее слова больно укололи его. Лета вырвалась из его рук и направилась обратно в зал, у полога столкнувшись с Фанетом, любезно ей поклонившимся. Дометриан впился ногтями в камень ограды балкона.

— Милая девчушка, — произнес Фанет, когда Лета вернулась в зал и смешалась с толпой. — Но, Дометриан… Она ведь бастард.

— Не говори так о ней.

— Да ладно, о ней говорят вещи и похуже, — хмыкнул Фанет и запоздало заметил состояние Дометриана. — Archas?Что произошло?

— Я думал, что станет одной из нас. Но она безрассудна и упряма. Как ее мать.

Глава 24

Глава 24.

Письма в Тиссоф.

Эль был хороший. Горький, он стекал по горлу раскаленным ножом и спутывал внутренности в тугой болезненный клубок. Глаза уже перестало щипать, но кружка в руках двоилась. И казалось, что все внутри вот-вот сожмется и выйдет наружу.

«Ну уж нет».

Марк сделал знак рукой трактирщику, чтобы тот подлил ему еще эля в кружку. Голова раскалывалась.

— Может, хватит уже? — откуда-то со стороны донесся голос. — Я не хочу просаживать все деньги в пойло.

Каждое слово вбивалось в мозг молотком.

— Это мои деньги, — хрипло ответил Марк, наблюдая, как в его кружку вливается новая порция бурого ароматного эля. — Спасибо, друг.

Он вложил несколько монет в пухлую руку трактирщика.

— За твои деньги я и переживаю.

Голова гудела.

— Заткнись.

— Дай мне самокрутку свою, что ли. Чтобы я просто так здесь не сидел.

— Даже если не дам, ты все равно будешь жужжать мне на ухо, — выдавил Марк. — Считаешь, что должен обо мне позаботиться. Но я взрослый мужик, Иян.

— Взрослые мужики из-за девок не надираются.

— Пошел к черту, — Марк вытащил из кармана самокрутку и кинул ею в Ияна.

Командир миротворцев поймал ее на лету. В нем было всего две кружечки эля, выпитые за компанию.

Последних посетителей «Очага» уже давно сдуло ветерком приближавшегося рассвета. В зале были лишь Марк, Иян да трактирщик с покрасневшими от усталости глазами, решивший остаться до самого конца, надеясь, что керник и дальше будет отстегивать ему щедрую плату за выпивку.

Иян покосился на одинокую свечу на стойке и выпустил изо рта разочарованную струйку дыма. Никакие уговоры пойти к себе в комнату и проспаться на Марка не действовали. Придется подождать, когда эль вырубит его наконец, и дотащить до постели. Командир миротворцев понимал душевные терзания и несчастную любовь, но вот такие погружения в пьянство ему не нравились. Это все равно не помогало, он знал это на личном опыте, может, только на время давало ощущение забытья. Как и сомнительные девицы, которых Марк первое время сажал к себе на колени и шептал им в маленькие ушки непристойности.

Девицы Марку наскучили очень быстро, и вот уже третий час он глотал местное пойло, курил, молчал и пялился в трактирную темноту.

Возможно, беседа поможет.

— Откуда этот шрам? — спросил Иян, указывая дымящейся самокруткой на розоватую полосу на левой руке Марка.

Вопрос, прошедшийся по ушам как хлыст. Марк поморщился.